Светлана Пахомова - Ангелам господства
Упали ждать. Я поняла, что выхлопотала себе заслугу, чтоб посидеть немного на спине. Слегла. Теперь, что будет. Шалфея в доме не было, но были новости в режиме «круглосуточный нон-стоп» и телефонные звонки клиентов, которые не смотрят телевизор. Сестра кипела — война мешала бизнесу. Когда б она могла предвидеть, какие сделки сорвёт в дальнейшем терроризм, на грань которого вступали эти сутки.
Какие-то чрезмерно ушлые ребята-журналисты нашли в Удмуртии сынка братишки — и мы впервые с упоеньем увидели плод первого, недолгого супружества по переписке, которому и не сложилось браком стать, а вот младенец — вылитый Кирюха, глядит с экрана, словно победил. И тут же всё перемешалось: звонят реальная жена и тёща, таращат звук картавой дочери на ухо страдалицы, свекрови-свахи, чтоб не забывала, чьё дитятко важней и чья рубашка ближе к телу. А кстати тут и выясняют, что не крещён родившийся народ, и всё святое назаретов осталось в принадлежности присяге ещё с суворовских времён. Сестра задула копоть свечки, в мгновенье ставшей бесполезной, как сам намедни выданный совет от комитета солдатских жён и матерей. В чаду все помешались. На звёзд и зрителей. В зобу дыханье спёрло. А час сравнялся. Нет звонка. Застыла кровь, натягивались нервы, и кончик стрелки отдалял… разрыв… звонок.
— В Моздок спецрейсом отправился известный вам политик и на борту полковник медицинской службы. — «Мавлен Саламов» выстрелил словами, как выполнил заданье.
Били. Это в полёте старший брат. Я первое произнесла, а тетка и сестра подумали второе. Час от условленного срока истекал, внезапно прекратились спецвыпуски кричащих новостей в эфире, и эта глушь обычного вещанья внушала больше страхов без надежд, чем вопли горе-журналистов в погоне за сенсацией из ничего.
Старший брат — полковник медицинской службы. Как долго он молчал и отстранялся, нам показалось будто мы одни с лирическими языками гуманитарной бесполезности против военных. Ох, эти теневые стороны инструкций! Растленье горя ожиданьем удобного момента для вступления в игру. Использование естественных реакций женщин! Патриархат во власти. Спец трусость мужиков. И впрямь, на свете нет мужчин, ценой в одну слезинку женщин!
— Если позволите, я обращусь к вам по-французски: бабьё, нам крупно повезло, что импозантный век телепортаций великим и свободным языком пробил такую брешь, как сволочное жлобство богатенькой штабной родни. Они спешат на выручку из резиденций. И кто теперь посмеет утверждать, что лиры замолчат, когда грохочут пушки? Похоже, наступили времена, когда войну способны заглушить словесные эфиры.
Мои соратницы по баррикадам переглянулись. Мой выпад выглядел для них кощунством.
— А может быть, тебе теперь убраться? — сказала вдруг сестра.
Насторожилась тётя. Насупилась и сделалась угрюмой до немоты. При этом склонность к обморокам как-то вдруг исчезла в её пружинной позе на диване. Похоже, это была их обоюдная идея. Я, видно, снова не вписалась в житейский оборот среды, когда сливается семья в экстазе без сословных иерархий, почётных привилегий и богатств. Шумели на весь мир, теперь — брататься. А эта акция уместна при положительном исходе с заботливым напоминаньем о родстве. Они ущучили момент, а я, философ, промахнулась. Идея растолкать локтями, чтоб встать поближе к значительным и всемогущим на столице. Застольным сбором собороваться позабытой дружбой. Момент, в котором лучше без меня — актрисы-журналистки-режиссёра. Звезда, не засти! Убирайся! Мы вместе отстрелялись, но сами победим! Можно попятиться к двери, не кланяясь, и, по-английски, не прощаясь, убраться восвояси в ночь! Ах, не простая штука — препятствие: там дверь на баррикадах, входная, то есть выходная, агентство там, французское, пост не сняло. Ах, ерунда, конечно — ведь с этой фиолетовой щекой меня не опознать, а поезда всю ночь снуют на выселки провинций, поскольку этот город всем деревням страны столица, и нам, тупым, особо одарённым и шутникам, всегда туда дорога, зелёный семофор и поднятый шлагбаум. Звонок. Я далеко от трубки, я в прихожей. Бабью сподобилось на баррикады и подключило громкий звук. Мгновенно спохватились, что я еще нужна. За ворот и рукав схватили, держат, в свободную мне трубку подают.
«Мавлен Саламов» неуёмный итожил операцию плененья:
— Мы отпускаем его. К нему спускался сам Дудаев и предлагал чин генерала за преданность военной службе. Он согласился вылететь обратно, поскольку воля матери. Встречайте.
