Владимир Спектр - Face control

– Так кто ты такой? – опять спрашивает Веня и смотрит с ненавистью.

– Не узнаешь? – в еврейской манере отвечаю вопросом на вопрос.

– Отстань от него! – вдруг кричит Бурзум, да так громко, что Веня выскакивает из машины и хватает ее за плечи.

– Хули ты орешь, сука? – спрашивает он зловещим шепотом. – Что это все за говно?

– Отстань, – Бурзум пытается вырваться.

Внезапно Веня бьет ее по лицу коротко и профессионально. Она падает.

Я хочу вступиться, но страх накрепко приклеивает меня к сиденью. Я не шевелюсь. Время теряет сознание вместе с Бурзум и упорно не желает идти. «Не случилось ли чего?» – думается мне. Проклинаю себя, но по-прежнему не шевелюсь.

Веня поворачивается, чтобы снова сесть в машину, но Бурзум, неожиданно поднявшись, берет его за руку:

– Хватит, не падай в бычку!

Веня застывает в нерешительности.

– Тебе надо уйти, – говорит Бурзум, да так тихо, что я скорее читаю слова по губам, чем слышу их.

– Мне? – он не находится, что сказать.

– Пойдем, я все объясню, – она увлекает его в темноту двора.

Я остаюсь в полной нерешительности. На сердце чернь. Разве можно иметь столь мелкую душонку? Сожалею, что не пил и не нюхал, будь я на вставке, устроил бы показательное выступление… Уезжать ли мне? Дожидаться ли? Время течет медленно, даже не течет, а сочится. Бурзум появляется в зеркале заднего вида. Медленно, не останавливаясь, проходит мимо машины. Не нахожу в себе сил окликнуть ее. К удивлению, Бурзум открывает дверь недавно подъехавшей и явно кого-то ожидавшей Audi и садится.

На ум лезут диковатые мысли, вроде того, что это тоже любовник, с которым она думала встретиться после меня.

Однако буквально через минуту Бурзум появляется снова.

– Кто это? – только и спрашиваю, недоумевая.

– Никто, – Бурзум смотрит немного отстраненно. – Никто, я спутала машины.

37

1 мая, вторник

Любил ли я когда-нибудь весенние праздники? Этот вечный лозунг советских передовиц: «мир–труд–май»? Саму весну – всем сердцем, безоговорочно и бесповоротно, насколько бы продажной и непостоянной девкой она ни была. Предвестье лета, ознаменование расцвета и очищения, пробуждение после долгой спячки! Но отмечать этот процесс народными гуляниями, плясками и всеобщим весельем? С детства ненавижу простоватую мишуру плебейских увеселений, восторженные крики толпы в цирке и зоопарке, грустные вздохи под аккомпанемент уличных музыкантов…

Невесело катить по переполненным пьяной самодовольной массой улицам, смотреть на рабов, праздно шатающихся, пьющих из горлышка тепловатое дешевое пиво, распевающих обрывки бесхитростных песен, спаривающихся на непрогретой пока траве в зарослях зеленеющих кустов….

Бурзум с каждым днем все больше отдаляется от меня. Мы редко видимся – раз, от силы два в неделю. Все чаще в ее речи встречаются фразы: «Как бы не узнал Веня, как бы не проколоться, лучше не будем, а то…» Волчьи стаи бессмысленной ярости терзают мою душу. Я чувствую, что расклеился, злобное божество Мардук превратился в мелкого неудачливого беса. От безнадеги мыслей о предстоящем расставании не спасают ни кокс, ни алкоголь. Только второй номер на время выключает сознание, погружая в вязкую мглу оцепенения.

Периодически обнаруживаю себя утром в постели смутно знакомых девиц, кажущихся по отходняку особенно пустыми и невзрачными. Пару раз встречался с Шашкой. Как-то нажрался в компании Стаса и пяти веселых молоденьких манекенщиц из «Модус Вивендис». Вечеринка окончилась несерьезной групповухой в Стасовом коттедже на Рублевке. Вроде все обычно. Однако всем своим нутром, спинным мозгом чувствую: что-то изменилось, где-то произошел сбой программы. Жизнь надломилась, стала какой-то бессмысленной и бесполезной.

16:45. Квартира на проспекте Вернадского. Мы кончили одновременно и теперь сидим всклокоченные и потные на кровати, наконец-то отцепившись друг от друга.

– Ну, – вдруг говорит Бурзум, – и как же мы будем дальше?

– Что ты имеешь в виду? – Я тщетно пытаюсь делать вид, что не догоняю, о чем это она.

– Так и будем заниматься сладким адюльтером на постоянной измене перед законными супругами? – Бурзум уходит на кухню и возвращается с тарелочкой пирожных, купленных утром в Delifrance.

– Нам нужно время, – только и получается у меня.

– Время?! – неожиданно Бурзум с размаху швыряет в меня едва надкушенным эклером, и я понимаю, что она в бешенстве. – Какое, к ебеням, время?!

Слезы на ее глазах. Она отворачивается.

