Мэри Стюарт - Дерево, увитое плющом
«Вам только будет очень сложно убедить дедушку. Кон и Лиза очень хорошо меня прикрыли, и я там окопалась. А Юлия будет над вами смеяться».
Опять наступила тишина. Я напряглась, будто в ожидании удара. Но заговорил он почти по-дружески: «Вы говорите, как американка».
«На самом деле я из Канады. — Я устала удивляться. — Это одно из моих достоинств для этого маскарада. Она уехала в Штаты и, в соответствии с моей историей, потом в Канаду».
«Чтобы приехать из Канады, мисс Грей, нужен паспорт. — Он неожиданно засмеялся, и не слишком приятно. — Да, я подумал, что это до вас дойдет. Никто больше не сообразил?»
Я ответила хрипло: «А с какой стати? Меня приняли без вопросов. Обычно не спрашивают документов, пока не возникают сомнения».
«Именно это я и имею в виду. И я бы не стал уничтожать их, дорогая, их очень легко проследить».
Я постаралась разжать кулаки и успокоиться. «Мистер Форрест…»
«Ну?»
«Что вы собираетесь сделать?»
«А как вы думаете?»
«Мне кажется, вы не понимаете. Дедушка…»
«Прекрасно понимаю. Вы с Коннором спекулируете на его возрасте и болезни. Это совершенно ясно. Но я думаю о Юлии… и еще о моем собственном врожденном отвращении к такому гнусному вранью. Если я и соглашусь попридержать язык, то только ради старого Винслоу. Но если он умрет…»
Я сказала с яростью: «Ну как вы можете быть таким дураком? Если он умрет прежде, чем переделает завещание и вы запихнете Аннабел обратно в могилу, что, по-вашему произойдет с Юлией?»
На этот раз тишина получилась понапряженнее. Ночь была так тиха, что я слышала биение собственного сердца, и мне казалось, что он тоже должен слышать этот стук.
В десяти милях просвистел поезд на переезде. Будто это разбудило нас обоих, он сказал: «Не говорите ерунды». Но уверенности в его словах не было.
«Как ни странно, я говорю совершенно серьезно. Думаю, я знаю Коннора Винслоу немного лучше, чем вы».
«Это вполне вероятно, — среагировал он, по-моему, с совершенно неподобающей сухостью. — Если эта фантазия… правдива, я так должен это понимать, что вы останетесь в безопасности в Вайтскаре?»
«Это я решу, когда придет время».
«Думаете, он женится на вас? Это входит в вашу игру?»
«Послушайте!.. — начала я горячо, а потом одумалась и прикусила губу. В конце концов, это очевидный вывод. — Я никем не являюсь для Кона Винслоу, а он для меня… Мы соучастники».
«Извините. — Похоже, он просил прощения искренне. — Тогда я должен понять, что вы защищаете и «достаток» Юлии?»
«Можете понимать, как хотите. Уверяю, что никому мои действия не причинят вреда, но не жду, что вы поверите. С какой стати? Могу только умолять не вмешиваться в то, что вас не касается… пока вам не покажется, что происходит зло».
Он сказал очень устало: «Не понимаю вас».
«Да и не должны. Но я говорю искренне. И правду. Я играю в эту игру ради собственных интересов, это очевидно. Увидела возможность избавиться от бедности и тяжелой работы и ухватить себе, как говорят, место под солнцем. Это неправильно. Признаю. И не возражаю, что это нечестно. Но я не плохая, и не сделаю ничего, от чего кто-нибудь пострадает. Поверьте, у них будет много, а то малое, что получу я, будет значить много для меня и ничего для любого из них».
Он сказал сердито: «Это аморальный бред. И совершенно не относится к делу».
«Знаю, — засмеялась я. — Но вы все равно подумайте, мистер Форрест. Это один из случаев, когда правильный поступок не принесет ничего, кроме зла. Поэтому бросьте, а? Умерьте совесть и не подходите к дедушке. Это не ваше дело, в конце концов».
«Если бы я мог поверить. Если бы знать, к чему вы ведете…»
«Не волнуйтесь об этом или о моем будущем. Оно не имеет к вам никакого отношения».
Он вздохнул. «Нет. Хорошо. Не буду вмешиваться, по крайней мере, какое-то время. Но будьте осторожны… Аннабел. — Я охнула, а он резко добавил: — Если я собираюсь играть в вашу игру или даже наблюдать со стороны, вряд ли я могу называть вас мисс Винслоу».
«Тогда вы будете… играть в мою игру?» — спросила я почти шепотом.
«Думаю, так. Хотя, Бог его знает, почему. Скажем, уйду, подумаю и буду следить за вами. Но обещаю, что если соберусь… Как вы там сказали? Шухарить вашу малину, сначала предупрежу».
«Не понимаю, почему вы решили сделать это для меня».
«Я тоже, — ответил он устало. — Но… будьте осторожны».
«Я и собираюсь. И я… Мне жаль, что я сказала все эти вещи».
«Какие?»