— Ой, спасибо вам, — вопила несусветное сестра — Все мы, наша семья, так вам во — веки благодарны! Вы столько сделали для нас! Просите что хотите! Будем рады! Здесь вот и мать благодарит, позвольте выразить вам наше… и вам того же, что угодно…
— Ну, если вы так просите… А можно, всего лишь познакомиться с вашей сестрой?
— Конечно, познакомьтесь, сестра у нас что надо: копыта очень стройные и добрая душа!
Меня свинцом задело, приковало вдруг руку к вороту сестринской блузки и, отшвырнув, прибросило в один захват тёткину холку к микрофону:
— Пролей скупую материнскую слезу и попрощайся с ними! Быстро!
Наверное, я выразила ярость, которую никто мне приписать в дневник не ожидал. Значения потомкам: остановите карнавал на грани смерти, чтобы живые не трапезничали с мёртвыми в цепи по телевизору и телефону.
Звук отставал от видеоизображенья. Явно сменился оператор, и в темной полынье экрана невинно падал снег. За этим легоньким смятеньем хлопьев политик шевелился в кадре и доказуемо кивал, что на Моздок обрушилась нелётная погода, и нужно сутки переждать. Глазами опытного враля известная ведущая кивала о том, что метеопрогноз остановил пропеллеры на двое суток, и только оператор не солгал и подсветил с ручного фонаря на фоне фокуса в политика Кирюху-брата, стоящего уныло, отрешенно возле капота легковой.
— Я уезжаю.
— Ты куда, ещё ведь двое суток! Кто их знает, а вдруг они его вернут обратно в этот Грозный!
— Не бойтесь, не вернут. Он здесь, в Москве.
— Откуда знаешь?
— Читаю между строк.
Сказать им почему я обожаю стянутые изумленьем лица? Как косметическое средство от морщин.
— Теперь зажгите то, что погасили и помолитесь от души. Ему в Лубянке предстоят допросы или уже идут. Продлятся двое суток.
С отвисшей челюсти сестры сорвалась мысль:
— Как ты узнала?
— Телеграфировали языком Эзопа. Ты от экрана оторвись, здесь за окном такой же точно снег.
— Так ведь, зима, как будто, и ноябрь, — Сестра барахталась в дизайнерских изысках тюля. — Декабрь.
— К Моздоку три лаптя по карте на юг. Ты географию учила в своём Архивном институте? Там горы называются Кавказ и, даже если снег — источник природных акведуков ледников, которые собой определяют тип скотоводства в экономике цивилизаций горцев, аграрный дефицит земли: пахот и пастбищ веками влечёт их молодёжь придать своей судьбе характер найма в военный промысел. Это у нас под силой притяжения равнин снега ложатся ровно и поголовья стад и пахоты земли не так важны, как новорожденные дети, а их отходничество — навсегда источник политических проблем как у себя, на родине, так и во всех местах, куда они отход направят. А раз рванула нефть, то локализовать их там необходимо.
— Ты не поедешь, у тебя жар.
— Я в городе живу, где похоронен генерал, назвавший город Грозным, как завет потомкам. Он гений Лермонтова уберёг, тот колыбельную оставил, и даже при советской власти погост, где похоронен генерал, при действующем храме обретался.
— Измерим ей температуру.
— Я ему приношу цветы, так, бессознательно, наверно, как зацепку к храму, где же взять уменья, когда нам матери не пели и не крестили. Что осталось? Искать утраченное на пути ошибок. Ты гордая сидишь, родная моя тётя, тебе чин генерала посулил полковник авиации в отставке, афганский кавалер, а час тому назад ты бы хотела просто видеть сына — пусть даже без погон, с пупком в зелёнке, а думал ваш народ — ваш, поколения тринадцатой зарплаты, — что будет час, когда судьбу не купишь и выход не найдёшь через совет с окрестно проживающим жульём. В помине с нами не осталось той родни, которая могла бы передать большие истины под логику решенья. Теперь, конечно, наступают времена с отпущенной ценой за воздаянье… Где истина? Туды ее в качель, тефтелей скушали — и носом на подушку. Ваш маятник, возможно, ненасытным знанье, а нам съестная сыть куда важней. Пойду, попрозябаю на вокзале, так лучше. Всё же какой-то путь, в физическом движенье вихря, и не бессмысленный — на удаленье от политического рейтинга Москвы. Здесь напиваются из акведуков крови, нефти, лишь бы не чистою водой… и зеленью шуршат.
— Нужно спросить на коридоре у французов аптечку. Успокоительный бы ей поставить.
— Увеличенье поголовья стад скота за мыслимый источник нормы влечёт исчезновение зелёных кормовых культур лугов в горах и зарастанье их травой, которую и скот не ест. Вам это надо знать, вы тут в Москве — на пирамидах — искусственная экономика горских цивилизаций — методика Манхеттена, необычайный клон. Есть метод регулирования, как спасенье — селекция советской власти: плановое увеличение поголовья скота. Универсальный метод обуздания основного экономического содержания «холодной войны». Дарю. Адьё.
