Катрин Лове - Потешный русский роман

Фургон сильно опаздывает. Это не имеет значения. Охранники и водитель продолжают пить, груз на правильном пути, правосудие свершилось. Преступников ждет колония. Олигарха ждет колония. На сей раз немыслимое, невероятное все-таки произошло: борьба с коррупцией началась.

Мы вырвем ей глаза,

вырвем, вырвем,

свернем ей шею,

свернем, свернем,

проткнем ей сердце,

да, с весельем и отвагой проткнем

сердце коррупции!

~~~

21 февраля 2009, 23:08

Не нужно отчаиваться, Жан. Ни из-за собственных проблем, ни из-за Вашей подруги Валентины. У женщины есть причины для исчезновения. Появляются время от времени, иногда, всегда. Я не сумею Вам этого объяснить. Не знаю, как выразить это на не родном мне французском, да и по-русски не знаю, как сказать.

Вы говорите, что любите мою страну. Не знаете почему, но любите. Ее не назовешь ни очень красивой, ни более красивой, чем какая-нибудь другая. Жить здесь нелегко. Язык трудный и климат суровый. Возможно, Вам нравится жить тут с нами день за днем, даже если ничего нового не происходит.

Что за глупости я пишу… Ладно, с кем не бывает, так ведь?

~~~

22 февраля 2009, 08:47

Юлия,

Ваши письма очень меня трогают. Продолжайте писать, если это не слишком Вас затрудняет. Признаюсь, мне не удается прогнать мрачные мысли об участи моей подруги Валентины. То, что я вижу вокруг, не помогает взглянуть на вещи иначе.

Вчера я посетил музей-квартиру Сергея Кирова, большевика ленинского призыва, он погиб одним из первых, его именем называли площади, села и школы Вашей страны. Я, в отличие от моей подруги Валентины, не пренебрегаю обязанностями туриста, хотя сейчас февраль, и мало кто торопится посетить дом № 26 на Каменноостровском проспекте. Хранительницы обрадовались живой душе. Они шли за мной по пятам в мягких тапочках, включали музыку и свет, когда я входил в комнату, и выключали их, когда я переходил в следующую. Я вдыхал атмосферу той эпохи. Он был энергичный человек, этот Ваш застреленный в спину Киров, и удачливый охотник. Его квартира набита шкурами и чучелами животных, тысячи книг на полках тоже напомнили мне муляжи. Политика, экономика, статистика, государственное устройство. На его несчастье, он умел читать между строк. Я видел его телефоны, сегодня они пылятся на стуле, четыре черных аппарата, по одному из которых он будто бы напрямую связывался с Кремлем. Не знаю, какая именно линия доносила голос Кирова до ушей Сталина, но, судя по всему, в Вашей стране мало что изменилось. Да, Юлия, здесь по-прежнему опасно иметь прямой выход на Кремль, если умеешь читать, но не умеешь держать язык за зубами. В огромной квартире, обставленной в стиле ар-нуво, я думал о моей подруге Валентине и ее сидящем в колонии олигархе. Сколько статистических справочников и телефонных аппаратов было в библиотеке Михаила Борисовича Ходорковского? Ходил он на медведя? Охотился на волков? Может, Валентину задерживают в Сибири цифры? Я воображаю, как она составляет таблицы, чтобы сравнить официальный и реальный уровень запасов углеводородов. Подобное занятие быстро заставляет забыть о времени и грозит большой опасностью.

Сообщите, как идут дела у Кракова.

Искренне Ваш,

N.B.: посылаю Вам несколько страниц для прочтения.

Отрывок из текста Валентины

Михаил Борисович Ходорковский и все остальные бедняги наконец добрались до колонии. Их высадили из фургона. Охранники веселятся, обмениваются новостями. Это место — конец света, те, кто зарабатывают тут на жизнь, хотят знать, как и — главное — сколько зарабатывают люди в других местах. Кто-то уже сдает карты, нужно успеть обсудить дела, оружие, наркотики, нельзя терять ни минуты.

Свежеиспеченные сидельцы вливаются в лагерную массу, а бизнесмену предстоит определиться с внешними ориентирами и личной позицией. У него медленная, неуверенная, как у прилунившегося космонавта, походка. Михаил Борисович сразу же просит выдать ему копию Правил внутреннего распорядка ИТУ. Вот что бывает с птицами его полета, да хранит нас от них Господь, не успел поздороваться и уже требует бумажку со статьями, графики на каждый день, хочет встретиться с начальством, записаться в библиотеку, получить компьютер с доступом в Интернет. А больше ему ничего не нужно? Каждая фраза олигарха ужасно веселит окружающих. Где этот паразит научился так балабонить? Слыхал, как ловко заворачивает? Чтобы пасти свиней, Правила ни к чему, мы приставим этого кулака к свиньям, и плевать на шитье варежек, там он быстро отвыкнет от этих… как их там… экстраграбенций… экстравагантностей.

