Александр Покровский - Кот
– Где этот блядский кот?!
А вот и шелудивый Тихон, сменившийся с вахты.
Знаете, будь я женщиной, я бы не стал с ним в карете с головокружительной быстротой объезжать все страны Европы.
Я бы плюнул ему точно в темечко и растер бы все это ногой, обутой в изящную туфельку.
После чего я бы выпал в форточку.
Что по этому поводу говорит классик?
Классик говорит: "…вы редко встретите в этом королевстве человека выдающихся способностей… то ли дело у нас: вы либо великий гений, либо набитый дурак…"
Хочется добавить: "…При совершенном отсутствии промежуточной ступени".
Так что от Тихона я удрал в форточку, а то что еще придумает эта немытая головушка.
"По местам стоять к погружению!"
Сейчас же все пропали. Еще секунду назад они спали мертвецким сном, а с этой командой, как чумные, сорвались с коек и ломанули в дверь.
Последним выполз Тихон.
Он спросонья все твердил про их общую маму и грозил ей разнообразными извращеньями.
Морис Бланшо, с произведениями которого так легко отдыхается из-за теплоты коленкора, по поводу мамы Тихона высказался вполне определенно: "Жизненных сил хватает лишь до определенного предела".
Вы спросите:
– И где же здесь мама?
А мы ответим: мама вспоминается на пороге предела.
– И что же потом? - спросите вы.
Потом устанавливаются другие пределы.
Какое-то время они еще сохраняют память о предыдущих пределах, но потом жизнь совершенно ее истирает.
"Осмотреться в отсеках!"
Ага! Значит, мы уже погрузились.
Кстати, ничего, кроме какого-то невообразимого шума ворвавшейся куда-то воды, ничего не было слышно.
И вот теперь наступила тишина, ровная, как стол, а ты на этом столе - шарик, потому что все так тревожно и ненадежно.
И тут в темном углу каюты, в этой самой абсолютной тишине, я увидел глаза.
Кроме глаз, там ничего не было.
Волосы мои ожили, зашевелились.
– Кто ты? - я не узнал своего голоса.
– Я - дух этого корабля, а ты - кот Себастьян. Я о тебе знаю от крыс.
– Ты - дух корабля?
– А что в этом такого? У каждого корабля есть свой дух. Бывают духи гордые, смелые, чванливые, а бывают - робкие и болезненные. Те корабли, у которых болезненные духи, быстро погибают. Правда, гибнут и те корабли, у которых гордые и смелые духи, но скорее от самонадеянности, чем от болезни. Оглянись вокруг. Разве эти жилы с электричеством не нервные окончания живого животного тела? А трубопроводы - не кровеносные сосуды?
Подъемники - мышцы. Главный вал - становой хребет. Рули - ласты. Винты - хвост. У всего этого должна быть душа. Как ты полагаешь?
– Да, но… и как же тебя зовут?
– Меня зовут дух. Можно с большой буквы. У меня видимы только глаза, да и то тогда, когда я хочу их показать. Скажи, после погружения ты почувствовал тревогу?
– Да.
– Это я ее передал всем. Для усиления бдительности. А еще я могу вселять уверенность. Все зависит от моего настроения. Вообще-то я бодрый дух, но, если мне грустно, могу навевать грусть. Вы же все все-таки внутри меня, и если внутри меня грусть, то как же от нее защититься? Ты мне нравишься, Себастьян. Одному настоящему гению нравится другой настоящий гений.
– Так не всегда бывает.
– Так бывает всегда, если гении настоящие. Если захочешь узнать что-либо о корабле и его обитателях, вызови меня. Не спрашивай у крыс, они могут тебе солгать.
– Как тебя вызывать?
– Так же, как и Наполеона. Скажи только: "Дух". Я прощаюсь с тобой. Сюда идут. Это твой хозяин и Юрик. С людьми никогда не говорю. Суеверны. Еще в штаны ненароком наложат.
Глаза пропали, и я услышал шаги. Они приближались.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Люди обо мне
– Бася?! Ты где?
Дверь поехала в сторону. За нею едкий людской запах, потом хозяин и Юрик.
– А-а-а… вот где наш Бася! Юрша! Смотри, какой у нас боевой кот!
– Он от страха еще не сдох?
– Сам ты сдох от страха! Бася - настоящий военно-морской бандит. Он нам в каюте будет создавать уют и психологический микроклимат.
– Микроклимакс он будет создавать. Пусть лучше с крысами разберется, а то они у старпома вчера весь китель съели.
– Это оттого, что старпом приказал усилить с ними борьбу. А любое усиление борьбы сопровождается потерями одежды.