«Про то, что вы прогнали Аннабел, а потом ждали, чтобы возобновить ваш… роман. Я была злая, но я… Я испугалась. Вы же видите, что я бы сказала что угодно, только бы… уговорить вас отпустить меня».
«Да, вижу».
Я на секунду задумалась. «Спокойной ночи, Адам».
Он не ответил. Я повернулась и оставила его. Но перед тем, как его скрыли листья рододендронов, мне — показалось, что он произнес: «Спокойной ночи…»
Глава десятая
«Why should not I love my love?
Why should not my love love me?
Why should not I speed after him?
since love to all is free?»
TraditionalШли дни, жаркие и безоблачные. Косили сено, поля пахли, как в раю, золотые под голубым небом. Дикие розы расцвечивали изгороди, а Томми, толстый черно-белый кот, поразил всех, родив семь котят.
Адам Форрест ничего не предпринимал.
Я положила паспорт на хранение в банк и почувствовала себя немного лучше, но только дня через два после той встречи под луной перестала следить за дорогой из Западной Сторожки в Вайтскар. Когда два дня, три дня прошли без малейшего напоминания о нем, я начала думать, что, может быть, обдумав все, он решил поверить мне на слово, ради дедушки держать язык за зубами и ждать дальнейших событий. Мы больше не виделись, хотя Юлия пару раз уговаривала меня пройти через луга посмотреть на коня, Рябинового. Я шла, понимая, что какими бы ни были намерения Адама Форреста, лучше вести себя естественно. И, конечно, Юлия думала, что мне интересен этот жеребец.
Больше мы с кузиной не пытались говорить по душам, но я видела, что все далеко не прекрасно между ней и Дональдом Сетоном. Насколько определились ее чувства, угадать было невозможно. Молодая, немного балованная, но, судя по тому, что она сказала, может, именно потому, что так мало слов произнесла, я поверила, что она очень серьезно к нему относится. Мне сразу показалось, что к Дональду естественно питать симпатию и уважать его. Он приезжал два-три раза и нравился мне все больше. Впрочем, причины напряжения, которое существовал о, если и не между ними, то в душе Юлии, были очевидны. Он такой тихий, постоянно сдержанный, это может выводить из себя девятнадцатилетнюю экстравертку, привыкшую к откровенному обожанию молодых людей своего лондонского круга. Тихие воды, может, и глубоки, но трудно ожидать, что в девятнадцать кто-то оценит этот факт.
То, на что она жаловалась в первый вечер, действительно, основывалось на правде. Дональд Сетон не вписывался в романтические схемы. А Юлия, несмотря на жизнерадостную взрослость, была достаточно молода, чтобы жаждать звездной пыли, и достаточно уязвима, чтобы принимать сдержанность за безразличие или, в лучшем случае, за нежелание гоняться за ней. Другими словами, Дональд разочаровывал. Симпатия, привязанность, дружба — все, что постоянно растет из первого зерна любви, вовсе не были мечтой Юлии. Она жаждала не счастья, а напряженности. Тихий шотландец никак не дотягивал до стандартов возлюбленного из ее любимых книжек, и даже до несчастного мужчины, который восемь лет назад оставлял любимой письма под старым девичьим виноградом. Бедная Юлия… если бы она только знала. Я надеялась, что Дональд вырвется из поглощенности римлянами и заговорит.
Он заезжал в Вайтскар вечерами, а однажды Юлия ездила на Западную Гарь посмотреть, что там происходит и даже, возможно, честно попытаться понять что-нибудь в его работе. Но в этом деле ей, похоже, ничего не удалось. Он привез ее вечером, остался обедать и тихо, с явным удовольствием слушал, как она живо и ехидно описывала его рабочее время.
«Сидит в дыре, мои дорогие, это в буквальном смысле, сидит целый день на дне маленькой ямки и ковыряется в грязи штукой, размером с чайную ложку! И ничего там нет, кроме грязи, честно! И каждую чайную ложку сохраняют, будто это бриллиант. В жизни так не разочаровывалась!»
«Никаких золотых монет и статуй?» — спросила я, улыбаясь.
«Дорогая, кажется, там был шнурок от римского ботинка».
Глаза Дональда блеснули. «Это для нас замечательный день. Нельзя ждать все время чего-то восхитительного».
Она приоткрыла рот и снова закрыла. Мне не понравилась ее улыбка, и я быстро спросила: «А чем вы, вообще-то, занимаетесь?»
«Предварительные раскопки, чтобы установить даты».
«Даты?» Дедушка оторвался от сыра.
Дональд посмотрел на него, убедился, что вопрос задан действительно с интересом, а не просто из вежливости, а потом ответил: «Да, сэр. Это состоит, как говорит Юлия, просто в ковырянии земли. Мы прокопали траншею поперек стены и вала, а теперь снимаем слой за слоем и изучаем все остатки, которые находим, например, обломки горшков. Таким способом можно определить, что строили там в разное время. Со временем из этого получается история всего места, но в настоящий момент, — он улыбнулся, — Юлия совершенно права. Я просто ковыряюсь в земле и выглядит это, должно быть, очень скучно».
