Эрик Сигал - История Оливера
Но почтенная публика наблюдала и за миссис Родс. И не могла не заметить улыбку, озарившую лицо старой карги. Это значило одно – ведьма одобрила Марси Нэш.
На этот раз мы проявили чуть больше вежливости при исполнении рождественских гимнов (то есть стали петь тише, чем прошлым вечером). Настолько тише, что смогли расслышать бормотание преподобного Линдли. Даже мой отец – и тот, по-моему, лучше смотрелся бы в роли проповедника. Папа хотя бы дыхание переводил в паузах между фразами, а не как Линдли – как бог на душу положит.
Однако проповедь «Смилуйся, Господи!» показала, что преподобный пребывает в курсе мировых событий. Он упомянул конфликт в Юго-Восточной Азии и предложил задуматься хотя бы на Рождество, так ли нужен Господу мир, охваченный войной.
Милостью Божьей, Линдли страдает астмой, так что его проповеди начинают «задыхаться» довольно скоро.
Благословленные, мы вернулись на лестницу. Где состоялся повтор встречи, имевшей место после матча «Гарвард против Йеля». С той лишь разницей, что этим утром все были вполне трезвы.
«Джексон!» «Мейсон!» «Гаррис!» «Барретт!» «Кэбот!» «Лоуэл!»
Бог мой!
В промежутках между приветственными воплями люди говорили друг другу совершеннейшие глупости. Даже у мамы нашлась пара знакомых, с которыми она перебросилась парой приветствий. Гораздо более сдержанных, разумеется.
И вдруг чей-то громогласный голос проорал:
– Ма-а’си, дорогая!
Я резко обернулся – Марси кого-то обнимала.
И этот кто-то выглядел очень пожилым, иначе я не посмотрел бы, что мы в церкви, и вышиб ему зубы к чертовой матери.
Тут же рядом оказались мои родители, которых раздирало от любопытства, кто же приветствовал Марси с таким энтузиазмом.
А старый добрый Стендиш Фарнхэм все еще сжимал Марси в объятиях.
– О, дядя Стендиш, какой замечательный сюрприз! – светилась радостью моя девушка.
Судя по всему, мама была вне себя от счастья. Значит, Марси – племянница этого достойнейшего «одного из нас»?
– Ма-а’си, что же привело тебя, столичную штучку, в наши ва’ва’ские к’ая? – поинтересовался дядюшка Стендиш, растягивая буквы «а» до немыслимых пределов.
– Марси гостит у нас, – вмешалась мама.
– О, Элисон, как замечательно, – сказал Стендиш и подмигнул мне, – бе’егите ее от вашего па’ня.
– Что вы, я с нее пылинки сдуваю, – невежливо ответил я. Кажется, до него дошло. – Так вы родственники? – поинтересовался я. Хоть бы этот старый Стендиш уже убрал руку с талии Марси, наконец!
– Нет, мы просто очень хорошо друг к другу относимся, ведь господин Фарнхэм был партнером моего отца, – ответила она.
– Это было не просто па’тне’ство, – настаивал он, – мы с ним были как б’атья.
– Вот как, – протянула мама, очевидно, надеясь, что сейчас старик порадует всех красочными подробностями своей дружбы с отцом Марси.
– У нас была па’а заводов, – сообщил Стендиш, – но после сме’ти ее отца я их п’одал. Пропал ку’аж.
– В самом деле? – спросила мама, безуспешно пытаясь спрятать под рождественской шляпкой расширенные от любопытства глаза. Кажется, Стендиш находился в полной уверенности, что об отце Марси здесь знали все.
– Если найдется свободная минутка, заходи вечером в гости, Ма-а́си, – сказал старый Фарнхэм на прощание.
– Не получится. Мне надо возвращаться в Нью-Йорк, дядя Стендиш, – невесело улыбнулась та.
– А-а, маленькая занятая девчонка, – радостно завопил он, – и тебе не стыдно уди’ать от нас, как какой-то п’еступнице?
Он чмокнул ее и повернулся к нам:
– Следите, чтобы она ела. Сколько я помню маленькую Ма-а́си, она постоянно сидит на каких-то диетах. С Рождеством!
Тут его осенило:
– И – удачи тебе, Маа’си. Мы все гордимся тобой.
Из церкви домой нас привез отец. Поездка прошла в многозначительной тишине.
Мы сели за рождественский стол. Папа откупорил бутылку шампанского.
– За Марси, – сказала мама.
Мы подняли бокалы. Марси чуть пригубила. В нарушение собственных принципов я предложил следующий тост – во славу Иисуса.
За столом нас собралось шестеро. Все вышеназванные, плюс Джеф, мамин племянник из Вирджинии, и тетя Элен, незамужняя сестра моего деда. По-моему, тетя Элен застала расцвет эпохи динозавров. Хорошая компания – древняя глухая старуха и чудаковатый Джеф, который ест столько, как будто у него глисты завелись. Естественно, столь незамысловатый набор гостей никаких неожиданных поворотов в нашей светской беседе не подразумевал.
