Катрин Лове - Потешный русский роман

Давно пора.

Фургон стоит на месте. Он должен был выехать много часов назад. Дорога до колонии долгая, местами разбитая, каменистая. Осужденные должны быть на месте до вечера. Но не будут. Внутри чудовищно жарко. Если бы «пассажиры» знали, какой лютый холод царит тут зимой, не жаловались бы на жару. Впрочем, они и не жалуются. Им все известно, и москвичу тоже. Мы в России. Фургон никуда не едет. Задавать вопросы, искать причины бессмысленно. Фургон тронется в путь, когда тронется. Время от времени один из охранников приподнимает край брезента. Просто так, от нечего делать. Охранник не собирается проверять, как ведут себя узники. Ему все равно, хотят они пить или нет, хотят поинтересоваться причиной задержки или нет. Охранники приподнимают брезент, просто чтобы приподнять его. В Сибири время всегда тянется медленно и для узников, и для праздных надзирателей.

Конвойные пьют самогон, который сами же и изготовили у себя дома, где живут их жены, дети, а зачастую и родители. Правила запрещают пить «при исполнении», за это полагается суровое наказание. Повсюду на территории бескрайней России пить строго-настрого запрещено. Нельзя употреблять спиртное, даже самое слабое, в часы работы, хотя часы эти могут длиться сутки напролет. Конвойные, пьющие самогон из горлышка, не знают, вписывается ли их нарушение в рамки урочной или сверхурочной службы. Если бы какой-нибудь проверяющий, случайно оказавшийся рядом с ними, стал задавать им вопросы, они не знали бы, что ответить. На их счастье, ни один проверяющий никогда ни о чем их не спрашивал и не спросит. Ни здесь, ни где-нибудь еще на территории огромной разболтанной страны.

Один из охранников, Юрий, предлагает сыграть в карты. Он молод, ему не больше двадцати. Остальные готовы продолжить пьянку, но играть не хотят. Говорят, что кончились деньги. Что деньги, которых не было, они тоже уже проиграли, и не единожды. «Ну и что», хитро улыбаясь, говорит Юрий. Многих этот аргумент убеждает, и они начинают раздавать карты на капоте машины. Те, кто не играет, пьют, курят и то и дело заглядывают под брезент. Транспорт опаздывает на восемь часов, может, даже на девять или десять. Ничего, кто-нибудь в конце концов позвонит. Из лагеря или с поста охраны. Кто-нибудь. Не важно кто. Неизвестно когда. Если кому-нибудь из заключенных приспичит помочиться, достаточно отодвинуть брезент. Хуже, если руки в наручниках, а ноги скованы. Большую нужду точно не справишь.

Сидящие вокруг фургона охранники продолжают выпивать. Они пьют самогон, который гонят в каждой семье, передавая бутылку из рук в руки, и играют. Одни выиграли, другие проиграли несуществующие деньги. Отдавать долг тем не менее придется. Все это знают и непременно заплатят. Вообще-то, некоторые охранники должны находиться в фургоне вместе с заключенными. Но они свободны, вооружены и играют в карты. Правосудие не может поспевать всюду.

Один из товарищей Юрия, проигравший две тысячи рублей разом, предлагает остальным обыскать карманы московского богатея. Нужно вытащить святошу из фургона, пригрозить ножом и заставить отдать кредитки, коды доступа и список тайных зарубежных счетов. Его поднимают на смех. Ну и идиот этот Шура, наивный дурачок! Думает, что в Москве могли хоть что-то оставить этому очкарику. Конечно, они все у него отняли. В этой «однонаправленной» стране доллары никогда не текут в Сибирь. Все денежные потоки направляются в Москву. Это известно всем, даже самым тупым кретинами — кроме охранника Шуры. Из Москвы деньги «утекают» дальше. Безвозвратно. Сидящий в фургоне человек гол как сокол, так что нет смысла с ним возиться. Столичные мастера свое дело знают. Снимут последнюю рубашку — и отправляют в Сибирь с напутствием «давайте, разбирайтесь с ним сами!»

~~~

19 февраля 2009, 23:47

Жан, если Ваша подруга Валентина прислала Вам новые части своего романа, я буду рада прочесть их. Стажер Краков чувствует себя лучше. Он вышел из больницы и продолжает расследование. Связывается с друзьями Вашей подруги Валентины. Считает, что это может оказаться полезным.

Стажер очень серьезно относится к делу. Мы должны положиться на него.

