Лебедев Andrew - Орёлъ i соколъ
– Эй, это, как там тебя? Витя, Хамид, что б тебе, анну брысь отсюда, чтоб я тебя больше не видела! – прикрикнула Катя, обернувшись в сторону мальчонки с сачком.
И дождавшись, когда тот выйдет, снова показала рукой на видневшуюся рядом телекамеру наружного наблюдения, – снимай Людка шароварчики, и садись кА на шпагат, давай проверим нашу теорию…
Лида обиженно поджала губки, – я тебе клоунша цирковая, что ли? Зачем унижать то меня?
Но Катя вдруг посерьезнела и сощурив глаза, медленно проговорила, – не забывайся, Лидия, не забывайся, ты здесь прислуга, ты рабыня моя и служанка, ты поняла?
Последние два слова Катя произнесла с особым выражением на выдохе, – ты поняла?
Лида поняла.
Она быстро поднялась с дивана и принялась поспешно снимать шаровары.
– Где садиться? – спросила она, аккуратно складывая свои шелковые восточные штанишки.
– Вот здесь прямо и садись, – сказала Катя, пальчиком указывая на свободное пространство меду диваном и пальмой.
Лида наклонилась, и тремя пальчиками опершись о мраморный пол, легко уселась в продольный шпагат.
– Ну вот, а ты кочеворяжилась, – миролюбиво пропела Катя.
И вдруг, камера ожила и тихохонько и тонко запищав электромоторами привода, повернула свой объектив в сторону Лиды, без штанишек сидевшую на мраморном полу…
– Точно, влюбился в тебя Алжирец, – заключила Катя, – вставай. Надевай штаны.
Нечего их там баловать, хорошенького понемножку!
И надевая шароварчики, униженная и обиженная Лида думала про себя, что если выйдет за Алжирца – за начальника службы безопасности, то обязательно найдет случай, как отомстить Катьке за это унижение. Уж Катька тогда у нее тоже догола разденется и будет… И будет… Нет, Лидка пока еще не придумала, что заставит ее делать.
– Ты чего так покраснела то? – участливо спросила Катя, – и бормочешь там чего?
Обиделась на меня, что ли? Так не на меня надо обижаться, а на чертей этих. Это ведь они, а не я мужа твоего убили и тебя из счастливой твоей жизни на Рублевке сюда вытащили. Не я!
Но Лида думала иначе.
Она думала об изменчивости жизни.
4.
Саша думал об изменчивости жизни.
Он писал трактат.
Парадигмы мироздания и философия субъективизма.
Писал себе писал, и вдруг задумался.
А если Бог совершенен, то зачем ему движение?
Зачем динамика?
Ведь любое движение – это изменение состояния.
А Бог – совершенен.
А зачем тогда изменять состояние совершенства?
Ведь любое движение несет за собой либо изменение к лучшему – это созидание, а совершенное не нуждается в улучшении, либо оно несет в себе изменения к худшему – то есть разрушение. Так неужели совершенное может быть разрушено и Высший Разум и Высшая Воля будут к этому безучастны?
Вообще, Кант с его императивами всегда был гораздо ближе Сашиному сердцу, чем Гегель с его диалектикой.
Но ведь Гегель философски предугадал энергетические переходы электронов с уровня на уровень… Как это ему удалось? Чистой усидчивостью?
Или прозрением?
После обеда в общей кантине, состоявшего из большого куска жирной баранины, вареных овощей, риса и минеральной воды, Саша прошел к себе, сел за компьютер и уснул.
С ним случалось такое.
Это была нормальная реакция организма на то нервное напряжение, которое он перенес, контролируя своё состояние на Полиграфе.
Саша заснул.
И ему приснилось, что он Шекспир.
И что он пишет пьесу…
Гамлет Мне не давала спать какая то борьба внутри На койке Мне было как на нарах в кандалах Я быстро встал – да здравствует поспешность Как часто нас спасала слепота Где дальновидность только подводила Саша – Шекспир задумался.
Я сплю?
Но не проснуться ли мне как это сделал Гамлет там на корабле, на пути в Англию?
Гамлет
Я вышел из каюты, плащ накинул
Пошел искать их, шарю в темноте
Беру у них пакет и возвращаюсь
Храбрясь со страху и забывши стыд
Срываю прикрепленные печати
И венценосной подлости дивясь
Читаю сам, Горацио, в приказе
Какая я опасность и гроза
Для Дании и Англии…
И что меня тотчас должны схватить
И тут же не теряя ни минуты
Мне голову снести Как только наш корабль достигнет Альбиона Саша-Шекспир снова задумался…
Я сплю?
Но не прозрение ли это?
Не совет ли мне с небес?
Как там дальше?
