Валерий Козырев - Джесси
– Ясно, – то тут, то там раздались возгласы из строя.
– Такого ответа в армии не существует, – отчеканил лейтенант. – А есть «так точно» или «никак нет». – И громко переспросил: – Ясно?!
– Так точно, – вразброс послышалось из строя.
– Вот так-то уже лучше, – улыбнулся лейтенант и добавил: – а всему остальному вас научат в части. – Затем протяжно и громко скомандовал: – Ра-ав-няйсь!
Головы призывников с ленцой повернулись влево, больше имитируя, нежели выполняя команду. Но офицер, кажется, не обратил на это внимания.
– Смир-рна!! – взметнулась над двором его следующая команда, в которую было вложено столько силы и власти, что призывники невольно вытянулись в струнку. – На-а-пра-а-а… – нараспев потянул лейтенант и резко закончил команду: – во!!
Эта команда произвела еще больший переполох, чем ранее прозвучавшая команда прапорщика «становись», потому что одни призывники повернулись направо, другие налево… Лейтенант погасил улыбку в еще по-юношески пушившихся усах, подождал, пока строй все-таки развернулся в сторону ворот, которые уже открывал один из служащих военкомата, затем кивнул прапорщику.
– Шаго-о-м марш! – скомандовал тот, и призывники нестройно, наступая друг другу на пятки, потянулись на улицу, где их уже дожидались два больших автобуса, которые и доставили молодое армейское пополнение на сборный пункт, куда призывников свозили со всех районов области.
Областной сборный пункт – большая территория, огражденная высокой каменной стеной, поверх которой сурово топорщится колючая проволока. Такие меры предосторожности не были излишни; ибо многие из ребят, томившиеся ожиданием, пока их зачислят в команду и повезут в часть, были не прочь свалить в свой первый самоход; а кроме того эти меры служили серьезным барьером для друзей новоиспеченных вояк, которые пытались передать тоскующим за колючкой корешам спиртное. Впрочем, это все равно помогало слабо: все отслужившие армию прошли через этот сборный пункт и знали все доступные для передачи места. А те, кто впервые вступили на его неровный, местами бугрившийся асфальтированный двор, были заранее подробно проинструктированы, где и когда ожидать несанкционированную передачку. И поэтому по всему огромному двору можно было видеть кучкующихся ребят, втихую разбавлявших скуку контрабандным спиртным. Казарму открывали только на ночь. Курсанты военных училищ следили за порядком и тех, кто после команды подъём выходили из казармы последними, оставляли на уборку. И уже через день, судя по поспешности, с которой призывники покидали казарму, можно было предположить, что там прозвучала не обычная армейская команда «подъем», а разбушевался мощный пожар. И после того, как казарма стремительно пустела, на её голых двухъярусных деревянных нарах, перекатываясь, оставался не один десяток пустых бутылок. Для многих ребят еще не наступило время армейской дисциплины, которая впоследствии изменит многих из них. И казалось, самые непутевые, на которых все давно махнули рукой, отслужив, возвратятся в свои дворы, – где некогда бренчали в подъездах на гитарах, курили и пили из горлышка дешёвый портвейн, вызывая тем самым праведный гнев старушек, – с сержантскими, а то и со старшинскими погонами на раздавшихся за два года службы плечах.
На третий день, утром, Воку зачислили в команду, и уже через час после переклички команду погрузили в автобусы и отвезли на вокзал. Четверо суток скорый поезд, к которому были прицеплены два вагона с новобранцами, под равномерный, убаюкивающий перестук колес шел на восток. За окнами вагона мелькали полустанки, небольшие деревеньки. Необъятные, расчерченные лесозащитными полосами поля сменялись, казалось, нескончаемыми лесами. Вока знал, что его страна огромна, но переложенная на дни и ночи пути, она казалась ему бесконечной. Состав шёл быстро, гулко громыхая по мостам больших и малых рек, ныряя в черноту туннелей. Предстоящая служба не пугала, но оттого, что любимый город, друзья, родные остались далеко позади, сердце пощипывала грусть. «Да что – армия? Лето-зима, лето-зима – и опять домой, мамкины пирожки кушать», – вспомнил он слова худощавого паренька цыганистого вида во дворе военкомата, который, смеясь, успокаивал своего друга – в глазах которого дрожали слёзы. Вока улыбнулся – а ведь действительно: лето-зима, лето-зима, и служба позади.
От сопровождающих офицеров, в чьих петличках поблескивали эмблемы железнодорожных войск, ребята знали, что везут их на строительство железнодорожной магистрали. На пятые сутки вагоны отцепили на какой-то небольшой станции и оттащили на запасной путь, а уже через пару часов подцепили к другому составу, который шел прямиком на север – туда, где развернулась огромная всесоюзная стройка. В столицу стройки приехали ночью. По команде взяли вещи и покинули вагоны. Офицеры провели перекличку, затем всех рассадили в крытые тентом «Уралы», привезли в клуб и посадили смотреть какой-то патриотический фильм. Дико хотелось спать и фильм, конечно же, никто не смотрел: новобранцы дружно постигали новый вид сна – сидя. Уже к концу фильма в клуб привезли новобранцев из Сибири. Ночь провели в клубе и, благо сиденья были мягкие и не разделены между собой перегородкой, всем им удалось прилично выспаться. Утром двадцать человек, среди которых был и Вока, отвезли на вокзал и посадили в теплушку. Поезд, в народе прозванный «бичевоз», двигался медленно, останавливаясь на каждом полустанке. В теплушке топилась «буржуйка» и к полудню в вагоне стало душно. Сопровождающий прапорщик разрешил открыть дверь, и душный вагон наполнила пресная свежесть ранней северной весны. Ближе к вечеру новобранцев высадили на каком-то полустанке и в крытом «ГАЗ-66» привезли в часть, где сразу же повели в клуб. Стулья в клубе были сдвинуты к стенам, а посередине стояло несколько столов с обмундированием. За столами стояли солдаты. Новобранцам показали место, куда сложить свою одежду, и велели подходить по одному к столам. Сначала выдали нижнее бельё, затем хлопчатобумажную форму, кирзовые сапоги, портянки, шинели и уже последними – ремни и пилотки. Затем строем повели в солдатскую баню. После бани, их облачившихся в ещё непривычную, мешковато сидящую на них форму, повели в столовую. Общий ужин уже прошел, и накрытыми в столовой стояли только два стола. В больших солдатских бачках была манная каша. Однако как выяснилось позже, это оказалось картофельное пюре. Так они познакомились с пищевым порошком, из которого и было приготовлено это незатейливое блюдо. До принятия присяги новобранцев определили в один взвод и в дальнем углу одной из казарм выделили десять двухъярусных коек. До самой ночи под присмотром сержанта, исколов пальцы, пришивали погоны и эмблемы; впервые в жизни подшили подворотнички. Первая команда «отбой» и ощущение жестких прохладных казенных простыней. И первая команда «подъём» утром. И тут же прозвучавшая команда «отбой», которую дал недовольный затянувшимся подъёмом сержант. И только после того, как трижды прозвучала команда «отбой» и трижды «подъём», сержант разрешил сходить в туалет и затем велел построиться на улице.
– Напра-а-во! – скомандовал он. – За мной бегом марш!
И новобранцы, в необношенных ещё кирзачах, загрохотали по застывшему от утреннего морозца асфальту вокруг плаца. А в открытые ворота КПП, с утренней пробежки, уже возвращались роты. «Салабоны, вешайтесь!» – неслись оттуда мрачноватые пожелания. Пробежав несколько кругов по плацу за сержантом, новобранцы вернулись в казарму и по его команде построились в широком проходе, разделяющем казарму на две половины.
– Снять правый сапог! – скомандовал сержант.
И когда все выполнили команду, велел протянуть вперёд разутую ногу. Зрелище было жалким… У кого-то портянка свисала с ноги, как флаг с древка в безветренную погоду. У кого-то осталась в сапоге, и тот тянул пред собой босую ногу.
– По-о-ня-я-тно, – беззлобно протянул сержант и добавил: – Не научитесь правильно наматывать портянки, комиссуют домой без ног.
Он приказал всем обуться. Вышел перед строем, снял с себя правый сапог, размотал портянку, аккуратно расстелил её на натёртый до блеска пол центрального прохода казармы, поставил босую ногу ближе к правой стороне портянки, затем обернул ногу портянкой так, что она, как чулок, гладко облегла ступню.
– Показываю ещё раз, – сказал он и, размотав с ноги портянку, намотал ее ещё раз.
Потом продемонстрировал, как наматывать портянку на левую ногу.
– Всем ясно? – спросил он.
– Ясно. Так точно! – послышались ответы из строя.
Сержант, не обратив внимания на неуставное «ясно», велел всем перемотать портянки. Больше этому в армии не учили, дальше этому учила уже сама служба, и у многих эта наука не обошлась без кровавых мозолей. Потом был первый завтрак.
