Валерий Баранов - Теория бессмертия
— …
— Квашин повернулся и, гордый собой, ушёл. Настроение он, конечно, испортил. Но и выходка его всем запомнилась.
— …
— Потом Стас мне рассказывал: «Буквально через два дня, Квашин отработал смену и поехал на своём „Москвиче“ в Ленинск-Кузнецкий. Не доезжая до Панфилова, километра полтора, он слетел с дороги и перевернулся два раза. Сам получил две-три царапины, а от кузова новой машины осталось печальное воспоминание. Притащил он свой „Москвич“ назад в Кемерово и запил с горя. Прогулял целую неделю. Потом проспался и вышел на работу. Из начальников смены его, конечно, попёрли, но в рабочие переводить не стали, всё-таки ИТР. Отправили толкачём в Новокузнецк на КМК. Нужно было для строителей химкомбината ускорить поставу какого-то проката. Квашин сидел там, сидел, да взял и, никого не предупредив, прикатил в Кемерово. Сын в пионерлагере, зато жена дома, с любовником. Командировка, конечно, побоку. Устроил крупный скандал; давай разводиться, судиться, разменивать квартиру… Ещё тогда я Квашина спросил: „Зачем ты с Людкой такую бучу затеял? Мало ли что в семейной жизни бывает. В конце концов, надо же предупреждать, когда из командировки возвращаешься“. А он: „Мужичонка с ней тогда был лысый такой, плюгавенький… Не вынесла душа“. А на Квашина-то вечно девчонки заглядывались: видный, красивый был парень. Короче, потерял он и жену, и квартиру. — Потом пришёл Квашин ко мне, — продолжал рассказывать Стас, — не знаю, говорит, что дальше делать. А я ему: „Вспомни, Толенька, как ты нам пальцы загибал… Жена — красавица. Сын — вундеркинд. Квартира в центре города. Начальническая должность. Где всё это? Ведь четыре месяца не прошло“. Он побледнел и тихо-молча ушёл».
— Тихо и молча ушёл… Ну и что? — Агеев доел свою кашу.
— Что тут? Жестокость случая? Реактивное свойство характера? Насмешка судьбы? Ведь человек увлечённо жил, тратил силы и время, стремился к определённой цели… И вдруг всё разом. За несколько месяцев. Ничего нет. Потерять сразу всё, к чему так стремился, чего достигал годами, трудом. Как жить дальше? Чем заняться?
— Как трогательно! …и только теперь, спустя много лет, наблюдая, как в пустой рабочей столовой, одинокий человек, играет, изображает для себя, некий традиционный ритуал… Ты неожиданно понял, что Квашин был олицетворением судьбы многих…
— Никаким он олицетворением не был! Я понял, что всё в жизни — глупость.
— Интересно?
— В школе я увлекался фотографией.
— Я тоже увлекался фотографией.
— Так вот… Я тогда выписывал журнал «Советское Фото». Зачем-то они довольно часто делали так: напечатают в журнале присланную фотографию каким-то фотолюбителем и, ниже, обязательно его письмо. Содержание, как правило, следующее: «Я изобрёл новый проявитель: метола — столько-то, гидрохинона — столько-то». Дальше, на какой он плёнке снимал, какая была экспозиция, каким был режим проявки.
— И ты пытался всё в точности повторить. Глупо. У меня, например, были даже творческие достижения в фотографии: в результате одна очень красивая девушка даже разрешила себя поцеловать. Не в губы! Шёл дождь, мы стояли, прижавшись к стене от ветра, и я целовал её холодную, мокрую руку, с таким детским восторгом, что это потом осталось где-то в моём сердце на всю жизнь, но сначала она разорвала на мелкие кусочки сделанную для неё фотографию, бросила в лужу. Может быть, тогда я и понял, что фотография, конечно, волшебство, но сердце человека способно запечатлеть нечто более значительное, чем фотоаппарат.
— Мои успехи были скромнее, но как настоящий фотолюбитель — никогда не пользовался готовыми растворами. У меня дома были аптекарские весы, были мензурки и химикаты.
— Даже, если бы ты и твой оппонент из журнала «Советское фото», оба использовали дистиллированную воду, качество растворов у вас всё равно было бы всегда разное. Хотя бы из-за соды. Во-вторых, ты не знал номера эмульсии плёнки, в третьих — ты не знал: крутил ли он спираль во время проявки, может, он просто стоял и курил.
— Дальше ты скажешь мне какую-нибудь пошлость. Вроде той, что нельзя два раза войти в одну и ту же воду.
