Владимир Кунин - Путешествие на тот свет
И тут несгибаемый ироничный материалист Тимур Ивлев, не признающий ни Бога, ни дьявола, вдруг поймал себя на мысли, что людям, сидящим сейчас в этом скромном корабельном кинозале, и этому молодому пареньку Ричарду Роузу, превосходно играющему в волейбол, он почему-то доверяет гораздо больше, чем всем своим российским правителям и политикам, когда те истово крестятся в роскошных чертогах московского храма Христа Спасителя...
Сколько раз он наблюдал эту картинку на телевизионных экранах, столько же раз ему становилось тошно за эту публично-фальшивую демонстрацию Веры.
Ему, отменному хирургу, почти всегда точно знавшему, как следует спасать Человека, казалось, что религиозное мышление, наверное, было уместно и необходимо в мире, где люди воевали луком и стрелами. Но в мире с атомными бомбами такое мышление для цивилизации становится самоубийственным. Да и засилье церкви в России за последние годы приняло просто трагикомические масштабы! Он даже где-то вычитал про это.
Тимур еще немного постоял у квадратного «подсмотрового» окошечка, послушал голос Ричарда Роуза, а потом молча, жестом поманил к себе Луизу и Валерку. И сказал им тихо, почти шепотом:
— Айда, ребята, отсюда. А то мы будто в замочную скважину подглядываем...
Он улыбнулся Луизе, подмигнул Валерке, пропустил их вперед и сам вышел в холл. Плотно притворил за собою дверь аппаратной кинозала и пошел в конец холла — к выходу на открытую палубу.
Там он закурил и побрел к стоявшему на кильблоках спасательному вельботу. Да так и остановился там, отгороженный вельботом от всего на свете. Тяжело привалившись к сырому фальшборту, нервно курил, подставляя лицо прохладному соленому ветру, и перед его глазами был океан, океан, океан...
Странная штука — эти предвечерние часы на плывущем в ночь судне...
Уходят дневная суета, нервотрепка, мелкие столкновения, обостренное внимание к многоязыкой речи...
Команда, свободная от вахты, устало разбредается по каютам. Короткий отдых, и снова — на вахту. Кто куда...
Переводчики готовятся к вечерним концертным удовольствиям пассажиров в музыкальном салоне, посиделкам в барах и кафе, в казино, к их ужинам в ресторане. В кормовой части шлюпочной палубы будут обязательно танцы. Кто-то захочет пойти в закрытый плавательный бассейн, кто-то в спортивный зал...
Только успевай — кто-то кого-то не понял, что-то кому-то нужно перевести, объяснить.
Не сняв дневную служебную форму, Таня Закревская лежала поверх покрывала в своей очень женственной и давно обжитой каюте, не мигая смотрела в низкий пластмассовый потолок, и из уголков ее глаз к вискам мокрыми тоненькими дорожками текли слезы...
В огромном ресторане «Федора Достоевского» за одним из многоместных круглых столов сидела развеселая компания — с доктором Зигфридом Вольфом и неугомонной старухой Голлербах, которая напропалую кокетничала сразу со всеми мужчинами, сидящими за этим столом.
Этот замечательный плавучий ресторан мог бы стать украшением любой сегодняшней российской метрополии[1], распухшей от туповатого чванливого снобизма и профессионально украденных денег. С той разницей, что в этом корабельном ресторане цены были сведены к уровню обычных европейско-ресторанных цен и никого не повергали в шоковое состояние, как это порою происходило в Москве даже с очень состоятельными людьми...
Из-за круглого стола, во главе которого весело царила общительная, как молодой фокстерьер, фрау Голлербах, неслись взрывы хохота, какие-то дурашливые выкрики и даже явно легкомысленные немецкие куплеты начала прошлого века.
Совершенно иным казался соседний четырехместный стол, занятый семейством Сердюков, — папой, мамой и их дочерью — очень большой некрасивой девушкой за тридцать, с огромными серыми глазами.
Четвертым за этим же столом сидел вечно нетрезвый английский джентльмен — мистер Джеффри Бриджес. Он был уже тяжело и угрюмо пьян, и в отличие от своих соседей по столу — тройки двухметровых добродушных канадских медведей, объединенных фамилией Сердюк, — поведение немцев за соседним столом его невероятно раздражало...
Сердюки же очень симпатично реагировали на веселый шум соседнего круглого стола. На каждый очередной взрыв смеха оттуда папа Сердюк расплывался в широкой улыбке, а за ним, словно получив высочайшее разрешение, улыбались его жена и дочь.
