Михаил Сегал - Молодость
Он стал серьезен.
– Невозможно забыть, что небо голубое, что птицы летают. Если бы ты действительно знала, не забыла бы.
– Но мне просто про него никто не рассказывал.
– Мне тоже. Есть такие вещи, которые сами в тебя входят с детства. Тебя же никто не учит, что трава – зеленая, что снег – белый, что поезд стучит колесами. Это все как-то вокруг присутствует… Все детство по телеку гандбол шел!
– В мое детство – нет.
Он задумался. Дожевал последний кусочек сыра и спросил:
– Значит, ты и женский хоккей на траве не знаешь?
– Ну прошу, не надо меня подкалывать, пожалуйста! Да, я – дура, не увлекаюсь спортом, но зачем издеваться?
– В чем издевательство?
– Я прекрасно знаю, что такое хоккей. Это – на льду с клюшками. И, в отличие от футбола, в него женщины не играют… А на траве – это совсем смешно. Как они могут там скользить? Ты меня совсем за дуру не считай.
– Забудь, – сказал он и потянул ее к себе.
– Опять? Какой ты ненасытный.
7
Утром, устав от продолжавшейся всю ночь сладкой звериной борьбы, они лежали на полу среди простынь, чашек с кофе и бокалов с вином.
– Как будто всю жизнь тебя знала, – сказала она, – я так сильно чувствую, сколько всего нас объединяет.
– Сколько? – спросил он и поцеловал ее.
– Вот столько, – развела она руками, – ты смотришь на меня так, как мне хочется, трогаешь, как мне хочется… Ну и это…
– Что? – улыбнулся он.
– Это… Тоже. Как мне хочется.
– А твой прежний парень? Он… Как был в этом смысле?
– Прошу тебя, давай не будем. Это было давно, и он был совсем юный, мой ровесник. У него не было такого жизненного опыта, такой чуткости… Вот только тебе со мной, наверное, не очень интересно… Я даже не знаю, что такое гандбол. Но я исправлюсь, сегодня обязательно посмотрю в Интернете.
– Посмотри, – сказал он и нежно укусил ее за бок.
– Ай, – она взвизгнула, – ты кусаешься, как зверь настоящий! Как акула! Не вырваться!
Продолжил кусаться.
– Почему тогда, как зверь? Получается, как рыба.
– Но акула же – не рыба, – она сладко застонала.
Он остановился.
– В каком смысле – не рыба?
– Ну, она выглядит, как рыба, а реально: у нее же есть легкие, она… щас, подожди… Млекопитающееся!
– Млеко… что?
– Млекопитающееся! Как кит. Киты ведь тоже плавают, но при этом – не рыбы!
Он отпустил ее.
– Ты с дельфином не перепутала?
– Кого? Кита?
– Нет, акулу.
– Нет. Акула – это морской хищник с зубами, с плавником таким, а дельфины – гладкие, добрые, есть даже дельфинарии.
– Правильно, и кто они?
– В плане?
– Ну, какой вид животного?
– Рыбы? – неуверенно сказала она и, наткнувшись на его взгляд, добавила. – Я могла, конечно, спутать. Может, я болела, когда это проходили? В Интернете обязательно посмотрю.
8
Бессонная ночь давала себя знать. Он клевал носом у монитора, периодически просыпаясь и обнаруживая перед глазами вчерашнюю фотографию однокурсницы с ледорубом.
Свернув фото, он ушел в туалет, заперся, сел на унитаз и решил выспаться. Это был старый, проверенный и, собственно, единственный способ прийти в себя: дремать в офисе строго запрещалось.
Приснились густые июньские луга, пасмурный полдень и они вдвоем в траве. Солнце остановилось за облаками, время не двигалось. Ее тело было как эти луга: в него можно было падать, им можно было укрываться, дышать, оно было гибче травы и моложе едва начинавшегося лета. Вдруг вдалеке послышались глухие раскаты грома. Он посмотрел поверх цветов, увидел стремительно приближающийся плавник акулы и проснулся. В дверь стучал его коллега Олег, тот самый, с которым обсуждали измены и семейную жизнь.
– Старик! Ты тут? Жив еще?
Это означало, что босс приехал и было бы хорошо вернуться на рабочее место.
9
Казалось, что машины за окном припаркованы, но на самом деле они слегка двигались. Начиналась самая главная, самая длинная в неделе пятничная пробка.
Они сидели в другом кафе, потому что идти во вчерашнее было неудобно: официанты к концу вечера уже косо поглядывали.
Она гордо достала из сумочки зубную щетку:
– Я рада, что у нас все серьезно.
– А раньше у тебя было понарошку?
