Олег Врайтов - Записки фельдшера
Мы до сих пор помним тут жуткий вызов в барак на Ставропольской улице, к семнадцатилетней девушке. Она, по словам соседей, вела рассеянный образ жизни, ибо прописки и родных здесь не имела, работала продавщицей в ларьке и часто приводила в свою комнатушку различных мужчин, от юного до почти преклонного возраста. От одного из них она, несомненно, и прижила свое дитё. Беременность свою никак не контролировала, в консультацию не ходила, нигде не наблюдалась. Родила. Вернулась в свою комнату, была, опять же, по свидетельствам домохозяйки и соседей, подавлена и раздражена, закрылась и не появлялась неделю. А последние три дня из ее комнаты доносится пение, почти не прекращающееся. Попытки поговорить с ней через дверь (окон в комнатушке не было) ни к чему не привели. Вызвали нас. Действительно, за дверью жуткий, хриплый женский голос тянул какую-то неразборчивую заунывную песню. Стук и попытки ее позвать остались без ответа. Мы тогда, с письменного разрешения хозяйки, сломали дверь.
Нам в лицо пахнула жуткая смесь запахов пота, крови, гниющего мяса и человеческих фекалий. Громко жужжали мухи, стаями носившиеся в спертом воздухе. Комната не отличалась мебилированностью — кресло-кровать, радиатор отопления, стол и сервант в углу. На кресле сидела закутанная в халат девушка, раскачивающаяся вперед-назад. Под ее босыми ногами на полу растекалась лужа мочи. А на коленях лежало тело младенца, распоротое от паха до грудины консервным ножом, валявшимся тут же, на полу, буром от разлитой и высохшей уже крови. Кишки несчастного ребенка были обмотаны вокруг тонких девичьих рук, грязных от сукровицы и пота, которыми она их перебирала, напевая свою страшную колыбельную песню. Нас с Серегой вывернуло прямо на пол практически одновременно.
Лучше уж буйный псих, даже с топором, с вилам, черт с ним — даже с ружьем пусть, чем вот такое вот. После той смены мы с ним надрались до потери сознания — точнее, попытались, потому как, чем больше пили, тем ярче перед глазами вставала эта безумная картина.
Я торопливо натянул на себя еще мокрую рубашку, когда машина отъезжала от крыльца.
— Серег, — произнес я. — Может, обойдется?
Тот пожал плечами:
— Сам боюсь.
Над нашей головой взвывает сирена. Мы едем. Кладу в карман вязки, хотя подспудно понимаю, что от них толку мало. В данном случае исключена и сила, и крики, и любые другие травмирующие факторы. Нас ждет кормящая мать, и упаси боже, если из-за нас у нее начнутся проблемы с лактацией.
Кое-как протиснувшись во двор пятиэтажки, тесно забитый стоящими машинами, мы выскочили и заторопились по лестнице на пятый этаж. Наши шаги гулко отдавались в пустом подъезде.
— Тише топочите, — ворчливо сказала Анна Викторовна, дыша с явным усилием — годы, все же… — Спугнете раньше времени.
Мы остановились у обитой дерматином двери. Врач вдавила кнопку звонка. Тишина.
— Не работает он, — пробормотал Серега. — Дайте толкну…
— Стой! — угрожающе осадила его врач. — Я тебе толкну!
Понимаю ее. Несколько раз вот так вот врывались в квартиры, а потом имели неприятные разбирательства с жалобами обывателей на то, что после приезда у них пропали фамильные драгоценности, стоимостью как раз в три наших подстанции. Анна Викторовна громко постучала.
— Кто там? — спросил за дверью мужской голос.
— «Скорая».
— Слава богу! — Дверь распахнулась настежь, демонстрируя нам темную прихожую и силуэт высокого мужчины. — Я уж не знал, что… Пойдемте, пойдемте скорее.
Идем за ним, стараясь ни обо что не споткнуться и не удариться. Коридор привел нас в полупустую комнату, явно находящуюся в стадии поклейки обоев, судя по голым стенам с остатками бумаги. Из мебели там только расстеленный на полу матрас, две табуретки и телевизор с DVD-проигрывателем, стоящий в углу. На матрасе лежала одетая только в полупрозрачные трусики женщина средних лет, довольно полноватая, но еще не утратившая своей привлекательности. Впрочем, «лежала» — не совсем правильное слово, скорее «раскинулась», разбросав руки и ноги а-ля морская звезда.
— Таня! — пораженно воскликнул муж, оказавшийся на свету классическим прообразом интеллигента — худой, в круглых очках, с всклоченной копной черных волос, кое-где уже подернутых сединой. Клетчатая рубашка на нем застегнута не на ту пуговицу. — Танечка, ты что?
Женщина одним молниеносным движением избавилась от своей единственной детали туалета и широко, с грацией профессиональной балерины, раскинула ноги.
— Я РОЖАЮ!! — громко закричала она. — ПОМОГИТЕ, У МЕНЯ РЕБЕНОК!
