Катажина Грохоля - Никогда в жизни!
Не преувеличивай, Голубой, неужели ты думаешь, что меня волнует твое мнение, пусть даже на мой счет? Не важничай так, Голубенький. Не будь таким великодушным и столь изощренно коварным. Я догадываюсь, что ты на самом деле думаешь!
…впрочем, полагаю, вряд ли Вас чем-то можно скомпрометировать.
Ясно – ты меня еще не знаешь. Как бы ты отнесся к тому, что я почти влюбилась в симпатичного женатого гангстера? А сколько бед я пыталась накликать на Йолю? Которой теперь желаю всяческих благ?
Вы написали мне откровенное письмо, а я чувствую за собой вину. Я хотел бы объяснить Вам все лично. Можем ли мы встретиться?
Сообщаю адрес своей электронной почты и буду ждать ответа.
Ни в коем случае, абсолютно исключено. Я не собираюсь договариваться о встрече с незнакомыми людьми. И вообще встречаться с мужчинами. Нет, ни за что. За исключением, конечно, друзей. Я бы, наверное, со стыда провалилась под землю.
Интересно, на что намекал Голубой, в чем пытался покаяться? Видно, как каждый, мужик что-то сбрехнул. Но я не горела желанием выслушивать чьи-то душеизлияния.
P.S. Прошу Вас, подумайте, прежде чем мне отказывать из-за смущения или стыда. Эти чувства не лучшие наши советчики.
Стыд и смущение! Ну, Голубой, ты загнул! Я не испытывала ни того ни другого.
В три часа мне удалось выйти в сеть, чтобы отправить сообщение. Ночи, разумеется. И чтобы из-за какого-то мужика я не спала, как все нормальные люди!
Я написала, что очень сожалею, но встретиться с ним не смогу. И чтобы он перестал мне писать. Он мог бы мне понравиться. Если бы не врал. Или если бы не был мужчиной.
Звонил Иероним К. Тот самый, мафиози. Тоже пытался мне что-то объяснить. Эпидемия у них, что ли?
* * *Какой изумительный день! Лето вот-вот наступит. Я уже спала под одним одеялом.
Заехала Манька, похудевшая и по-прежнему влюбленная. Интересовалась, есть ли у меня кто-нибудь. Я с самым подавленным видом ей заявила, что, наверное, куплю вибратор.
– А что, у тебя его еще нет? – спросила Манька и вынула из кармана мобильник, потому что звонил жених. Потом позвонила Юстина – попрощаться перед отъездом в Лондон. К этому англосаксу, который, оказывается, писал и звонил ей и приезжал сюда три недели назад, а теперь к нему отправлялась она. К нему! Весь мир ополчился против меня.
Еще позвонила давняя знакомая, сказала, что хочет повидаться со мной. Непременно. Она говорила, что не хочет жить, что все летит в тартарары. Он уходит. Я провела у телефона полтора часа, пытаясь ее приободрить, хотя по себе знаю, что в таких случаях белый свет не мил и жить не хочется. И все летит в тартарары.
Как же так? Ведь у них был настоящий счастливый брак! Она работящая и полностью от него зависимая, что мужчинам очень импонирует; даже обесцветила волосы, потому что ему нравились блондинки! Известие о разводе свалилось на нее нежданно-негаданно – еще днем они вместе обедали у его родителей, после обеда все вместе пошли на прогулку, после прогулки все вместе посидели за чаем, а после чая он заявил: разводимся. Коротко и ясно. Объяснил, что он ее уважает и питает самые лучшие чувства. Но больше не любит. Я вот думаю, а может, случайно у нас был общий муж?
Порой у меня создается впечатление, что каждая женщина в мире по крайней мере раз в жизни услышала, что мужчина ее очень уважает и испытывает к ней теплые чувства, но, к сожалению, не любит. Вот тогда происходит странная штука. Этот мир переворачивается с ног на голову. Деревья становятся серыми. Воздух спертым. Краски тускнеют. И незачем жить. И непонятно, что делать…
Все именно так и было у моей давней знакомой, для которой он являл собой целый мир. И образ этого мира был гармоничным до тех пор, пока этот мир, то есть мужчина, дарил ей особенную, исключительную любовь, и наоборот. Но она забыла о том, что если мужчина становится миром, то, безусловно, его ego[16] – вещь сама по себе тяжелая, громоздкая – будет несказанно польщено тем, что, кроме него, ничего не существует. Его приятно польщенное ego будет набирать силы, разрастаться. Иногда так, что для другого человека там уже не останется места. А ведь она даже волосы, даже работу, даже знакомых… Как он посмел?