– У меня – нет. Но он… Он был мой ровесник, я тебе уже говорила. Ну и ты понимаешь, ему был нужен только секс.
Он не сводил глаз с мурашек на ее шее, с упругой мышцы, натянувшейся от уха до слегка обнаженной ключицы. Ее коленка, даже не касаясь его под столом, обжигала и дорисовывала в воображении вторую, слегка отведенную в сторону.
– Ты – другое дело… Взрослый, спокойный, ты со мной разговариваешь… А, вот! – неожиданно вспомнила она. – Смотри! – и достала распечатанные страницы. – Акула – самая древнейшая из рыб, обитающая… и так далее, и так далее. Рыб! Ты был прав! С тобой я становлюсь умнее!
Перегнувшись через стол, она поцеловала его – коротко, но так, что он успел опьянеть от запаха ее молодой кожи.
– А гандбол? Еще один поцелуй за гандбол.
– Ой, – смешно поджала губку она, – я не успела посмотреть, работы много было. Можно у тебя дома?
Он не ответил, а только взял ее за руку и повел к автомобилю. Восхищенная уверенностью зрелого мужчины, она оставила на столике фотографии зубастых акул: живых, остервенело бросающихся на жертву, и мертвых, с отрубленными плавниками, безжизненно валяющихся на берегах и палубах.
10
Пока они целовались в пробке, солнце над Волоколамкой почти село.
– Как же я люблю Москву, – сказала она, – с детства здесь живу, каждый уголок знаю, и с каждым местом что-то связано.
– Например?
– Например, в том кафе, где мы сидели, я обмывала машину с подругой полгода назад. На открытой веранде. Была хорошая погода… Сентябрь… И листья падали прямо к ногам. Я подумала: как прекрасно, что мы живем в этом городе, что у нас все здорово, что можно куда-то мчаться на новой классной машине, а потом просто выпить кофе на открытой веранде. Счастье в простых вещах.
– И сколько стоила простая вещь? Или в кредит взяла?
– В кредит. Это ведь тоже классно: вроде ты еще молодая, вся жизнь впереди, а можно взять машину и уже ездить…
– Или стоять в пробках… Волоколамка у тебя с чем связана, с чем ассоциируется?
– С пробками, – засмеялась она, – кстати, почему ты не слушаешь радио?
– А почему я должен его слушать?
– Ну все же в машине слушают… Я вот – постоянно. И в плеере, когда гуляю, и дома… Я не могу, когда тихо.
– А я не могу, когда музыка. И вообще: можно объяснить, почему ты что-то делаешь, а как объяснить, почему ты чего-то не делаешь? Например, многие спрашивают: «Почему ты не куришь?» Вот как я им объясню?
– Ты такой необычный.
– Просто музыку люди слушают в большинстве своем как фон, у них наркотическая ломка без фона, они не могут жить в тишине, наедине с собой и своими мыслями. А мне хорошо с самим собой, зачем мне этот наркотик?
– Ты прав… Конечно же, не включай. Лучше спой мне ту смешную песню про Мурку. Ты так здорово поешь.
Он поцеловал ее и затянул:
– «Прибыла в Одессу банда из Амура. В банде были урки, шулера…»
– А кто эту песню поет?
– В смысле?
– Ну какая группа? Я ее как-то пропустила, хоть у меня и включено радио все время.
– Ты сейчас шутишь?
– Ну, прости, я же не могу все новые группы знать. А знать хочется, песня такая забавная.
– Давай лучше я просто спою, – сказал он.
– Давай.
– «Прибыла в Одессу банда из Амура. В банде были урки, шулера. Банда занималась темными делами. И за ней следила Губчека…»
– Так здорово! А кто такая Гупчиха?
Он чуть не врезался в УАЗ. Закатное небо накрыло грязным брезентом.
– Ты никогда не слышала этого слова?
– Гупчиха?.. Нет, а где я могла его слышать? Это же смешная песня, наверное, оно просто придуманное… Или вот: урки. Ты не ошибся, может, орки?
Неба не стало видно совсем. Запаска УАЗа заменила солнце.
– Давай так, – он перевел дыхание, – давай… поговорим.
– Конечно, давай! Я всегда за то, чтобы больше разговаривать!
– Ты не знаешь, кто такие урки… Хорошо, ты родилась уже после советской власти, выросла в Москве, у тебя все было хорошо… Но – «Губчека»? Если ты не знаешь, что такое «Губчека», значит, не знаешь, что такое «ЧК»?
– ЧК?
– Да.
– Ну, подожди, это единственное число?
– Да.
– Я знаю «чика», «чиксы». Это девушка по-американски, типа: подруга репера.
– Чиксы… Прекрасно. Следовательно, фамилия Дзержинский тебе ни о чем не говорит?