Гамлет
Еще не зная что я предприму
Я загорелся новый текст составить
Я начисто приказ переписал
Сказать тебе что написал я?
Горацио
Конечно, принц!
Гамлет
Устами короля приказ гласил
Ввиду того что Англия наш данник
И наша дружба пальмою цветет
И нас сближает мир венке пшеничном
А также и ввиду других причин – - здесь следовало их перечисленье Немедля по прочтении сего Подателей означенной бумаги Предать на месте смерти без суда Горацио Но где печать вы взяли?
Гамлет
Ах, мне и в этом небо помогло
Со мной была отцовская
С которой
Теперешняя датская снята
Я лист сложил как тот
Скрепил печатью
И положил за подписью назад
Как тайно подмененного ребенка… ….
Саша-Шекспир задумался
Ребенка?
Шекспир написал Ребенка?
У меня с Катей должен был родиться ребенок.
Это подсказка?
Как у Говорухина в его фильме "Место встречи изменить нельзя", где Шарапову наклеивают фотографию его невесты на той двери, за которой он сможет спрятаться от бандитов…
Так в чем разгадка?
И тут Саша-Шекспир проснулся.
Проснулся с уверенностью, что вместо порученного ему Заир-пашой трактата о парадигмах мирозданья, он напишет пьесу.
Причем на старо-английском языке.
Глава 8
1.
У Ходжахмета было много проблем.
Но одной из главных – был ступор в работе Центра.
Порою с ужасом он начинал осознавать, что без Пакистанца он ничего теперь не сможет.
Пакистанец бы, наверняка решил проблему Шанхая…
Это Шанхай поставил блок на половину разработок центра.
Для этого не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять это.
Ведь ни в Пекин, ни в Гонконг, ни в Гуанджоу – ни в один из китайских городов телепортировать группы террористов ни разу не удалось.
Более того, китайцы заблокировали так же почти всю юго-восточную Азию – весь регион, вместе с Японией, Кореей и Вьетнамом…
Значит, у китайцев получилось тоже самое, что однажды получилось у Пакистанца.
Они построили и наладили работу своей цепи!
Теперь у Ходжахмета нет монополии на сверх-оружие…
А это значит, что в любой момент его Центр может подвергнуться удару.
И более того, в любой момент может начаться война за передел зон влияния.
И тогда еще неизвестно будет – чей сын станет наследником Испанского престола?
Может это будет сын товарища Председателя Вэнь-джун Лао?
Алжирец зашел без спроса – как всегда.
Алжирец считал, что он всегда нужен и всегда кстати.
– Ассалям алейкум, Ходжахмет.
– Алейкум Ассалям…
Красноречиво и многозначаще помолчали.
– Может, кофе? – предложил Ходжахмет.
Алжирец кивнул.
Он по-турецки присел на ковер и теперь молчал, перебирая четки. Молчал, чтобы пауза сильнее сконцентрировалась.
Ходжахмет щелкнул пальцами и из-за отдернувшейся занавески появилась служанка в шелковых шароварах и коричневой кожаной безрукавке, открывавшей красивые округлые плечи и живот стройной молодой женщины.
– Подай нам хорошего крепкого кофе, – по русски приказал Ходжахмет.
Женщина тихо удалилась.
– Ты держишь русскую прислугу, – по-арабски сказал Алжирец.
– Ты меня упрекаешь? – вскинув брови спросил Ходжахмет.
– Как я могу тебя упрекать? – приложив руку к груди улыбнулся Алжирец, – но моя обязанность беречь тебя, мой господин.
– Беречь нужно не здесь, – добродушно сказал Ходжахмет, – здесь я сам разберусь.
Потом он вдруг сощурил один глаз и спросил, – тебе очень нравится эта моя русская служанка, разве не так?
Алжирец не ответил.
Он достал из нагрудного кармана своей неизменной американской куртки коробку с табаком и гильзами для голландских самокруток, до которых был очень охоч.
Ходжахмет много знал про Алжирца.
Знал, например. Что эту куртку морпеха с фамилией Дэвидсон на груди – Алжирец снял с убитого им майора – командира морских котиков… Теперь носил эту куртку на счастье, как индейцы носили на поясе скальпы убитых ими бледнолицых.
Много еще знал об Алжирце, много, но не все.
А не знать все до конца – в этом была опасность.
Опасность, что этот человек тебя убьет.
Как сам Ходжахмет убил Пакистанца.
– Русские просят о важной встрече, – сказал Алжирец.
– На каком уровне? – спросил Ходжахмет.
– Запрос пришел от первого лица их Резервной ставки.
– От Старцева? – спросил Ходжахмет.
– Нет, от Данилова, – ответил Алжирец.
Ходжахмет хмыкнул, – насколько мне известно, первое лицо в Резервной ставке русских – это генерал Алексей Старцев.
