Стелла Даффи - Сказки для парочек
Оплатив счет, Джонатан в одиночестве плетется домой, а принц понимающе кивает. Потому что теперь он стал мудрее.
35
Вечером центр города отдыхает. На боковой улице темно, уже несколько часов темно, но теперь к вечерней мгле добавилась тьма задернутых штор, обрюзгших тел, завалившихся на диван, чтобы скоротать вечерок с «Улицей коронации»[11], яичницей и чипсами с чаем. Напоследок дружеская посиделка с «Новостями» — кипящий чайник и молочный шоколад наготове, воздушный поцелуй душке Джереми Паксману и наверх по лестнице — баиньки. Кушла, разумеется, несведуща в радостях семейного счастья. У нее другие радости. Во дворце не принято проводить вечера, уютно устроившись между мамулей и папулей; тьма предназначена для бала-маскарада, танцев, экстравагантностей и восхождения на стеклянную гору — где же еще обитать сказочной принцессе? И пусть Кушла не вставала на заре вместе с жаворонками и такой же веселой, как эти птички, зато икры ее приобрели безупречную форму. А кроме того, при виде опустошенной дождем улицы в восемь вечера у нее не возникает желания попасть домой к большой чашке обезжиренного шоколада.
Фрэнсис провела день в обществе смещенного диска, вывихнутого локтя, вывернутой коленной чашечки и трех клиентов, лишенных всяких проблем, но отягощенных деньгами и страхом перед скудной диетой. Накануне Рождества не та погода, чтобы от души поиграть в теннис. Кушла — последняя клиентка Фрэнсис на сегодня; другие врачи уже упаковали масла и лосьоны, тюбики и полотенца и улицами, мерцающими огнями (праздник на носу как-никак), двинулись к своим любимым, или в пустые дома — куда бы то ни было, но они ушли. Муж Фрэнсис займется сегодня их сыном. Разогреет в духовке курицу с картошкой для себя и домашнюю вегетарианскую лазанью для сына. С помощью одной духовки он удовлетворит два своих самых больших желания: позаботится об отпрыске и проигнорирует шанс позаботиться о себе. Впрочем, утром он компенсирует курицу с картошкой, пробежав пять миль.
Фрэнсис могла бы вызвать няньку, она предлагала мужу провести вечер с друзьями, но он отверг это предложение — оно бы смягчило угрызения совести его жены — и принес себя в жертву на алтарь истинного отцовства. Мученичество не великое, ибо Филип любит проводить вечера дома в полном одиночестве, если не считать негромкого дыхания сына наверху. Он с удовольствием усаживается почитать газету, посмотреть всякую чушь по ящику и подумать ни о чем. Его дни заполнены мыслями обо всем, он стал важным человеком и потому рад возможности отключиться. Да и встречи с друзьями уже не те, что раньше. Все они стали важными людьми, и разговор, который прежде крутился вокруг футбола и пива, теперь быстро сворачивает на экономику, правительство и планируемое отцовство. Филип проводит долгие дни, заботясь об остальном мире, и свободный вечер ему очень даже кстати. Однако спустя десять лет после женитьбы он не готов признаться в этом Фрэнсис. Их совместная жизнь — ровная череда сделок, соглашений и управляемых страстей.
Они не собирались становиться такой парой — такой же, как все — но стали. Их жизнь — рутина, расписанная по минутам. У них есть ребенок. Они любят своего мальчика, он — плод их единения, их похоти. Он — физическое напоминание о взаимном голоде. И он же их разъединяет. У Фрэнсис и Филипа больше нет финансовых проблем. Из-за денег они ссорились в первые годы своей любви. Ночами неистово спорили о семейном бюджете; наперегонки бежали в банк, надеясь на чек с заработной платой; разогревали чечевицу с вегетарианским супчиком, если чек не приходил. Но хотя денежные проблемы были постоянными, они легко забывались в те редкие недели и дни, когда консультации Филипа хорошо оплачивались или у Фрэнсис появлялся новый клиент с более продвинутыми понятиями о чаевых. С чудом обретенными пятьюдесятью фунтами, они летели вечером домой, прихватив бутылочку дешевого шампанского, изнемогая от непомерного желания. Бедность платила им спорадическим и отменным наслаждением. Ради этого стоило иметь проблемы. А теперь бедность позади. Они много работают и получают справедливое вознаграждение, и им есть чему радоваться, но вместо денежных тревог пришли другие.
Они стали родителями. И они любят своего ребенка, обожают его таким, какой он есть и каким станет. Чего еще желать? Но неумолимая правда заключается в том, что в бедности больше страсти, чем в родительском счастье. Они вкладывают энергию в сына, в дом, который постепенно обживали, в работу. Они ни о чем не жалеют, да и о чем жалеть, когда мальчик залезает к ним в кровать поздно ночью или будит звонким смехом в шесть утра. Они любят его.