— Я понимаю, что существует принцип повторения, но доведённый до крайности, как с твоим другом Квашиным — он опасен. Его движение вниз — это точная копия его же пути вверх. Природа не любит скуки и однообразия. Поэтому нельзя любить бесконечно. Нельзя безнаказанно делать фотографии, от которых остаются царапины на всю жизнь.
— Я знаю о наказании. Поверь — я сознательно и добровольно делал это. А вот зачем тебе нужен мой лазерный диск? Тоже захотелось сунуть голову в петлю? К стати. От кого ты узнал про эти опыты?
— От пришельца.
— Не верю.
— Возьми. Послушаешь на досуге.
— Что это.
— Аудио запись. Пришелец мне нужен был совсем для другого случая. Чтобы вытащить с того света одного несчастливого поэта. Случайно, из-за чистого любопытства, я всякий раз оставлял у них на ночь в палате диктофон. Ну, и записал все разговоры поэта с пришельцем.
— Про будущее.
— Пришелец действительно рассказывал поэту о своём мире. Откуда он прилетел. Как он там жил. Чем занимался.
— Вот оно что! Там, у себя, он имел сношения с нашей Татьяной? И тебе, Агеев, для разговора с пришельцем, точнее, для принуждения его к каким-то твоим замыслам, нужен инструмент, доказательство. Тот самый лазерный диск!
— В замыслах скрыта тайна влечений человека к человеку: почему к одному он льнёт, а от другого отбрыкивается? Одни родятся для земли, другие для космоса: у этих белый огонь, у других разожжённый уголёк в крови… в их веке совсем другое отношение к бессмертию. Сознание не есть главная степень жизни. Даже записанная на лазерном диске информация о глубоких и священных жизненных силах ещё не даёт никому никакого основания на бессмертие. Потому что твой лазерный диск предлагает свободу выбора из множества возможных вариантов. Тут уместнее подразумевать триединство: материя-дух-информация. Где-то в несоизмеримо большей глубине есть та безосновность, к которой неприемлемы не только человеческие слова, или фотографии, но неприемлемы и сами категории бытия и небытия.
— Но, ты же мне передал доказательство, что это случится. Вот она, эта, аудио кассета.
— Бессмертие человека состоит, прежде всего, в уверенности, что в пределах жизни его собственной души существует любовь и смерть: лучшее и худшее. На самом деле, только лучшее; такое качество и достоинство, которое не зависит от нашего с тобой произвола. В данном случае, я имею ввиду, состояние лишённое всяких внутренних противоречий и всяких внутренних конфликтов, то есть логизированное и рационализированное до конца.
— Божественное? — усмехнулся Котиков.
— Дьявольское. Мы живём в начале, а вот к концу столетия человек уже будет жить около пятисот лет. Представь, что тебе жить пять веков. Твои отношения со смертью уже не будут такими близкими, такими сексуальными, как сейчас. Очевидно, что изменится и твоё отношение к бессмертию.
— Оно будет зависеть от конкретной цены такой длинной жизни.
— Цена — всего лишь некоторое вмешательство в гены и в гормональную систему человека.
— А, нельзя ли, конкретнее?
— Вместо инсулина в твоём организме будет совсем другое вещество, более достойное твоего человеческого индивидуума, а гормон IGF-1 будет отсутствовать вообще… Ещё, у тебя удалят систему воспроизводства.
— Неплохо. Человеку уже давно пора бы заняться совершенствованием своего организма.
— Действительно. Господь Бог сделал человека слишком примитивным. Вероятно по своему образу и подобию.
— Тебя устроит копия моего лазерного диска?
— Конечно! В нашем мире, всё — копия всего.
— Не верю.
— Я уже выяснил для себя центральное значение проблемы бессмертия человека. И я попытался вскрыть порочную природу времени, которое распадается на прошлое и на будущее, и которое обличить нельзя. Время, в котором всякая реальность — магия. Реальность разорвана и раздроблена. Мысль о бессмертии находится во власти этой раздробленности. Моя теория бессмертия тоже предполагает, что запреты продления жизни человеку, в какой-то степени будут разрешены в будущем. Однако, потом, наступит какой-то момент в истории человека, в его судьбе, в котором будет достижимо высшее магическое состояние, и в этом состоянии будут якобы примирены все противоречия, которыми полна любая человеческая судьба, будут скопированы, размножены такие «тарелки», лазерные диски, что ли, что появится иллюзия, будто все задачи уже разрешены.
— Скорее иллюзия того, что их решать бессмысленно. Останется лишь принцип Карно — мы превратим второе начало термодинамики в закон сохранения энтропии и информации.
— Это тоже способ решения. Их мир будет, скорее всего — таким.
