Юрий Буйда - Жунгли

- Любляю, – прошептал он, – на этом языке, вероятно, так произносится «люблю».

Когда люди из городка наконец отважились взломать главные ворота и вошли на территорию базы номер 8991-Л, они не обнаружили никаких признаков живодерни, вообще – никого и ничего. Только три сизые тени на ослепительно белом бетоне – слившиеся в нежном объятии мужскую и женскую и чуть поодаль – тень слепой собаки. Грозно рыча, зверь оскалился, не подпуская к теням на бетоне живых людей.

Люди ушли.

- Пусть это звучит и нелепо, но любляю мне нравится больше, – прошептала тень Лизетты.

- Жизнь – лишь тень поэзии, – откликнулась тень Фили, – и кому придет в голову сравнивать высокое любляю с немощным люблю? Только не мне. Сола…

- Сола!..

Прозвище Полковник Тимофей Сергеевич Труфанов получил из-за вытатуированных на плечах полковничьих погон с маленькими черепами вместо звезд. Он жил в поместительном двухэтажном доме с веселенькими занавесками и геранью на окнах, служил сторожем на Кандауровском рынке, любил по субботам париться в собственной баньке и слушать пластинки с записями народных песен. Милиции он был известен как один из самых осторожных, удачливых и опасных воров, чье имя вызывало трепет у начинающих уголовников и ненависть у старых розыскников, безуспешно охотившихся за Полковником. Считалось – а сыщики с годами становятся суевернее воров, - что удачу Полковнику приносит некий латунный амулет, который он умело прятал и берег от милиции и немногих сотоварищей. Хозяйством его управляла костлявая и вечно что-то жующая баба с коровьей челюстью, откликавшаяся на прозвище Бикса.

Поздним июльским вечером на задах огорода Бикса обнаружила избитого до полусмерти парня. Втащив его в баньку и сняв одежду, Бикса ахнула и позвала Полковника. С ног до головы мускулистое тело парня было покрыто искуснейшей трехцветной татуировкой, изображавшей сплетенных страшномордых змей. Они обвивали икры, клубились на гладком животе и бугристой спине, и, наконец, обхватывали крепкую шею, встречаясь раздвоенными языками под кадыком. Издали казалось, что это был не человек, а некое трехзмеее существо. Полковник был большой знаток и ценитель татуировок, образцы которых заносил в особую тетрадку. Но такой, как на парне, не встречал ни разу. Может быть, восхищение этим чудом прикладного искусства и притупило легендарную бдительность старого вора, отказавшегося последовать совету Биксы и выставить парня вон. Или отдать его ей – для баловства. И на это Полковник не согласился.

- Ты еще пожалеешь, - без выражения сказала коровья челюсть. – Чую суку.

Парня перенесли в дом, где он несколько дней приходил в себя.

Бикса предупредила, чтоб он не смел подниматься наверх, куда сама, однако, бегала что ни час с кувшином горячей воды и большим полотенцем. Парень покуривал на диване, морщась от боли при каждом неосторожном движении. Он готов был руку на отсечение дать, что за ним кто-то следит.

На пятый день сверху до его слуха донеслись возбужденные голоса. Наконец спустившаяся в кухню Бикса хмуро велела парню идти наверх. Они вошли в пустую комнату, в стене которой был устроен тайный ход в смежное помещение. Бикса молча кивнула в сторон широкой кровати под балдахином (такую парень видел однажды в каком-то историческом фильме) и вышла, заперев за собой потайную дверь.

В комнатке без окон по углам горели ночники. Неяркий свет падал на девушку, лежавшую на широкой кровати под одеялом, натянутом до груди. Девушка была стрижена наголо и походила на китаянку.

- Покажи твоих змей, - попросила она. – Как тебя зовут?

- Сантос, - сипло ответил парень, не спуская с нее глаз. – Сашка, значит. А тебя?

- Ла Тунь.

- Латунь?

- Ла Тунь. По-китайски. Покажи.

Сантос снял рубашку. Девушка с улыбкой ждала. Оглянувшись на дверь, он принялся стягивать брюки. Приблизился к кровати. За ее высокой спинкой звякнул металл и раздалось как будто птичье клокотанье. Он заглянул за кровать. Из просторной клетки на него взирал налитыми кровью глазами огромный петух, сидевший на цепи. Он был страшен. Его оперенье отливало бронзой, а оправленный в сталь клюв поражал размерами.

Девушка потянула парня за руку. Он лег рядом. Ее нагое тело было ярко-желтым – цвета чистой латуни.

Ла Тунь с интересом разглядывала татуировку, водя холодным детским пальчиком по его коже, но не позволяя стянуть с себя одеяло. Они долго мучили друг дружку губами, а потом руками. Наконец ему удалось отбросить одеяло. У прекрасной китаянки не было ног до колен. Ошеломленный Сантос хорошо разглядел, что обе культи были гладко скруглены, без каких-либо признаков швов и шрамов, и так же красивы, как и другие части ее тела. Ничего более прекрасного в своей жизни Сантос не встречал. И когда он это понял, голова его пошла кругом.