~~~

20 февраля 2009, 16:32

Юлия,

Я чувствую, как сильно Вам хочется внушить мне хоть немного доверия к работе и усилиям Каспера Кракова. Рад, что он снова на ногах. Хотелось бы знать, сколько ему лет. Не считайте это неуместным любопытством. Полагаю, он молод, однако во многом кажется мне человеком скорее старомодным. Я прав?

Я теперь осваиваю петербургские тротуары, коих Вы советовали мне опасаться. Должен признать, что в некоторые дни по ним действительно бывает невозможно ходить. Но самую большую опасность для меня представляет не гололед, не падающие с крыш сосульки и не заметенные снегом люки, на которых можно поскользнуться, а Ваши соотечественницы, Юлия, бегущие по льду на высоченных каблуках-шпильках. Когда я смотрю на них, у меня начинает ужасно кружиться голова. Реагирую подобным образом я один. Иногда я присаживаюсь на заиндевевшую скамейку и наблюдаю за ними, разинув от изумления рот, потом оглядываюсь, смотрю на небо, пытаясь отыскать повелителя, пославшего к нам так много потрясающих красавиц. И, конечно, не нахожу. Даже дежурного Жоржа Дантеса. Мимо меня проходят только небрежно одетые русские мужчины в тяжелых ботинках, и пальцем не пошевелившие, чтобы добиться расположения божественных красавиц. Какая несправедливость! Интересно, сколько женщин ломают кости зимой, а главное, во имя чего? Вы в очередной раз назовете меня «слишком уж европейцем», но мне кажется, что сегодняшние модницы в мельчайших деталях, вплоть до тактильного ощущения, помнят те пролетарские «наряды», которые носили их матери и бабушки. Эти хранящиеся в подсознании картинки на редкость эффективно заставляют их действовать «от обратного», и я не могу понять, почему из памяти людей так быстро исчезают другие воспоминания, не касающиеся обуви и тканей. Я имею в виду улыбки и рукопожатия, вернувшиеся с некоторых пор на экраны Вашей страны, тот тип слов, что произносятся с особым, громогласно-мачистским напором: Родина-мать, враги, неприступные границы. Я говорю о воскресшей серости, которую люди снова воспринимают в лучшем случае с безразличием, а в худшем — с радостью. Но довольно, я рискую наскучить Вам своим философствованием. Лучше прочтите отрывки из текстов Валентины.

Отрывки из текста Валентины

Дорога, бесконечно долгая, монотонная. Сквозь щели в брезенте можно видеть стоящий стеной лес. И отбросы. Люди в России избавляются от ненужных вещей и мусора по принципу «где хочу, там и брошу». Пустые бутылки и отбросы плавают в воде, лежат по берегам озер и рек, валяются в лесу, на обочинах дорог и даже в горах — повсюду, где появляются и «гадят» представители рода человеческого.

Заключенный олигарх не спит. Он с глубокой печалью следит взглядом за унылой монотонностью окружающего мира. Ничего удивительного. Свергнутый магнат человек утонченный. Он жил в мире, где мусорные мешки строго регламентированных цветов и размеров выбрасывают в надлежащие баки, которые вычищают мусорщики в спецодежде. Михаила Борисовича Ходорковского обслуживали персональные водители, мажордомы, экономки и горничные. В России так живут немногие. Высокообразованный олигарх пил дорогое вино из дорогих бокалов и беседовал с коллегами о нефтяных потоках. В его речи звучали слова «возрастание», «эффективность», «показатель рентабельности», «прозрачность», «прогресс», это куда более возвышенно, чем «деньги» и «мусор». Утонченные личности имеют личных мусорщиков и банкиров. Все их отбросы исчезают как по волшебству, примерно также создается их богатство. Только обычные люди без конца говорят о деньгах и выбрасывают пустые бутылки в окно.

В фургоне, везущем арестантов в сибирскую колонию, развенчанный олигарх платит высокую цену за свою образованность. Он в печали. Олигарх полагал, что все вокруг сортируют свои отходы и пьют вино из богемского хрусталя. Увы, он ошибся. Так пусть теперь страдает в тишине и одиночестве и не раскрывает рта. Россия не может себе позволить ни хорошие манеры, ни прозрачную бухгалтерию. Олигарх может сколько угодно поджимать губы и манерничать. Пусть забудет свои соображения о переустройстве страны и проекты реформ. Никто никогда ни о чем не просил этого предателя.

Фургон сильно опаздывает. Это не имеет значения. Охранники и водитель продолжают пить, груз на правильном пути, правосудие свершилось. Преступников ждет колония. Олигарха ждет колония. На сей раз немыслимое, невероятное все-таки произошло: борьба с коррупцией началась.

Мы вырвем ей глаза,

вырвем, вырвем,