Олег Рой - Обняться, чтобы уцелеть
— А ты уверен? Может, это ошибка? Сейчас врачи часто ошибаются с такими диагнозами на ранних стадиях, я сама слышала…
— Нет, это не ошибка. Я проходил серьезные обследования, лечился… И стадия заболевания у меня, увы, далеко не ранняя.
— Вот как… Но почему я ничего не знала? Почему ты не сказал об этом раньше?
Он замялся:
— Видишь ли… Не хотелось беспокоить тебя понапрасну. Тогда я не понимал, насколько ты значима для меня. А сейчас знаю, что просто не могу без тебя жить… И вынужден сознаться тебе во всем.
— Ты скоро умрешь? — решительно спросила она. — Года через полтора.
— Значит, через полтора года я стану вдовой? Одинокой и богатой?… Ведь после твоей смерти именно я все унаследую?
Что его всегда удивляло в этой девушке, так это ее обескураживающая прямолинейность. И он решил пойти на хитрость, чтобы проверить ее.
— Олеся, прости, я обманул тебя, — проговорил он, потупясь. — Не было никакого прадеда, никакого наследства, нет никакой яхты в Адриатическом море… Вернее, яхта есть, но она принадлежит моему шефу. Так же, как и новый Ferrari, на котором я езжу.
— Вот как… — недоуменно протянула она. — Но зачем же ты?… Зачем выдумал все это? Зачем обманул?
— Понимаешь, я действительно ездил в Европу вместе с шефом. Так получилось, что мы несколько дней провели вдвоем, много общались, вели откровенные разговоры. И он, видя, как я страдаю после нашего с тобой разрыва, сам придумал этот план. Он утверждал, что главное — произвести на тебя первое впечатление и помириться. А потом, если ты меня любишь, ты все поймешь и простишь.
Глаза Олеси неожиданно превратились в узкие щелочки.
— Передай своему шефу, что он придурок! — воскликнула она. — Что я, по вашему с ним мнению, должна понимать? Что ты решил просто купить меня? Что обман тебя развлекал? Что ты сначала исчезаешь! Появляешься! Врешь! Все твое — не твое! А теперь тебе плохо и нужна сиделка! Или это очередной обман? А ты знаешь, как тяжело ухаживать за раковым больным? И сколько это стоит? У моей подруги бабка умерла от лейкоза — врагу не пожелаешь!
Он смотрел на Олесю и диву давался — куда делась милая прелестница, очаровавшая его в особняке на Бульварном кольце?
— Мне казалось — ты говорила, что любишь меня… — пробормотал Леонид, но девушку это нисколько не смутило.
— Мало ли, что я говорила! Ты тоже говорил, что у тебя машина, вилла, яхта!.. А выяснилось, что на самом деле у тебя ничего нет, кроме опухоли в животе!
«Ну, вот тебе и сын Колька!» — эта горькая мысль посетила Голубева уже на лестнице. Он был так взволнован, что не стал сразу садиться в машину, а, чтобы успокоиться, прошелся немного по проспекту Мира, потом остановился перед киоском печати, бездумно разглядывая лежащие за стеклом глянцевые журналы, газеты, блокноты, ручки, игрушки и прочую мелочовку. Один из товаров внезапно привлек его внимание.
«А что? — сказал сам себе Леонид после некоторых размышлений. — Почему бы и нет? В конце концов, это выход из создавшегося положения. И неплохой, можно сказать, выход…»
Он расплатился с киоскершей, сел в автомобиль и вернулся в отель. Поднялся в свой номер, сбросил куртку, джемпер и рубашку и прошел в ванную. Вынул из кармана джинсов купленную пачку лезвий, достал одно из них, сорвал обертку, положил на раковину, до отказа открыл краны и принялся наполнять ванну водой, напевая: «Есть только миг между прошлым и будущим…» Странно, но в эти минуты он вообще почти ничего не чувствовал. Весь мир стал ему абсолютно безразличен.
Глава 12
В которой рассказывается о масонской «Ложе пятерых», таинственном знаке на ладони и о том, что же произошло с Леонидом и Кириллом на самом деле
Ванная комната в этом гостиничном номере была оформлена в темно-зеленых тонах — под малахит.
— Что же, — проговорил вслух Леонид, оглядывая довольно просторное помещение, — лужа крови здесь будут смотреться очень эффектно. Особенно пока она сохранит свежий алый цвет…
Ванна быстро наполнялась. Голубев попробовал пальцем температуру воды, немного прикрутил холодный кран. Сбоку от него, по центру одной из стен, располагалось большое зеркало от пола до потолка. Леонид делал вид, что вообще не смотрит в него, однако боковым зрением постоянно наблюдал за своим отражением. Сначала оно вело себя как и следует, то есть в точности и своевременно повторяло его движения. Но потом, особенно когда он взял в пальцы лезвие и стал так и эдак примерять его к руке, темп отражения стал несколько отставать, точно оно раздумывало о чем-то.
Голубев разулся, сбросил остатки одежды и залез в ванну. Устроился поудобнее, снова взял лезвие, приложил к внутренней стороне руки и уже собрался провести им по голубой вене, когда услышал испуганный голос:
— Что ты делаешь?!