– Понимаешь, после того случая, когда Веня ударил меня, а ты сидел и… Я больше не могу уважать тебя… Миф рушится на глазах, ты больше не бог, Мардук!

– Кто же тогда?

Бурзум пытается крепиться, но слезы не остановить.

– Так, какая-то хуйня из мрачной готической сказки. Мелкий и подлый персонаж.

– И у подлецов есть сердце. – Я не знаю, что надо говорить. Хочется вскочить и броситься прочь. Силой воли удерживаю себя на месте.

– Может быть… Только что за дело до них главной героине? – Бурзум все же берет себя в руки и перестает плакать. – Веня любому глотку за меня перегрызет… А ты…

– Я тоже, – понимаю, что несу чушь, но остановиться невозможно.

Бурзум поднимается с кровати, медленно, немного картинно одевается.

– Я пойду, поздно уже, – она говорит тихо, едва слышно.

– Я провожу, – вскакиваю, начинаю суетливо бегать, собирая раскиданную одежду.

– Не надо, – Бурзум говорит излишне спокойно, словно бы безучастно. – Я не хочу.

18:20. Одинокий, измотанный, выбираюсь на улицу. «В любом обломе всегда есть место для кайфа, – копошатся грустные мысли. – Приятные ощущения немного суицидальной направленности». В воздухе пахнет приближающимся дождем. Поистаскавшаяся публика, как обычно нетрезвая, весело шарится по городу. «Вы с радостью, я с ненавистью», – думается мне.

38

10 мая, четверг

Бурзум пропала! Ее нет нигде, ни в офисе, ни дома, ни в клубах, ни у знакомых. Вяло посещаю текущие рабочие заседания. Большую часть дня сижу дома, смотрю спутниковое ТВ, все каналы подряд. Каждый вечер, окрыленный надеждой, устремляюсь на поиски. Результатов – ноль, часам к трем ночи, понимая, что все напрасно, ложусь спать. Иногда пью со знакомыми и в одиночку. Никакие другие средства, кроме алкоголя, организм не принимает.

12:10. Федосов звонит на мобильный, наверное, в сотый раз.

Вспоминаю, что не так давно (по-моему, числа девятого) на трубку позвонил ее муж. Интересно, откуда у него мой номер? Представляю, как Веня рылся в ее записных книжках, с аккуратной ненавистью выписывая каждый, кажущийся подозрительным, номер.

– Сука, я и не узнал тебя тогда. А ведь это ты.

– Да.

– Если бы узнал, пиздец тебе.

– Это все, что ты хотел сказать? До свиданья.

Веня торопится, пока я не положил трубку:

– Нет, нет, извини, я просто хотел узнать, как же ты мог, как ты смел, девочку мою?! Ты же вор, Мардук, ты сука, убогая тварь, я встречу тебя…

– Я вешаю трубку…

– Нет, погоди, нет, я хотел спросить…

– Что?

– Бурзум сказала, что вы спали всего один раз, это так?

Я молчу. Размышляю. «Один раз, да? Все наши взаимоотношения она свела к мелкому случайному траху? Дудки!» – в моем мозгу плавятся воспаленные мысли.

– Веня, ты маленький наивный мальчик.

– Что, не один?

– Нет. Не один, не два и не три, а сто тысяч раз. Понимаешь, сто тысяч! По-всякому. Во всех возможных позах, со всеми возможными извращениями! Понятно, понятно тебе, убогое животное? И не звони больше, мне не нравится твой голос.

В телефонной трубке уже несколько минут блеет Федосов:

– Когда же мы встретимся? Нам необходимо пообщаться. Столько тем надо обсудить. Вот, например, бартер с радиостанциями. По-моему, это очень неплохой вариант…

– Конечно, Ваня, конечно. Просто меня сегодня не будет в офисе, я заболел. Наверное, чем-то отравился.

– Отравился? Вчера у тебя начинался грипп…

– Нет, это явное отравление, знаешь, когда постоянно хочется блевать. – Я загадываю, чтобы инвестор испарился. – Вот сейчас меня точно вырвет.

– Не буду напрягать. – Видимо, он поддается зомбированию. – Ну, до свиданья, поправляйся.

15:45. Я все же добираюсь до офиса. Марина приносит ворох бумаг, которые надо подписать.

– Бурзум не появлялась, может, звонила?

– Нет, кроме Федосова и Чабанова, никто не звонил.

– Хорошо, хорошо.

Меня и впрямь начинает подташнивать: «Разве можно кидать человека, ничего не сказав на прощанье, хотя бы: „как ты заебал, сраный урод, не могу тебя видеть, ублюдок“, чтобы легче переживалось расставание».

16:20. Пытаюсь разобраться с документами. Слышу, как хлопает входная дверь. Что-то заставляет меня вздрогнуть. Неужели? Нет, конечно, это просто глюки. Сознание обманывает само себя. Однако на пороге появляется Бурзум. На ней мое любимое длинное черное платье. Кажется, она очень бледная, просто белая.