— Таня!
— Тихо, не орите, — одернул его я. — Одеяло толстое есть? Тащите быстрее!
Мы с Серегой бережно хватаем мельтешащие руки и ноги обнаженной женщины, сдерживая ее активность.
— Я не могу родить, — зарыдала она. — Не могу, он застрял…
— Да все хорошо, милая, все нормально, — успокаивающе бормотал Серега, стискивая ее запястья и яростно моргая мне, чтобы я то же самое сделал с щиколотками. — Никто нигде не застрял, здоров твой ребеночек.
— Я боюсь, — плача, сказала Таня, ослабляя свой натиск. — Боюсь. Он не хочет меня понимать, а я боюсь… ПОЧЕМУ ОН НЕ РОЖАЕТСЯ?!!
Она дернула ногами так, что я чуть не отлетел в сторону — хорошо, наученный горьким и изрядно вонючим опытом на предыдущем вызове, заранее отставил ногу. Анна Викторовна подхватила толстое ватное одеяло у вбежавшего мужа и отдала его мне; мы накинули его на больную и, насколько возможно бережно, принялись ее упаковывать, вспоминая навыки пеленания младенцев. Смирительных рубашек у нас нет, это так, миф для бабушек у подъезда, хотя с ними было бы куда проще. Приходится вот так вот возиться с постельным бельем. Завернув Таню в этот своеобразный кокон, я крепко обхватил его его двумя руками, пока Серега, изловчившись, обматывал вязкой одеяло в районе груди. То же самое после сделал и я уже на уровне колен. Все, себе она вреда уже не причинит.
— Родила она нормально? — вполголоса спросила врач у мужа.
Тот трясущимися руками снял с тонкого носа очки, едва не уронив их.
— Да нормально, нормально… Я и не ждал… Из роддома пришла какая-то сама не своя, ребенка не давала смотреть, ни одного дня не улыбалась.
— Была в подавленном настроении?
— Да… да-да, очень подавлена. Потом плакать начала, что не смогла выносить.
— Ребенок доношен?
— Ну… тридцать девять недель… доношен, наверное. Я даже не знаю, врач сказал, что все в порядке. А сегодня у нее началось — с утра дочку подняла с постели, легла и заставляла роды у нее принимать, представляете?
— ЗАТКНИСЬ, СУКА!! — внезапно взорвалась криком жена. — ЗАТКНИСЬ, ГАД, ТВАРЬ, НЕНАВИЖУ!!
Одеяло, сдерживаемое нами, заходило ходуном. В двери внезапно возникла девочка лет одиннадцати-двенадцати, одетая в желтую пижаму.
— Мама! — плача, закричала она. — Мама, что с тобой такое?
— Маша!! Маша, помоги мне!! Я рожаю, помогиииииииии!!!!
Анна Викторовна торопливо вывела ребенка из комнаты, сделав знак отцу следовать за ней.
У меня уже начали болеть руки.
— Танюшечка, родненькая, — говорил Серега, сидящий ближе к голове женщины. — Ну, успокойся, лапулечка моя, успокойся. Все, все, ушли они, угомонись. Никто тебя не обидит, мы с тобой…
— Я его Игорьком хотела назвать, — всхлипывает Таня. — Где он, мой маленький… его кормить надо. Зачем вы меня связали?
Ну вот, успокоилась и кое-что начала соображать.
— Спит твой Игорек, жив и здоров, — через силу улыбнулся я. — Его сейчас нельзя будить, он маленький, ему много спать надо, чтобы сильным вырос.
— Вы правду говорите?
— Да разве я когда тебе врал?
Вопрос, заставляющий задуматься. Таня и погрузилась в сложные размышления. Мы ждем доктора. Наконец, после того, как негромко хлопнула входная дверь, в проеме показался муж, держащий в руках наши мягкие носилки. Значит, Викторовна послала его в машину.
— Едем?
* * *Дорога до стационара была недолгой, но довольно нервной. Пациентка лежать спокойно не желала, постоянно порывалась встать, ходила несвязанными ногами по потолку, угрожая сорвать лампу направленного света и крепление для флаконов капельниц. Правда, больше не пыталась рожать и кричать — и на том спасибо, голос у нее будь здоров, силы тоже еще не оставили. Муж, нервно поправляющий очки, сидел в крутящемся кресле, вне поля ее зрения — вероятно, поэтому она и была относительно спокойна. Бедолага, представляю, что ему пришлось вынести. И что еще предстоит.
Персонал женского отделения оказались расторопнее своих коллег мужского пола, спустились в приемное буквально через пять минут после вызова. Обеих я хорошо знаю. Одна, санитарка Лена, была истинным воплощением женской мощи — высокая, плечистая, обладающая цепкой мужской походкой и хваткой сильных рук, способных, я уверен, переломать все кости, при желании. Как-то она меня дружески пихнула в грудь — я минут двадцать воздух ртом ловил.