Все дружно похвалили потрясающую индейку.
– Все восторженные отзывы должны достаться Флоренс, не мне, – смутилась мама, – чтобы приготовить индейку, она встала в пять утра.
– Приправы просто фантастические, – произнесла Марси.
– Ну, это же устрицы из Ипсвича, – ответила мама.
Пир был в разгаре, и теперь мы с Джефом соревновались за звание обжоры дня.
К моему удивлению, на столе возникла вторая бутылка шампанского. Хотя я смутно догадывался, что первую мы прикончили вдвоем с отцом. Честно говоря, смутно я догадывался потому, что большую часть выпил именно я.
Затем последовал традиционный мясной пирог, потом мы отправились пить кофе в гостиную. И не заметили, как наступило три часа дня.
С возвращением в Нью-Йорк пришлось повременить, чтобы дать содержимому желудка утрамбоваться, а мозгам – проветриться.
– Марси, не хотите немного пройтись? – спросила мама.
– С удовольствием, миссис Барретт, – приняла предложение Марси.
Они вышли.
Остались мы с отцом.
– Я бы тоже не отказался проветриться, – сказал я.
– Не имею ничего против, – ответил папа.
Только тогда, когда мы уже надели пальто и вышли на зимний мороз, до меня дошло, что попросил его об этом променаде именно я. Вполне можно было найти отговорку – Джеф, например, уселся смотреть футбольный матч, а тетушка Элен задремала в кресле перед камином.
А я остался наедине с отцом.
– Она очаровательна, – сказал он. Не ожидая моего вопроса.
Хотя, думаю, именно об этом я и собирался с ним поговорить.
– Спасибо, пап. Я тоже так думаю, – ответил я.
– И, кажется, она тебя… очень любит, – добавил Барретт-старший.
Мы были в лесу. Ни одной живой души, только голые ветви деревьев вокруг.
– Скорее я… ее очень люблю, – сказал я наконец.
Отец взвесил каждое слово. Он не привык, чтобы мы совпадали во мнениях. Уже много лет я реагировал враждебно на любые проявления его внимания, и папа, несомненно, ожидал подвоха в каждом слове. Но постепенно понял, что подвоха-то и нет. И спросил:
– Серьезно?
Мы двинулись дальше. В конце концов, я поднял глаза и тихо ответил:
– Да если б я знал…
Хотя тон мой звучал таинственно, если не сказать загадочно, отец почувствовал, что этими словами я честно признался – я абсолютно запутался в себе.
– У тебя с этим… проблемы? – полюбопытствовал он.
Я посмотрел на него и молча кивнул.
– Кажется, я понимаю, – сказал он.
Как? Я ведь ничего ему не рассказывал.
– Оливер, вполне естественно, что ты все еще в трауре… – его проницательность застигла меня врасплох. А может, он знал, что эти слова могут… тронуть меня?
– Нет, это не Дженни. Я хочу сказать… Мне кажется, я готов… – Бог мой, почему я это говорю ему?
Он не настаивал. Просто ждал, пока я разберусь со своими мыслями.
Потом он мягко сказал:
– Так в чем проблема?..
– Ее семья… – начал я.
– Ты имеешь в виду… Они не одобряют?.. – спросил папа.
– Дело не в них, – ответил я, – ее отец…
– Да?
– … ее отцом был Уолтер Биннендейл.
– Понимаю, – сказал он. И завершил этим коротким словом самый искренний разговор в нашей жизни.
33
– Я им понравилась? – донимала Марси.
– Я бы сказал, ты произвела на них впечатление! – обрадованно произнес я.
Мы выехали на Массачусетскую магистраль. За окном была непроглядная тьма, а на дороге – ни души.
– Ты рад? – спросила она.
Хотя Марси явно ждала бурных изъявлений восторга, я ничего не ответил, отвернувшись и вперив взгляд в пустую трассу.
– Что случилось, Оливер? – наконец произнесла она.
– Ты ведь обхаживала родителей, – процедил я сквозь зубы.
По-моему, эта моя тирада ее очень удивила:
– И что в этом такого?
Я завелся:
– Но зачем, черт побери? Зачем?!
Некоторое время мы ехали молча.
– Потому что я собираюсь за тебя замуж, – ответила Марси.
К счастью, за рулем сидела она, потому что меня подобная прямота буквально оглушила. Хотя Марси не из тех, кто передергивает с деликатностью.
– Может, тогда меня сначала обработаешь?! – рявкнул я.
Мы неслись вперед – под аккомпанемент свиста ветра вместо музыки. Через какое-то время Марси произнесла:
– Мне казалось, мы уже прошли этот этап.
– Эммм, – неопределенно протянул я, подумав, что, если совсем промолчу, это сойдет за знак согласия.
