Александр Ткаченко - Левый полусладкий

И что же мы за народ такой, а? Нам ехать надо, а мы рыбу ловим. Все оттого, что долго жили взаперти и не попробовали того, что мир давно уже прожевал и выплюнул. Мы настолько лишены своей частной жизни, что постоянно готовы влипать, втягиваться в чужую частную жизнь, она нас манит, мы просто кайфуем оттого, что эта жизнь не наша — можно войти и выйти. Хорошо, если бесплатно или так, по мелочам. А если по-крупному? Слава богу, что жулики — это не бандиты. Они все делают красиво, и ты доволен, что рисковал и не влетел по-черному, да и они довольны: понемногу из каждого повытягивают — жить можно. Так что слова из фривольной песенки «Мама, я жулика люблю…» характеризуют нас очень точно — жулик накажет тебя настолько, насколько ты сам готов к этому наказанию. А любимым прощаешь все.

Золотые мосты из прошлого

В слове «дантист» есть что-то знакомое и родное, слышится: диссидент, авангардист. Неслучайно при совке дантисты, работавшие по золоту, были под колпаком, а уж очереди на золотые коронки были похвостатей, чем на «Жигули». Лет пятнадцать назад среди моих приятелей прошел слух, что у меня проблемы с моими металлическими коронками, что я-де стал покруче и хотел бы иметь скромное золото во рту с напылением под натуральные зубки. Как-то ровно в девять утра раздался деловой звонок и мужской голос, не терпящий возражений, молвил: «Так, Александр Петрович, я все знаю, немедленно ко мне, кабинет такой-то и адрес…» Он назвал адрес уважаемой в городе поликлиники. Долго терпевший дешевку металлического блеска в глубине моего любимого рта, я немедленно очутился в кресле звонившего… «Начинайте сбивать старые коронки», — приказал он своим ассистенткам, как потом оказалось, студенткам четвертого или третьего курса стоматологического факультета с подозрительно мускулистыми, но красивыми ногами. Три часа подряд, чуть ли не с зубилами и молотками, они сбивали мне коронки, раскровянив мои десны, и можно было подумать, что я провел в тундре сто лет. Хотелось плюнуть на все и… Тут вошел маэстро и выгнал длинноногих. Мы остались вдвоем, я подумал, что мои мучения кончились и сейчас он начнет делать свою таинственную, алхимическую работу и через дней пять я буду улыбаться обычными человеческими зубами и только втайне ухмыляться: «Вот недоумки, не знают, что внутри чистейшее золото, и вообще, я золотой мальчик, юноша, целоваться буду, а она языком по золоту, по золоту и скажет: „Шура, какой у вас ослепительный рот“, а я ей: „А ты загляни поглубже…“» «Ну что, будем ставить коронки?» — «Да», — радостно сказал я. «Только сначала я бы хотел поговорить с вами», — прошептал мне на ухо дантист. Он закрыл дверь на ключ и начал втираться губами мне в ухо. «Мне говорили, что вы писатель, ну, там поэт. Я хочу, чтобы вы написали статью обо мне в областную партийную газету». — «Какую еще статью?» — ошарашенно спросил я с промелькнувшей уже мыслью, что в этой газете меня ненавидят. — «Я, — продолжал дантист, — кроме того, что замдекана стоматологического факультета, еще и руководитель объединенного танцевального ансамбля нашего института, и нам надо ехать осенью на Кубу, где мы будем танцевать перед Фиделем Кастро. Ну, что-то в этом духе — мол, такая личность и без квартиры, дело в том, что я стою на очереди уже пять лет. Я пойду со статьей к ректору, в обком…» — «Я, я, я…» — начал шепелявить я. — «Вы не спешите, посидите здесь, подумайте, ох, как и распотрошили вас мои танц… (он запнулся)… студентки, кровищи-то. Я вернусь через час, и, может быть, начнем работу…» Как я выкрутился из этой истории, я не помню, но помню, что конечно же про дантиста и танцевальный кружок я не писал и что кто-то другой и в другом месте за нормальную плату выполнил эту работу. Как-то я поинтересовался им. Он, сказали мне, в полном порядке, все так же руководит танцевальным ансамблем, завоевывает призы, практикует, только вот с факультета полетел, сгорел на золоте… Отсидел несколько лет, амнистировали, началась перестройка и так далее. «Вот собака, подумал я, бог не фраер, он все видит…»

Да, дантисты — это романтическая профессия, уважаемая, особенно если мастер классный и честный в отношениях с клиентом. Путь золота для них был всегда привлекателен и чрезвычайно опасен, потому что закон запрещал им работать не через государство, и статьи, карающие за переплавку, допустим, полтинника николаевской поры на мост и коронки, были очень жестокими — от десяти до пятнадцати с конфискацией всего… Сколько судеб, трагедий, искушений и соблазнов. Государство никогда не хотело терять монополию на золото и работу с ним, но люди всегда пытались убежать от самого мощного теневика и эксплуататора, несмотря на опасность, ибо этого хотели люди, которые не могли ждать годами в очередях, этого хотели и те, кто мог им помочь.