Прибытие магната в колонию становится событием. Сами понимаете, такой знатный субчик способен осветить эту забытую Богом дыру получше прожекторов мощностью в сто тысяч ватт. Это напоминает взрыв на АЭС. Очень скоро начинает подтягиваться пресса. Журналисты топчут окрестные огороды, пристают к местным жителям. Нужно быть готовым рассказывать о здешних нравах, возможно, стоит сходить к парикмахеру — вон сколько фотоаппаратов и камер у этих корреспондентов! Не помешает выдумать себе биографию, обменять свой рассказ на деньги, можно сказать, что сам отсидел пять или десять лет, или что сидел сын, или дед, знаете, как там ужасно, за колючей проволокой. Урановые шахты, радиоактивность, дети с двумя головами или тремя ногами, жестокие, красные из-за урана пыльные бури, ледяные зимы, что вы хотите — Сибирь, жуткий холод, лед, делать здесь совершенно нечего, никакого будущего, никто ничего и не делает, надеяться не на что, господин журналист, оператор, снимайте, снимайте наше отчаяние, пожалуйста! Здесь нет ни будущего, ни работы, дети — уроды, говорю вам, это ужасно, если вы дадите несколько долларов моему соседу, он скажет вам то же самое, и другие подтвердят — за деньги, отчаяние, вот что вы здесь найдете, госпожа репортерша, когда же, черт возьми, мир нам поверит?

Вы хотите знать, что я думаю о Михаиле Борисовиче Ходорковском? Хорошо, поговорим и об этом, кстати, свое мнение могут высказать и другие. Если мы ничего не делаем, это не значит, что мы не размышляем. Жизнь у нас нелегкая, нужно думать о том, как поправить дела. Так о чем вы? Ах да, что я думаю об этом мерзавце. Зависит от того, на какой канал вы работаете, мадам. Идемте, я представлю вам Ирину Палинкову, сюда пожалуйста, муж этой несчастной больной женщины тоже сидит в колонии. Если у него получится незаметно сфотографировать олигарха на телефон, вы сможете купить снимок. Интересуетесь? Сами видите, как плоха эта женщина. Будь ее воля, она спустила бы собак на бандита Ходорковского. Что вы сказали? Работаете на канал «Культура»? Культура это хорошо. Так вы хотите иметь фотографию Ходорковского в колонии? Ладно, выражаясь изящно, это выразительный символ, не так ли? Со времен «Записок из мертвого дома» Достоевского мы так любим нашу… да… чего вы от меня ждете, мадам? Хотите, чтобы я прочел отрывок из «Дневников» Федора Михайловича для вашего культурного канала? Без проблем! Вы принесли с собой книгу? В нашей стране идут на все, чтобы поддержать традицию, согласны? Желаете, чтобы Ирина Палинкова тоже что-нибудь прочла? Легко! Что? Пусть забудет о веревке и травле собаками? Я ей скажу. Скажу Ирине: старушка, придется приноравливаться к камерам, никаких собак, это будет выглядеть неаппетитно. Но если у вас есть часовая итоговая программа, я найду вам того, кто готов собственноручно выдавить глаза еврею, этому гаду, вору и убийце.

~~~

22 февраля 2009, 23:06

Вы конечно же узнаете всю новую информацию, которую добудет Краков, но я тревожусь о Вас. Санкт-Петербург не тот город, в котором человек всегда чувствует себя уютно. Особенно иностранец. Этот город следует посетить, побыть неделю и уехать. Думаю, Вы должны покинуть Санкт-Петербург. Погода тяжелая, снег, дождь, подмораживает, ветер не стихает — все разом, и так день за днем, по нарастающей. Это совсем нехорошо — даже для тех, кто не слишком тревожится о своей жизни. А для всех остальных просто опасно.

Вы должны отправиться куда-нибудь еще.

~~~

23 февраля 2009, 08:18

Моя дорогая Юлия, Я думаю о Вас, хотя никогда не знаю, где Вы находитесь — в Нью-Йорке, Женеве или Санкт-Петербурге. Корреспонденция, которой обмениваются современные люди, мы с Вами в том числе, не позволяет опознать координаты места отправки. Интересно, кто-нибудь оценивал последствия создания новых средств и способов связи? Исчезли запахи, трепет, цвета, голые слова перемещаются в тишине, важна лишь скорость доставки. Если не начнем приукрашивать наши письма, Юлия, румянить им щечки, умащивать благовониями складки их кожи, боюсь, от этого мира и от нас самих ничего не останется.