Он поднял глаза. Отражение, с искаженным от ужаса лицом, сидело на краю ванны по ту сторону стекла.
— Ты что — не видишь? — безразлично отвечал Леонид. — Я собираюсь свести счеты с жизнью. У меня нет никакого желания дожидаться последней стадии болезни и умирать долго и мучительно. Лучше я покину этот мир сейчас…
— Не делай этого! Умоляю тебя, не делай!
— И знаешь, ведь меня пугают не только физические страдания, — продолжал Леонид, не обращая никакого внимания на отчаянные призывы своего собеседника, — но и нравственные. Мне теперь не даст ни минуты покоя моя совесть, которая, как ни странно, у меня еще сохранилась. Только сейчас я осознал, что я наделал, какой гадкий и низкий поступок совершил… Хитростью заманил хорошего парня в ловко расставленную ловушку, использовал его и подло обманул, загнал в стареющее тело и оставил практически без ничего… И я не сомневаюсь, что моя страшная болезнь — это не что иное, как возмездие. Я никогда не верил в Бога, но всегда знал, что над нами существует некая высшая сила. Эта сила покарала меня, и покарала справедливо…
Некто с обликом Кирилла Рощина и голосом Леонида Голубева пристально вглядывался в него из зеркала.
— Я никак не могу понять, искренне ли ты говоришь, — произнесло отражение наконец. — Или лукавишь и разыгрываешь спектакль для того, чтобы напугать меня. У меня не получается проникнуть в твои мысли — ты точно выстроил между нами невидимую, но непреодолимую стену.
— Я не лукавлю и не играю, — отвечал Леонид, — а искренне раскаиваюсь в низком обмане…
И он снова поднес лезвие к руке.
— Погоди! Нет! — истошно завопило отражение. — Не кори себя! Ты ни в чем не виноват и никого не обманул! Все было совсем не так. В этой игре ты как раз был жертвой, а не охотником…
В первый раз на протяжении всей этой сцены Голубеву изменила выдержка. Он дернулся в ванной так, что вода, испуганно плеснувшись, перелилась через край на кафельный пол под малахит, и изумленно уставился на своего собеседника.
— Что ты несешь?
— Я тебе сейчас все объясню. Подробно расскажу, что произошло на самом деле… Только положи бритву и выключи воду. Я не могу это видеть!
— Ты уверен, что скажешь мне нечто действительно важное?
— Не просто важное. Уверяю тебя, мои слова откроют тебе глаза!
Леонид отложил лезвие и повернул кран.
— Ну?
— Это длинная история… Я расскажу по порядку.
— Нет уж, ты мне зубы не заговаривай! Ответь коротко и по существу. Как это может быть, что обманул не я, а обманули меня? Кто? Кирилл? Чушь собачья! Бред!
— И тем не менее… Вся эта канитель с переселением душ нужна была не тебе, а другому человеку. Он все придумал, и он же все устроил.
— Опять ты несешь ахинею! Придумал все это я! Ну, может, мы с тобой вместе. А уж организовал тем более я. Довел Кирилла до петли, потом соблазнил…
— Нет, уверяю тебя, все было не так! Тебе лишь казалось, что ты стоишь у руля. А на самом деле всем управлял совершенно другой человек.
— Сам Кирилл?
— Да. То есть нет… В общем, не совсем.
— Слушай, я ничего не понимаю! Можешь объяснить толком?
— Говорю же — могу, но для этого надо рассказывать с самого начала.
— Ладно, валяй, так и быть, послушаю, — согласился Голубев, снова занимая удобное положение в теплой ванне. — Но учти, что я пока не отказался от своего намерения. И если твои слова окажутся байкой, я…
— Да понял я, понял! Лучше взгляни-ка сюда. Я тебе кое-кого покажу.
— Надеюсь, не того мерзкого старика, которого ты демонстрировал мне в Лондоне? — усмехнулся Леонид.
— Нет. Это будет совсем другой… совсем другие отражения. Ему померещилось, или с той стороны стекла действительно стало светлее, точно там зажглось несколько невидимых ламп? К величайшему удивлению Голубева, в зеркале появилась целая толпа странно одетых людей. Несколько мужчин были в напудренных париках и камзолах восемнадцатого столетия; еще один — в сюртуке и панталонах пушкинской поры; кто-то в цилиндре, фраке и коротком пальто, знакомом Голубеву по картинам импрессионистов; остальные — в косоворотках, мягких шляпах, френчах эпохи Первой мировой войны, костюмах-тройках и двойках разных стилей, двубортных коротких плащах, как носили в 1960-е, свитерах с оленями, джинсах… Мелькали в этой толпе и женщины, кто в декольтированном бальном наряде; кто в украшенной цветами шляпке и с кружевным зонтиком; одна в костюме и беретке в стиле модерн; другая в приталенном платье с широкой юбкой времен Мэрилин Монро, третья в расклешенных брючках и кофточке-лапше — почти так же одевались девушки во времена его, Леонида, молодости… Одежда, комплекция, лица, прически у всех были разными, но всех роднила одна общая черта — выражение безграничной скорби в глазах.