Я ей искренне сочувствовала. Он оказался подлой тварью, попользовался и бросил. Эгоист до кончиков ногтей и псих, неспособный на высокие чувства. Клятвопреступник. Отмороженный тип – бесчувственный и низкий. Я утешала ее как могла. Говорила, все мужики одинаковые. Надо полагать, что мне удалось ее убедить, потому что подруга как-то быстро закончила разговор. И не сказала, когда заедет. И что особенно интересно, даже не спросила, как обстоят дела у меня.
НИКТО НЕ БУДЕТ ЖДАТЬ!
Мы с Улей поехали к ландшафтному дизайнеру. Вместо того чтобы заплатить за телефон, я внесла задаток за посадочный материал: заказала изящную трехметровую плакучую иву и карликовую извилистую, желтолистный клен и массу других больших растений. Садовник ко мне приедет и все это посадит. Трава взошла красиво, и сирень вот-вот зацветет. Впредь свою жизнь я намеревалась строить по законам природы. Никаких мужчин. Надо просто радоваться каждому мгновению. Я начинала жить совершенно по-новому.
* * *У меня опять два котенка. Я не могу поверить, что решилась на это.
Сидела я на террасе и писала статью на заказ, а в это время мимо Бориса как ни в чем не бывало прошмыгнул маленький черный, абсолютно незнакомый котенок. Запрыгнул на клавиатуру, дописал: оороророророророрро-ефузк – и забрался мне на плечо. Борис прибалдел, я тоже. Котенок доверчиво ткнул свою мордочку в мою уже не болящую шею и затих. Я его накормила и выпустила в сад, а он вскочил на подоконник и улегся там.
Пришла Тося. Я думала, она будет вне себя от счастья.
Сказала ей:
– Посмотри, какой очаровательный котенок. Он выбрал нас.
А Тося:
– А ты вообще представляешь себе, что такое две кошки? Ты что, не помнишь, как было с Сейчасом? И этот будет гадить, я за ним уж точно убирать не стану. Только идиоты заводят двух кошек! Я этого от тебя не ожидала.
И ушла к себе в комнату. Потом вернулась и сказала:
– Он может остаться, но в пятницу, после школы, я хочу поехать в Краков. На два дня. Я договорилась с Юреком.
Только этого не хватало!
Неужели я вышвырну маленького черного котенка на улицу лишь из-за того, что у меня есть дочь?
* * *Ах какой май! Какая сирень! Моя, что возле мусорного бака, в цвету. А я даже не могла спокойно наслаждаться весной, потому что Тосе во что бы то ни стало приспичило ехать в Краков. Я не знала, как быть. Не отпущу – дочь того и гляди удерет из дому. Отпущу – потом сама буду каяться.
Когда-то я тоже поехала. Только мне в ту пору было девятнадцать лет. Но честно говоря, я была инфантильна, как сегодняшняя пятнадцатилетняя. Да что там. Я и забыла, что в наше время первый сексуальный опыт приобретается в среднем в возрасте пятнадцати лет. Так что по нынешним меркам мне было бы тогда всего девять.
Я поехала на Новый год. Меня пригласил любимый. Он позвонил 28 декабря и сказал:
– Если хочешь встречать Новый год со мной – приезжай. Буду ждать тебя на вокзале.
В то время мне казалось, что такое приглашение – верх приличного тона, хорошего воспитания, свидетельство глубины чувств и множества других вещей, не столь важных.
Как на крыльях я помчалась к родителям и заявила, что через два дня сяду в поезд и уеду за четыреста восемьдесят три километра, потому что он меня пригласил и будет ждать на вокзале. Отец посмотрел на меня и спросил:
– Ты поедешь?
– Конечно! – радостно воскликнула я.
Мама посмотрела на меня с сочувствием – она выглядела немного встревоженной – и мягко поинтересовалась: разве приглашение, сделанное за три дня до праздника, действительно говорит о его желании провести этот вечер со мной, и, коли это так, то, может, он сам приедет, и почему я готова мчаться, стоит меня пальцем поманить. А отец сказал, что, будь он на моем месте, он бы…
Но я не думала их слушать.
Когда 30 декабря я выходила из дома, родители тепло попрощались со мной, отец сказал, что, если бы я попросила у него совета… и так далее, мама грустно покачала головой: «В конце концов, ты уже взрослая» (девочка девятнадцати лет – и взрослая!), а я в одолженных у двоюродной сестры брюках (слишком тесных – чтобы казаться стройнее) и чужих ботинках смотрела на своих стариков с жалостью, – разве они могли понять, что такое сердечные порывы?
Вечером я вышла из поезда на небольшой станции неподалеку от Крыницы. Было темно, изумительный снег, мороз, два фонаря – и все. Любимого не было и в помине. Может быть, он сломал ногу, катаясь на лыжах? – успокаивала я себя. Может, несчастный случай? Я ждала два часа, а потом села на тот же поезд, который шел обратно в Варшаву. Домой приехала утром.