Причем именно вот в такие мгновения их дочь Галю успевала тревожно и заботливо взглянуть на опухшего от беспробудного пьянства мистера Джеффри Бриджеса, который ей, как ни странно, очень и очень понравился с того самого момента, когда пьяный мистер Бриджес, размахивая наполовину опорожненной бутылкой виски, вступил на первую ступеньку корабельного трапа в английском порту Тильбери...
По ресторану, элегантно лавируя между пассажирскими столами, двигался «винный» стюард с двухъярусной тележкой на колесиках, уставленной всевозможными бутылками с яркими, зазывными наклейками.
Мутными глазами Джефф Бриджес узрел стюарда и по-английски хрипло выкрикнул:
— Стюард, сюда!
Но тот обслуживал дальние столики и не услышал призыва.
— Черт его подери! Он глухой, что ли?! — возмутился Бриджес. — Эй, стюард! Водки!
Огромный папа Сердюк решил ему помочь и вежливо спросил:
— Позвать его, сэр? Я неплохо говорю по-русски...
Джеффри Бриджес услышал незнакомый ему акцент, презрительно оглядел огромного Сердюка и откровенно по-хамски рявкнул на него:
— Да вы по-английски сначала выучились бы разговаривать!
Могучий Сердюк растерянно заморгал и обиженно засопел.
Зная своего отца, Галю очень испугалась за пожилого и пьяного Бриджеса. Под столом с низко свисающей крахмальной скатертью Галю тревожно положила свою руку на огромный, инстинктивно сжавшийся кулак отца и еле слышно прошептала ему:
— Не трогай его, папочка!..
— Та ты шо, доню... Чи я сказывся, чи шо?.. — почему-то по-украински печально прошептал ей отец.
Но тут официантка принесла всем тарелки с удивительно красивой едой — превосходное мясо с зеленью и неведомыми гарнирами, разложенными в нежнейших запеченных корзиночках-тарталетках.
— Каждый раз говорить, что я этого не ем?!! — взбесился Бриджес.
Вот теперь его пьяный голос услышал весь ресторан. Почти смолкли разговоры за столами. В воздухе повисло нервное напряжение.
И тогда в попытке как-то разрядить обстановку добрый папа Сердюк мягко сказал:
— Я сейчас все улажу. У мистера Бриджеса, вероятно, больной желудок...
— Да что вы лезете повсюду?!! — заорал взбешенный англичанин.
Уже не владея собой, он резко сбросил тарелку с мясом нa пол. Официантка заплакала. В ресторане воцарилась гнетущая тишина.
И тогда из-за стола тяжело встал огромный канадский Сердюк. Поднялись со своих мест и его двухметровые жена и дочь.
У стола возникла молодая женщина в корабельной униформе — администратор ресторана.
— Пожалуйста, пересадите нас за другой стол, — попросил ее папа Сердюк по-английски. — Так будет безопасней для мистера Бриджеса.
Своими прекрасными серыми глазами Галю Сердюк с невыразимой жалостью смотрела на старого и пьяного Джеффри Бриджеса...
А Бриджес увидел рядом со своим столом администратора ресторана и тут же потребовал:
— Водки!
После чего вынул из кармана пиджака газету и демонстративно уткнулся в нее в ожидании исполнения его приказания.
Ресторан словно очнулся от оцепенения, зашумел на разных языках: «Какая наглость!..», «Его нужно вывести...», «Это невыносимо!..»
Администратор ресторана вынула из кармана мобильный телефон внутренней служебной связи, сказала в микрофон:
— Старшего пассажирского помощника в ресторан.
Беглов появился в ресторане так быстро, словно стоял за дверью. Он мгновенно оценил обстановку, подошел к столу Бриджеса и строго приказал плачущей официантке:
— Прекратить! Уронила?
— Он сбросил... Все время пьяный...
— Язык?
— Английский...
И тогда Костя Беглов, старший пассажирский помощник капитана, отвечающий своей головой за все, что могло бы произойти с гостями круизного лайнера «Федор Достоевский» судовладельческой компании «Посейдон», на превосходном английском языке сказал мистеру Джеффри Бриджесу:
— Прошу прощения, сэр, но вы забыли, что находитесь на борту российского теплохода, который живет только по российским законам и в любой точке земного шара является частью своего государства. Ваши действия оскорбительны не только для администрации судна, сэр, но также и для пассажиров.
Все сидящие за столами ресторана одобрительно зашумели, зашушукались. Администратор ресторана уже пересаживала огорченных Сердюков за другой стол.
— Мы настоятельно просим вас соблюдать правила приличий, сэр. Ибо дурное расположение вашего духа не может быть основанием для того, чтобы портить путешествие другим, — говорил Костя Беглов. — Достаточно ли понятно я говорю, сэр?
