Александр Беатов - Время дня: ночь
Саша замолчал. Молчал и Володя. Он совсем не предполагал, что его приятель решится на такое.
— Только и оттуда можно тоже не вернуться, — Саша опустил лицо над своей пустой тарелкой, будто разговаривая с самим собою. — Ты же сам говорил, что можно и загреметь…
— Тогда — другое дело, — тихо проговорил дворник, глядя в свой стакан, — Помнишь, мы с тобой говорили о философии?
— Помню.
— Я тогда сказал, что философий много, и нужно иметь некий общий взгляд…
— Ну?
— Так вот: религиозный взгляд и является общим взглядом. Я это имел тогда в виду.
— Понятно. Только мне от этого не легче, — Возразил Саша. — Когда я ещё учился в школе, то нашёл у сестры какую-то религиозную книгу, почитал немного и понял, что такую книгу нужно всё время иметь под руками, чтобы изучать. Там говорилось о чудесах, которые совершал Христос. Я прочитал немного. Но меня так поразили эти чудеса! Мне показалось, что эти чудеса вполне возможны, нужно только уметь их совершать, как Он, Христос…
— Например, — продолжал Саша, — Я запомнил, как Он раздал хлеб и рыбу нескольким тысячам, и всем хватило. Ты веришь, что это возможно? Ты знаешь, о чём я говорю?
— Да. Я знаю. И даже допускаю, что такое возможно… Теоретически…
— Я тогда подумал, что когда-нибудь обязательно достану эту книгу и прочту. Но до сих пор она мне не попадалась…
Сашка вспомнил про Новый Завет, который видел у Галины, но говорить об этом с Володей не хотелось.
— У меня есть эта книга, — сказал дворник.
— Не может быть! Это — правда? Ты мне дашь прочесть?
— Дам, конечно. Я ведь тебя очень хорошо понимаю…
Друзья здорово нагрузились. Утомившись от душного воздуха распивочного заведения, они решили его покинуть.
На улице, выкурив по сигарете, они направились было к метро. Но на пол пути на Сашку вдруг нашло какое-то затмение. Он закричал не своим голосом протяжно: "А-а-а-а!", бросился на проезжую часть, проскочил перед затормозившим автомобилем и, размахивая над головою руками, с криками, припустился бежать по середине мостовой так быстро, что Володя даже и не подумал его догонять, а только постоял, посмотрел вслед убежавшему и, чему-то усмехнувшись про себя, направился своей дорогой.
Пришёл в себя Сашка, обнаружив, что стоит на коленях, уткнувшись лицом в ладони, прижатых к полу рук. Откуда-то слышалось пение. В недоумении он приподнял голову и огляделся. Это был совсем не сон. Вокруг него было много людей, и некоторые, как он, тоже на коленях.
Шатаясь, он поднялся на ноги и, осмотревшись внимательнее по сторонам, с ужасом для себя обнаружил, что находится в церкви, почти у самого алтаря.
Священник стоит спиною к нему и громко читает что-то на церковно-славянском… Сашка вслушивается, пытается понять… Ему слышится что-то знакомое… Разве он это когда-то читал? Может быть тогда, в книге, что нашёл у сестры?
"… И приступлъ к нему искуситель рече: аще Сын еси Божий, рцы, да камение сие хлебы будут…"
Сашка огляделся по сторонам. Стоящие вокруг склонили головы, вникая словам священника. И Саша, не решаясь нарушить порядок, тоже замер. А священник продолжал читать:
"…Тогда поят его диавол во святый град, и постави его на криле церковнем, и глагола ему: аще Сын еси Божий, верзися низу: писано бо есть, яко Аггелом своим заповесть о тебе, и на руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою…"
Слева от Сашки стояла молодая девушка, в платке. Она держала перед собою руки: правую ладонь в левой, и что-то загадочное было в её облике. Саше припомнился фильм про сектантов "Тучи над Гродно". Но думать было некогда. Он боялся быть обнаруженным в том, что пьян. Кем? Да хотя бы этой же девушкой! "Какой стыд!" — думал он, превозмогая тупое опьянение, впрочем, прояснявшегося слегка сознания. — "Потом, потом… я обязательно себя за это накажу!" — говорил он себе. — "А сейчас — поскорее бы сбежать!"
"…Паки поят его диавол на гору высоку зело, и показа ему вся царствия мира и славу их, и глаголя ему: сия вся тебе дам, аще пад поклонишися…"
Сашке становилось не по себе. Он почувствовал, что сейчас повалится на пол и уснёт мёртвым сном. И чтобы это не произошло, он собрался с силами и мысленно взмолился: "Помоги мне, Господи!" И тут же он услышал, как священник воскликнул: "Аминь", и хор что-то торжественно запел, и люди оживились.
