Ирвин Шоу - Хлеб по водам
Хейзен пришел к ним вечером и принес подарок: спортивную сумку, в которой лежали тренировочный костюм и пара беговых кроссовок. Кэролайн залилась краской от радости и смущения.
— Да я буду как птица летать в таком прикиде.
— Только предупредите меня за неделю, — сказал Хейзен, — как только поймете, что готовы. А уж я прослежу за тем, чтобы все было организовано должным образом. Полагаю, для начала вам надо немного потренироваться. А заодно и кроссовки разносить.
Во время обеда все они тщательно избегали даже упоминания о том, что произошло в полицейском участке. Говорил в основном Хейзен. Он поведал о том, как проводил в детстве лето в Ист-Хэмптоне — о замечательных теннисных турнирах, которые проходили тогда на травяных кортах. И лучшие игроки были рады приехать туда просто для удовольствия, которое доставлял им теннис, а также ради интереснейших вечеринок. Размещали их в домах членов клуба. Впервые за все время адвокат заговорил о своей семье, и Стрэнд узнал, что у него был младший брат, изучавший философию в Стэнфордском университете, и сестра, которая вышла замуж за нефтяного магната из Далласа; у нее был даже собственный самолет. Правда, ни о жене, ни о детях он не упомянул. Но был раскован и весел, как человек, которому на протяжении жизни довелось провести немало одиноких вечеров. Хейзен даже позволил себе пошутить.
— Когда отец умер, — рассказал он, — мне в наследство, помимо всего прочего, досталась его секретарша. Грозная дама по имени мисс Гудсон. Как-то раз она зашла в кабинет, а я как раз в этот момент раскуривал трубку — одна из многих привычек, которую унаследовал от него, не говоря об адвокатской практике. Она строго взглянула на меня и сказала: «Позвольте заметить, мистер Хейзен, вы очень напоминаете мне отца». Ну и, естественно, я, будучи тогда человеком совсем молодым, чрезвычайно возгордился этим сравнением. Ведь мой отец был одним из самых известных адвокатов в стране, блестяще проявил себя на государственной службе, работая в нескольких комитетах и являясь президентом нью-йоркской коллегии адвокатов. «И чем же именно я напомнил вам отца, мисс Гудсон?» — несколько заинтригованный, спросил я. «Да тем, что бросаете горящие спички в корзину для бумаг, ну в точности как он. А от этого может начаться пожар». — И Хейзен рассмеялся, а за ним и все остальные. К этому времени они уже перешли к десерту, и Хейзен с удовлетворенным вздохом отложил ложку. — Изумительно вкусно! — заключил он. И обернулся к Кэролайн. — Боюсь, моя дорогая, в Аризоне вас так вкусно кормить не будут.
— Если я еще попаду в эту Аризону.
— Если парень с секундомером окажется честным, вы обязательно туда попадете, просто уверен в этом, — сказал Хейзен. — И совершенно не обязательно отказываться от тенниса. У вас будет время и для того, и для другого. Смею надеяться, вы больше не будете играть в парке?
— Никогда, — твердо ответила Кэролайн.
— В таком случае придется организовать что-то другое, верно? — сказал Хейзен, прихлебывая кофе. — Я являюсь членом теннисного клуба, что на Восточной Пятьдесят восьмой. Вы не против того, чтобы сыграть там в паре со мной, ну, скажем, в субботу утром?
— О, Это было бы здорово, — с энтузиазмом отозвалась Кэролайн.
— Я вас представлю, — продолжал Хейзен. — Там есть несколько вполне достойных вас игроков. И вы сможете приходить играть туда когда угодно. В качестве моей гостьи.
— Разве вы не собираетесь на остров на уик-энд? — спросил Стрэнд. Его начали настораживать эти бесконечные выражения благодарности, сыпавшиеся как из рога изобилия.
— В ближайший уик-энд — нет, — ответил адвокат. — У меня назначена встреча в городе в субботу вечером.
— Боюсь, вы слишком много работаете, мистер Хейзен, — заметила Лесли.
— Прошу вас, зовите меня просто Рассел, — попросил Хейзен. — Думаю, нам уже давно пора обращаться друг к другу по имени, не так ли, Лесли?
— Да, конечно.
— Благодарю вас. Работа… — Он помолчал. — Но ведь это мое единственное развлечение и удовольствие. Не представляю, что бы со мной стало, если бы я вдруг перестал работать. Вообще я планирую умереть до выхода на пенсию. Если получится, конечно… — Он тихо усмехнулся. — Как бы там пи было, пока что в нашей фирме я старший, так что вряд ли партнеры осмелятся вышвырнуть меня на улицу, пусть я даже окончательно свихнусь. Что ж, — Хейзен поднялся, — мне пора. Перед сном меня ждет скучнейшее чтение, надо просмотреть кое-какие материалы. Благодарю за совершенно замечательный вечер. Спокойной ночи, Кэролайн, Лесли… — Он замялся. — Спокойной ночи, Аллен.