Но главное потрясение ждало его впереди. Под нарастающий клекот петуха Ла Тунь позволила ему убедиться в том, что обладать ею Сантос не сможет: у нее ничего не было.

Сантос сглотнул что-то сухое, будто пепел. Он вдруг понял, что влюбился в эту девушку странной и страшной любовью.

Она нежно привлекла его к себе и прошептала: «Ты у меня первый».

Он понял, что еще миг – и он потеряет сознание. От счастья.

Вечером Полковник вызвал Сантоса в сад и, задумчиво посасывая папироску, рассказал историю прекрасной китаянки.

Отец ее был вор, сгинувший в лагерях, а мать – гулящая баба, по пьянке погибшая под колесами поезда. Ла Тунь такой и родилась – без ног и всего остального. Шлаки выводилась через кожные покровы, поэтому девушку приходилось мыть раз десять-пятнадцать на дню. В детстве ей нравилось звучание слова «латунь» - и оно стало ее прозвищем. При ней Полковник никогда не ругался и не ботал по фене. Жил опрятно и скучно, и единственной его любовью была прекрасная китаянка, в уродстве которой он видел умысел Божий. Вечерами он поднимался в потайную комнату, включал яркий свет и усаживал обряженную в черный бархат и атлас златокожую девушку в кресло с высокой спинкой. Он просто любовался ею, она отвечала ему улыбкой, поигрывая алой розой, которую он приносил ей в подарок.

Девушку стерег злой петух, с цыплячества скормленный сырым мясом и способный одним ударом своего чудовищного клюва размозжить голову, что зверю, что человеку.

- Уходить просто так теперь тебе нельзя, - со вздохом заключил Полковник. – И лежать бы тебе здесь… - Он бросил окурок на землю, в которой должен бы лежать Сантос. – Да она отпросила. Угораздило тебя ей понравиться… - Усмехнулся. – Первая любовь, как говорится.

Он поморщился.

Сантос тоже бросил окурок, который лег рядышком с первым, и сипло ответил:

- Лучше тут лежать, чем без нее жить.

И впервые в жизни оба не поняли, ложь это или правда.

- Смотри парень, - процедил сквозь железные зубы Полковник. – Если что, Бог тебя накажет.

Милиция вломилась в дом Полковника под утро, когда вся его команда была уже готова к выходу на дело. Биксу, загородившую путь на лестницу, убили выстрелом в упор. Бандитов кого перебили, кого повязали. Сверху принялся стрелять Полковник, который обычно не брал в руки оружия. Ему ответили из многих стволов.

Когда милиционеры, выбив дверь, ворвались в потайную комнату, золотая девушка лежала на черном покрывале с улыбкой на устах, алой розой во рту и ножом в сердце. Видно, Полковник, всегда говоривший, что не выдаст свою девочку докторам для опытов, милосердно прикончил ее.

Самого вора нашли истекающим кровью в конце сада. До больницы он не дотянул.

Сантос опустился на корточки рядом с кроватью, на которой лежала Ла Тунь, и зажмурился до боли в глазах. Быть может, вдруг подумал он, и не было, и не могло быть во всей его жизни чувства выше, чем любовь к девушке, которой он не мог обладать.

- Эй, капитан, все тип-топ! – крикнул один из офицеров. – Что тут за клетка, а?

Оттолкнув его руку и пьяно шатаясь, Сантос кое-как выбрался во двор. Перед глазами плыли черные, золотые и алые пятна, все никак не складывающиеся в картину, и он застонал от бессилия и даже не услышал угрожающего клекота огромного петуха с обрывком железной цепи на шее, который вдруг взмахнул крыльями и обрушился на него сверху. Откуда обычно приходит Бог, чтобы прекратить человеческие мучения чудовищным ударом стального клюва…

Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю.

(Откр. 3:19)

Откуда он взялся, никто не знал. Однажды, когда на рынок привезли картошку, он подошел к грузовику и молча подставил спину. Пьяница и известный обормот Люминий, подрядившийся разгрузить машину, бросил на него мешок, мужчина чуть присел, выправился и пошагал к складу. Через пять минут вернулся, и Люминий снова с размаху опустил на него мешок. Проводив молчуна взглядом, Люминий крикнул хозяину: «Давай сюда все свои машины! Все разгрузим!» Хозяин согласно кивнул. И Люминий, дождавшись возвращения нечаянного помощника, швырнул ему мешок с картошкой. «Тащи давай! – закричал он весело. – Вон сколько желающих!» Молчун безропотно таскал мешки, Люминий кидал. А вечером, спрятав в карман толстую пачку денег, протянул помощнику несколько купюр: