Дмитрий Березин - Бремя тела
Александра Яковлевича за глаза называли Скруджем. Он помнил все, что касалось его факультета до мелочей: кто из студентов живет в общежитии, у кого задолженность по зачетам, кто получает стипендию, какой курс в какой аудитории занимается, у кого из преподавателей перебор с нагрузкой, а кто свою не выполняет в полной мере. Теперь Ксения убедилась, что эта его щепетильность ему дорого обойдется, как и ее собственная принципиальность.
— Никитина, что-то я вас вчера не видел на занятиях. Чем объясните отсутствие?
«Неужели все знает? Нет, просто расспрашивает. Спокойно, Ксюша, у тебя все хорошо, это ложная тревога».
— Неважно чувствовала себя, Александр Яковлевич, но уже все хорошо.
— Хорошо-то оно и хорошо, — Александр Яковлевич снял очки и принялся их протирать о манжет рубашки, — да только от двух преподавателей слышал жалобы. Два зачета у тебя еще не сданы.
— Но я ведь только собиралась их сдавать!
— Да, но кое-кто, Никитина, я не буду показывать пальцем, потому что это неприлично, собирался сдавать сессию досрочно. Как вы мне говорили, хочется съездить домой на недельку. Забыл, извините, откуда вы?
— Из Череповца, — грустно ответила Ксения, краснея и смущаясь.
— Череповец, ах да, замечательный город, бывал там однажды проездом. Так вот, никакой сессии досрочно уже не получается, Никитина. И не вините меня, меня винить не в чем. Обстоятельства так складываются. Вы обязывались поговорить с преподавателями и сдать за две недели до сессии все зачеты, не так ли? До сессии остается десять дней, у вас еще два зачета не сданы.
— Но я сдам, все сдам! — Ксения медленно опустилась на стул, стоявший у входа в деканат, прямо под стендом с расписанием.
— Конечно, сдадите, Никитина. Но дело в другом. Остается десять дней, вы начинаете, извините за выражение, пороть горячку, а впереди еще три экзамена, которые вам предстоит сдать.
Ксения не понимала, что Александр Яковлевич хочет ей сказать, оперируя датами, числом дней, числом экзаменов. Пыталась понять, но не понимала.
— Извините, Александр Яковлевич, но, может, вы мне конкретно скажете, почему сначала разрешили сдавать зачеты и экзамены раньше, а теперь отказываетесь от этого намерения и все переигрываете?
— Это я переигрываю? — Александр Яковлевич надел очки и вопросительно посмотрел на Ксению, затем снова их снял, на этот раз, чтобы спрятать в карман. — Мне кажется, это вы переигрываете, Никитина. Поймите, второпях вы сдадите, предположим, не на отлично, а на хорошо. Или, того хуже, схлопочете хотя бы одну тройку.
— Знаете, это мое дело, — уверенно заявила Ксения, — да и вы сами нам первого сентября в том году говорили, что экзамен это лотерея, особенно по точным наукам вроде математики.
Александр Яковлевич сделал такое лицо, как будто схватил ложку слишком горячего супа, забыв на нее предварительно подуть, и даже топнул ногой.
— Причем тут это, Никитина? Мало ли что я сказал! Вы поймите, вы у нас единственная отличница, гордость курса, да и факультета тоже. В своей группе вообще, вы единственная, кто получает стипендию. Вот поэтому ученый совет и постановил вам платить стипендию не двойную, какая полагается всем отличникам, а, так сказать, двойную двойной. А знаете, почему?
От волнения Александр Яковлевич вспотел, а Ксении становилось все более не по себе. Ей хотелось устроить скандал, заявить о своих весьма туманных правах на досрочную в виде исключения сдачу сессии, потому что ей хочется махнуть на недельку домой, в Череповец, и не просто на недельку, так, чтобы захватить и Новый год, и Рождество. Стипендию она и в самом деле получала в двукратном размере от положенной ей как отличнице, повышенной. О причинах этого она не справлялась, да и зачем, если такое неожиданно свалившееся пополнение бюджета избавляло ее от необходимости подрабатывать?
— Потому, — продолжал Александр Яковлевич, сам решив ответить на свой же вопрос, видя нерешительность Ксении, — что у нас небывалый недорасход стипендиального фонда. Деньги, Никитина, никуда не деть, их просто некому выдавать, а троечников подкармливать я не позволю. Половина, даже больше половины группы должна получать стипендию, так на бумаге написано. А в реальности мы видим совсем иную картину. Половина группы балбесничает, кто-то вообще не хочет учиться, многие чуточку не дотягивают до того, чтобы получить стипендию. И вы у нас одна. Благодаря вам нам удается с грехом пополам отчитываться, куда мы тратим стипендиальный фонд. Инвалиды и сироты у нас получают социальную стипендию, вы как отличница — повышенную. Цифры подбиты, бумаги подшиты, министерство претензий не имеет. А вот теперь на минуту представьте, что будет, если вы вообще не получите стипендию в этом семестре? Вы обо мне подумайте! О проректоре нашем, Иване Алексеевиче. Как мы оправдаемся, чем? А?