Сын — оправдание их усилий. У всех родителей одинаковое оправдание. И оно не выдумано, просто секс уже не тот. Фрэнсис и Филип до сих пор любят друг друга, и жизнь у них ухоженная и счастливая. А если один из них и лежит холодной ночью без сна, задаваясь единственным вопросом: «Неужели это все?», то поутру он не шепчет другому слова измены. Они встают и живут дальше. Вот завтрак, который нужно съесть, и школа, куда нужно бежать. И маленькая жизнь, о которой нужно позаботиться. В этом их правда.
Итак, Филип остается вечером дома. Этим жестом он заработает лишние очки. Он не позволит Фрэнсис легко отделаться. Он поработает над виной, которую она, по его мнению, испытывает за то, что заменяет коллегу сегодня вечером. Он извлечет из ситуации максимальную прибыль. Настолько большую, что сам почувствует себя виноватым. В их семье всем предоставлены равные возможности. Все имеют право как улыбаться, так и страдать. Филип прав насчет вины и вдвойне прав насчет очков, заработанных за доброе дело. Счет в его пользу будет столь велик, что он может смело отрастить себе ангельские крылья на один вечер. Но он сильно ошибается насчет причины отсутствия жены.
До появления Кушлы Фрэнсис жила в абсолютной и счастливой моногамии; ей были неведомы лукавые позывы вырваться за пределы семьи и профессионального круга. В неудовлетворенности прозябали лишь потребности, свойственные каждой женщине и каждому мужчине, — иметь все и сделать все, и стать всем за кроткий срок, отмеренный жизнью. Фрэнсис без труда наладила ровное и эффективное партнерство с трудолюбивым Филипом. Оба хотели большего и оба понимали, что добились гораздо большего, чем многие другие. Фрэнсис была идеальным партнером — если не считать инцидента с лучшей подругой Джанет, когда они потискали друг друга накануне свадьбы Джанет. Исключительно с целью просветить последнюю насчет супружеских обязанностей. А теперь вот Кушла высвободила в ней притихшую стерву, и Фрэнсис это нравится. Очень нравится.
Фрэнсис готова уступить. Готова уговорить себя не чувствовать, не желать, не дышать одним воздухом с Кушлой, потому что боль желания слишком велика. Радость желания слишком велика. Фрэнсис изо всех сил пытается не считать нетерпеливые часы до следующего сеанса, пытается игнорировать саму себя. Фрэнсис могла бы жить одним сексуальным томлением, настолько она хочет эту женщину. И она думала об этом, и отказывалась думать, и боролась с вожделением, и здраво рассуждала, объясняя внезапную страсть. Фрэнсис хорошо понимает, что происходит. Десять лет с одним и тем же мужчиной. Застой, который сопутствует идеальной жизни. И она уже отговорила себя, но вдруг обнаружила, что тело снова ее уговорило. Фрэнсис спорила с собой в три часа ночи, когда Филип крепко спал рядом; и убедила себя ничего не предпринимать, и тут же представила, что произойдет, если она все же решится, и воображаемая картинка ей понравилась. В довершение Фрэнсис четко осознала: этот загул может окончиться ничем или чем-то, но в любом случае результат будет одинаков. Скажет она Филипу или не скажет, он все равно узнает, и что тогда? У любой пары страсть то прибывает, то убывает, и то, что эта женщина, Кушла, пришлась на период убыли — всего лишь случайность, но также и волшебство, и опасность, и возможность, а заодно и необходимость. А что если это судьба, откуда Фрэнсис знать? Надо прекратить рассуждать и воспользоваться случаем. А может, не стоит рисковать, полагаясь на случай и лучше жить, как прежде, в уже свершившемся будущем? Или же Фрэнсис просто обязана вести себя плохо, ибо что еще есть ценного в жизни, кроме мгновения страсти? И вообще, что если она завтра умрет? Или же Фрэнсис должна оставаться хорошей? И надо ли благодарить и славить всех прорицателей, изобретающих судьбу снова и снова? А вдруг у нее и вправду нет выбора. Вдруг, Кушла должна была случиться в ее жизни. И в освещенной веками традиции умывания рук, Фрэнсис решает, что у нее нет выбора. Она боролась упорно, но пришлось уступить. Это любовь, желание, и это правильно, и ей с этим не совладать. С огромным облегчением Фрэнсис сдается. Семь поколений праматерей переворачиваются в рассыпающихся гробах. Девочка, видите ли, ничего не может поделать.