В сущности, это конфликт личности и власти, личности и государства, не знаю, как сейчас, но тогда было много всяких историй, иногда трагикомических. Один мой приятель, окончив московский стоматологический, начал практиковать в обычной поликлинике и поклялся не работать по золоту, чтобы не попасть и не искушать судьбу. Однако время от времени через каких-то знакомых ему все время что-то и кто-то предлагал именно то, чего он боялся и не хотел делать, хотя через два-три года он уже поставил руку и отбоя от пациентов не было, но он держался, пока какие-то уж совсем близкие люди не подбили его сделать первый золотой мост во рту пока еще незнакомой, но уже ставшей его головной болью молодой женщины. Он возился долго, и вот настал день, когда нужно было окончательно после всех обточек и подгонок ставить мост, как говорится, на цемент. Он волновался и переживал весь день. В его кабинете работал незаметный старик лет так около восьмидесяти. Он приходил поработать на два-три часа в день, работал тихо со своими клиентами, делал теперь уже несложные работы, был молчалив, ни с кем из врачей поликлиники не дружил, в общем, на пенсии, но подрабатывал кое-что официально, чужими делами не интересовался и даже советов не давал.

Дама пришла вовремя, и молодой дантист посадил свое изделие очень ловко и удачно и только хотел промолвить что-то о комфорте, как дверь открылась и в комнату вошли трое мужчин известного типа с милиционером и прямо направились к креслу, где сидела золотоозубленная. «Мы осведомлены, что вы работаете незаконно с золотом», — обратились они к дантисту. «Откройте рот», — обратились они к женщине. Та с охотой открыла пасть, и из нее засверкала золотая штучка на весь кабинет весом лет так на пятнадцать. Мой приятель чуть не упал в обморок. «Так, пройдемте к главному, но сначала составим протокол» — это прозвучало как приговор. Главный не поверил и начал им говорить, что такого быть не может, и долго и испуганно доказывал, почему молодой специалист комсомольского возраста… «Ну так следуйте за нами в его кабинет, и вы сами убедитесь». — «Ну что ж, пожалуйста», — уверенно сказал главный. Он тоже пошел ва-банк, уж больно он был уверен в молодом специалисте, которого ему порекомендовали взять на работу очень близкие люди. Пока они переговариваясь шли к рабочему месту, влетевший парень взмок и четырежды попрощался с родными и близкими… Ну, в общем, вернулись они в кабинет минут через двадцать. Все были на своих местах. Дама сидела в кресле, старик уже собирался уходить.

«Откройте рот», — приказали даме люди в штатском. Она медленно открыла свой теперь уже монетный двор, и работнички ткнули в него директора чуть ли не лицом. «Ну, смотрите, и вы еще будете говорить, не может этого быть». — «А на что смотреть, там ничего нет, я же говорил вам, — сказал совершенно успокоенный директор, — есть следы работы с зубами, но никакого золота и в помине нет». Одуревшие менты, понятые, вся кодла, совершенно одуревшие, начали поочередно заглядывать в рот пациентки, сидевшей смирно и напуганно, и действительно ничего не находили. «Но ведь только что было, обыскать все вокруг». И действительно, они обыскали все и всех вокруг, вплоть до самих себя, но так и не нашли ничего.

Поматерившись, обэхаэсэсники разорвали протокол и, отплевываясь и исходя злобой, ушли, а молодой дантист сел на стул и долго сидел молча. Клиентка соскользнула с кресла и дала деру… Специалист ничего не понимал, хотя смутно через его сознание пробивалась мысль, и он успокаивался… Старик медленно и молча собрался. Уходя, он оставил свой номер телефона. «Когда они накрыли тебя, — рассказывал он уже вечером молодому, — и вы все ушли разбираться к директору, я включил бормашину, подошел к этой суке и, направив прямо в глаз ей острие жужжащего сверла, сказал: „А ну открывай рот, стукачка долбаная, иначе я проколю тебя насквозь, два срока я тянул из-за таких, как ты, но мне уже по старости ничего не дадут, а вот тебе еще жить и жить“. Она открыла рот, и я сковырнул ее золотой мост и выбросил его далеко-далеко с нашего девятого этажа в окно куда-то в траву, в заросли. Если и там будут искать, хрен найдут. Сколько они мне крови попортили в этой жизни, хоть раз я отыгрался за всю растрату. Ну ладно, иди, пить не буду, а за ящик коньяка спасибо, только не вздумай ломать себе голову и искать, кто тебя продал, все равно не найдешь, они работают так, что у них всегда все концы в воду…»