Опомнившись, Сашка бросился к выходу, сразу наткнувшись на какую-то старуху, которая, перекрестив его, сказала:
— Помоги ему, Господь!
Выбравшись на улицу, Сашка долго стоял, пытаясь сообразить, в каком районе города он оказался, пока не спросил прохожего, как пройти к метро. Рядом оказалась станция Новокузнецкая. Благополучно проскочив через милицейский кордон, он сел в поезд и, заснув, уехал на конечную станцию, в Беляево. Лишь в середине ночи, после долгого пешего пути, он добрался до дома, упал ничком на неразобранный диван и заснул мёртвым сном.
23. Баланс приятного настроения
Оставшись один, Володя направился домой, но не дойдя до метро, вспомнил о существовании совсем новой пивной, открывшейся неподалёку. Войдя в неё, первое, что он услышал, был крик ребёнка, которого держал на одной руке молодой мужик. Поморщившись от кольнувшей головной боли, дворник двинулся вперёд, чтобы пробравшись среди толпы, найти хвост очереди. Гул голосов, забивший тесное помещение почти до отказа, звон пустых кружек и, время от времени, плач ребёнка, — всё вскоре смешалось до привычного уровня нормы. Володя встал в очередь и задумчивым взором оглядел всё вокруг себя, не останавливаясь на фрагментах, и стал отсчитывать деньги: за это время он понял, что выпьет две кружки.
Гул смешивался с дымом. Кто-то выдохнул никотин, он повис в пустоте, между головами людей и потолком, несмотря на крик продавщицы: "Да, не курите, вы, черти!" — и медленно рассеивался в сторону только что вошедшей вслед за дворником целой группы.
Наступило странное затишье. Все почему-то перестали говорить, будто по какой-то команде. Все, кроме плачущего ребёнка. Перестали на мгновение — и потом снова атмосфера пьянящего гула пивной вернулась к требуемому уровню и почти заглушила крик ребёнка.
Потом сзади, где-то справа, кто-то запел и перестал почему-то внезапно, как будто задохнулся или умер, или просто мгновенно устал и передумал. При этом там же, сзади, чокнулись тремя кружками, — тогда и очередь сразу же подошла.
— Две, — сказал он, и за спиной пронесли плачущего ребёнка.
Гул поднялся выше.
"Не доливает", — подумал дворник, глядя, как на кружке образуется белая шапка пены.
Заняв обе руки пивом, он стал пробираться куда-нибудь, чтобы можно было поставить кружки. Где-то на подоконнике приткнулся, сделал большой первый глоток.
"Хорошо!" — он поставил кружку на подоконник, не выпуская рукоять, затем снова поднял и слегка пригубил. — "Зря он убежал!"
Он стоял и осматривался, привыкая к обстановке, как осматриваются, сев в автобус или поезд, готовясь к неблизкой поездке. Попытался вспомнить то, о чём думал по дороге к пивной, но не смог этого сделать. Первую кружку он выпил довольно-таки быстро, чего нельзя было сказать про вторую. Затратив на неё раза в два больше времени, он стал пробираться к выходу.
"Третью, что ли?" — пробежала мысль в ответ на то, как он увидел, что очереди за пивом почти что не было.
Выпив третью и четвёртую, он неспешно вышел, наконец, из пивной и, пережёвывая во рту вкус выпитого, направился к дому.
Ему нравилась лёгкость, созданная тяжестью выпитого количества; ему вообще нравилась некая точка, медленно проплывавшая по линии баланса приятного настроения; его медленные шаги проплывали во внутренней нерасплёсканной тишине; и было философское настроение — и он воочию осознавал свою экзистенциальную свободу.
Да! Ему не нравились громкие слова… Но понятия, стоявшие за ними, не отпугивали. Он научился выплёвывать косточки из гнилого фрукта… И если он опаздывал, то не суетился, что делали окружавшие "пешеходы", не опаздывавшие на самом деле никуда вовсе…
Володя остановился у газетного стенда, плохо освещённого фонарём, прочитал часть политических новостей, тут же их забыв.
Вечер кончился.
В метро было мало народу. Он ехал и строил планы на ближайшее. Они сами возникали в мозгу, и было приятно о их наличии и осуществлении в скором. Правда, они не хотели переплетаться и зависеть друг от друга. Но пустячные детали обдумаются и решатся потом, по ходу дела, сами собою… Главное же было радостно от замыслов и приятно — приятно так, как в сновидении…
Наступила его остановка, и на время он остановил себя в мыслях — нужно было сделать переход на другую станцию — а потом можно будет ещё думать несколько остановок.
Но потом уже не думалось: забыл, о чём думал до этого, и, пытаясь вспомнить и что-то объяснить себе, он устал и, когда вышел уже на улицу, то даже немного отрезвел.