В каюту входит Шурик.
– Как котяра перенес погружение? Не облысел? - спрашивает Шурик.
– Пока не облысел.
– Ничего, еще облысеет.
Все военные мне кажутся на одно лицо. Во всяком случае, думают они одинаково. Вот Жан Боттеро в свое время…
– Хватит болтать! Еще целый час можно спать.
Сейчас же все падают в койки.
Мгновенно наступает тишина, если не считать шума вентилятора. Вот Жан Боттеро, смею заметить…
– Тащ ка… тащ ка…
– А?
Перед койкой Юрика возникает человек. Это вахтенный. Он теребит Юрика за плечо.
– Тащ ка…
– А?
– Вас в отсек к комдиву.
– О-о-е-е… блин… - шепчет Юрик, потом он сползает с койки, как Эдмон Дантес с соломы в замке Иф, и исчезает за дверью.
Не дали поспать, суки. Я думаю, именно так сказал бы Жан Боттеро…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, посвященная чувству защищенности
Половое созревание, ожидание, голодание, поиски партнера, незамедлительная эрекция и вольный коитус - все это не имеет ничего общего с тем чувством защищенности, которое возникает в короткие периоды жизни, когда можно, свернувшись в клубок и сузив зрачки в щелку, смежить веки и уткнуться носом в свой собственный хвост.
И по всей поверхности тела разливаются волны тепла.
Я полагаю, что именно так возникает чувство уверенности в завтрашнем дне.
Люди ведь тоже ищут уверенность.
Они ее хотят.
Они ее алчут. Они ее жаждут.
И вот мой спящий хозяин накрывается с головой. Юрик подтягивает колени к подбородку. Шурик мямлит во сне. Пархатый Тихон стонет себе под подушкой.
Ничего не попишешь, уверенность нужна всем.
Да, да, да, она нужна всем.
Крысам, духам, привидениям, кораблям, тараканам.
Ракам, рекам, горам, морям, звездам, планетам, океанам.
Холодок, приносимый заработавшим вентилятором, шаги вахтенного, хлопанье дверей способны на какое-то время внушить неуверенность, но потом эти звуки стихают, и начинает казаться, что все в этом мире, в конце-то концов, установится само собой, и так от этого хорошо, так хорошо от этого, Господи! что я бы расплакался, я бы даже разрыдался, будь я человеком.
Но я кот, у меня другое биологическое назначение.
У меня такое биологическое назначение, что порой не до рыданий, порой - вот, как сейчас, неожиданно, вдруг, - внутри нарастает невыразимая мука, сладкая боль, и я изгибаюсь всем телом, вздрагиваю крестцом, распластываюсь, меня тянет к земле, можно сказать, к почве, к собственным первоистокам, и потом из меня вырывается зов.
– Только, блядь, не это! - говорит мой хозяин, и я понимаю, что мне пора в форточку.
Воздержание, друзья мои, для котов совершенно невозможно.
Нужно немедленно найти предмет излияний, найти что-то, что может уберечь меня от преждевременной кастрации, если я буду докучать хозяину своими призывами. (У меня тяжело со стилем, но сейчас просто некогда.)
Тряпочку, что ли, или муфточку. Что-нибудь шерстяное, я полагаю.
Что-нибудь незамаранное. И я это нашел, представляете?!
Это кроличья шапка шелудивого Тихона.
Я немедленно ею воспользовался, я уволок ее из каюты, я месил ее передними лапами, я вздрагивал, я урчал, я урчал, я урчал, пока не совершил над ней акт, после чего проникся к Тихону самыми нежными чувствами.
Зов плоти, знаете ли, всегда так неожидан.
И уж поверьте, что просто так - ни за что… никогда…
А как все-таки интересно все происходит: в тот момент, в момент гона, ты просто зверь, просто тигр, просто рептилия, просто животное, но потом, после нескольких исторгнутых капелек, ты великодушен, ты гуманен, ты необычайно легок, ты красив и более человечен, чем сам человек во время всех этих дел.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, посвященная еде
"Второй смене приготовиться на вахту!"
А чего бы им не пойти и не приготовиться?
Пошли бы все, и все бы приготовились.
Вот как Тихон - встал и ушел.
Вернее, его ушли. То есть пришел вахтенный, как черт из параллельного мира, и утащил Тихона.
Юрик, как было сказано, пропал еще раньше.
В каюте остались хозяин и Шурик. Эти спали, как трюфели в поле.
"Второй смене построиться на развод!"
Ну да, конечно, знать бы еще что такое "развод"?