Александр Яковлевич улыбнулся и провел рукой по плечу Ксении, потом поднял руку — и снова провел. У Ксении все сжалось внутри, в глазах потемнело.
Она смотрела не на декана и даже не на стену, где висела большая картина, подаренная факультету известным художником, его выпускником — фамилию Ксения забыла. На картине была изображена баржа с изъеденными ржавчиной бортами, плывущая мимо шлюзов узкого, с лесистыми берегами, канала.
Ксения смотрела в дальний угол, где стоял стол диспетчера, составлявшего расписания и выписывавшего всяческие справки и направления на сдачу экзаменов. Над столом чернело огромное пятно. А в голову Ксении снова лезли грязные мысли.
Александр Яковлевич гладил ее по плечу и улыбался.
— Так что без обид, Никитина, пожалуйста, вы ведь у нас отличница, все преподаватели вами очень гордятся и очень вас любят.
Кое-как Ксения освободилась от его руки и, покачиваясь, вышла в коридор.
«Неужели и он тоже? Чур меня! Ксюша, оставь эти чудовищные мысли. Но как их оставить, если он… он… хотел меня! Неужели он думал сотворить со мной это прямо здесь, в деканате? Нет, Ксюша, даже не думай о таком, не смей думать», — Ксении казалось, что все, кто был в коридоре, побросали свои дела, разговоры и заботы и уставились именно на нее. И все видели, как она зашла в деканат вместе с Александром Яковлевичем и как спустя минут десять вышла.
Ксения не стала оставаться на следующие пары. Решительным шагом она прошла по коридору к лестнице, спустилась, накинула куртку и стояла в холле у выхода.
— Посмотри, какая красотка.
— Это Никитина со второго курса.
— Классная чика.
— Да, что надо фигурка.
— Не зря Скрудж на нее запал.
— Да ты что, не думал, что она соблазнит самого Скруджа.
— Прикинь, если они там сейчас… Мы тут стоим себе, а они там удобно устроились и по-быстрому…
— А почему бы и нет, вот так отличницы и получаются.
— Точно-точно, классная чика, и он ей вдул.
— Реально так думаешь?
— Он теперь свободен, развелся год назад с профессоршей-историчкой, молоденькую себе ищет.
— Не ищет, а нашел.
— Да брось ты, никого он не нашел, просто она хочет снова сессию на все пятерки сдать, вот и сдала, натурой.
— Я фигею, неужели у нас на факультете такое творится!
— Это везде творится, не только у нас.
— То-то говорили, что нечисто со всеми этими стипендиями, всем тройки понаставили и не видать денег.
— А ей повышенную платят, между прочим, сам Скрудж выбивал.
— Понятно, откуда ветер дует.
— А мне говорили, что эта Никитина девственница и вообще не вариант ее в койку затащить.
— Вот мне такие и нравятся.
— Девственницы?
— Неа, те, что не подстилки под первого встречного.
— Никитина, ты мне нравишься.
— И мне, Никитина.
— Не хочешь развлечься?
— Тебе понравится, Никитина.
— Это будет быстро и не больно.
— Но несколько раз подряд.
— Выпьем шампанского, посидим, а потом и в койку.
— Никитина, хватит ломаться, не теряй зря свое время, сама же потом будешь ползать на коленях и умолять, чтобы все повторить.
— Никитина, у тебя супер задница, куда ее прячешь?
— Прекрати прикидываться, что ничего не слышишь.
— Не строй из себя паиньку.
— Ого, смотри, делает вид, что ее ничего не интересует.
— И намеков она не понимает, ей нужно все по два раза диктовать, а то она конспектировать не успевает.
— И слова секс она не знает.
— Смотри, сейчас достанет справочник и будет смотреть там, что оно означает.
— Никитина, хватит теории, я на практике тебе все покажу.
— Хочешь посмотреть на мою рабочую лошадку?
«Спокойно, Ксюша, не подавай вида, что они тебя напугали, что ты от их издевательств сейчас кинешься в истерику. Александр Яковлевич, конечно, переборщил, но эти уроды совсем потеряли совесть», — куда бы Ксения ни смотрела, везде видела темные пятна. На старую деревянную дверь с огромной металлической ручкой, на зеркало и деревянную скамью у самого выхода, во двор в те моменты, когда дверь открывалась, и кто-то входил или выходил прямо перед ней.