— Я провожу вас до двери, — ответил Стрэнд. И, откашлявшись, добавил: — Рассел… — Уже в прихожей, куда доносилось бряканье тарелок с кухни, где Лесли и Кэролайн мыли посуду, Стрэнд сказал: — Кстати, тут на днях ко мне заходил этот мальчик, Ромеро. Сказал, что заинтересован. И я посоветовал ему написать вам письмо. Чтобы уберечь вас от прямого контакта.
Хейзен рассмеялся:
— Он что, такой ужасный?
— Не то слово.
— Хорошо, буду ждать письма. — Хейзен пристально глянул на хозяина дома. — Вы не сожалеете о решении относительно Кэролайн?
— Пока что нет.
— И не пожалеете, — уверил его Хейзен. — Гарантирую. Кстати, в эту субботу «Янки» играют с «Бостоном». Не желаете пойти, если, конечно, погода будет нормальная?
— Почему бы нет? С удовольствием.
— Вот и прекрасно. Тогда позвоню вам в субботу утром, сразу после того, как представлю Кэролайн в клубе.
Мужчины обменялись рукопожатием, и Хейзен вышел на улицу.
Глава 7
Он плыл сквозь какую-то смутную белую пелену. Пошевелился. К нему были прикреплены трубки. В отдалении слышались чьи-то голоса. Сон, полная бесчувственность — вот воистину вечные ценности…
Субботу он провел как нельзя лучше. Погода стояла теплая, «Янки» выиграли, менеджер и тренер зашли в ложу владельца, где они сидели, пожать Хейзену руку. Стрэнд заметил с улыбкой:
— Да вас все тут знают, Рассел! Нечего притворяться, что вы редко выбираетесь на стадион.
— Знаете, Аллен, должен сознаться, я действительно срываюсь с работы, когда погода хорошая и дела позволяют. И с детства никого не обманывал, да и теперь стараюсь не делать этого. — Одет он был по-спортивному — в яркий клетчатый пиджак, на голове красовалась твидовая шляпа, низко надвинутая на лоб, чтобы солнце не слепило глаза. Адвокат оказался образцовым болельщиком: все время вел аккуратный подсчет бросков, перебежек, ошибок и замен. За время игры он съел три хот-дога и выпил пару пива, заметив:
— Теперь целую неделю буду поститься.
Когда Джексон предпринял круговую пробежку, он вскочил и взревел вместе с остальной толпой и горестно застонал, когда игрок «Янки» промахнулся. Когда мяч, описав в воздухе дугу, залетел к ним в ложу, Хейзен ловко поймал его одной рукой, затем выпрямился и приподнял шляпу в шутливом приветствии, а зрители разразились дружными аплодисментами.
В соседней ложе сидел с отцом мальчик в фирменном кепи болельщиков «Янки». На руке его была перчатка филдера — полевого игрока; очевидно, парнишка надевал ее специально для таких случаев. Он вскочил, когда мяч полетел в сторону ложи, а затем, когда Хейзен поймал его, с убитым видом опустился обратно на сиденье. Хейзен перегнулся через барьер и отдал ему мяч.
— Держи, парень, — сказал он. — Это тебе. — И улыбнулся, увидев, как мальчик, не веря своему счастью, уставился на сокровище, оказавшееся у него в руках.
— Вы осчастливили его на неделю вперед, сэр, — сказал отец мальчика.
— Пусть у него в жизни будет много таких недель. — И Хейзен шутливо дернул сиявшего мальчугана за козырек кепи. Наблюдая за этой сценкой, Стрэнд вспомнил, как внимательно и дружески Хейзен общался с внуком Кетли, когда тренировал его на лужайке у дома. Этот человек явно любил детей и знал, как с ними обращаться. Тем более удивительным казалось то, что отношения с собственными детьми у него не заладились.
Вообще весь этот проведенный с Хейзеном день открыл в нем Стрэнду новые, весьма привлекательные черты. Куда только делась присущая адвокату сухая, занудная манера общаться! Впервые за все время их знакомства Стрэнд потеплел к этому человеку, сумевшему преодолеть замкнутость, столь характерную для юристов. «После столь удачно проведенного вместе дня, — подумал Стрэнд, — мне будет легче с ним подружиться».
Конрой ждал их в «мерседесе» у ворот. Когда они шли со стадиона, некий великодушный полицейский, закрывший глаза на тот факт, что машину здесь ставить было запрещено, отдал им честь, прикоснувшись к козырьку фуражки. И Стрэнд, садясь в автомобиль, почувствовал прилив превосходства — как он понимал, совершенно незаслуженного — над всеми остальными зрителями, которые толпами валили из ворот, пробираясь к платформе надземки.
