Михаил Елизаров - Госпиталь
Коридор все петлял и петлял, сложенные шалашиком носилки сменялись стойками для капельниц, в разобранном виде лежали лампы из операционных. Озабоченная своими несчастьями, Лариса Васильевна не задумывалась над тем, что, скорее всего, попала в подсобное помещение. Она цокала по коридору минут десять, но не встретила ни пациентов, ни санитарок. Слегка настораживало отсутствие привычного для больницы запаха хлорки. Лариса Васильевна по-хозяйски определила, что уборку здесь производили давненько. Вдоль стен уже не было больничного инвентаря, только древние эмалированные ведра с красными надписями «Обед» и «Йод» да битый кирпич.
«Возвращаться бессмысленно, – вздохнула Лариса Васильевна. – Если коридор не закончится тупиком, я выйду к лестнице, ведущей наверх…»
Коридор неожиданно оборвался. Она стояла перед дверью. Лариса Васильевна попыталась было ее отворить, но та не поддавалась, так как придерживалась двумя загнутыми гвоздями, исполняющими функции задвижек. Лариса Васильевна отогнула гвозди и открыла дверь.
Коридор продолжался дощатым полом и стенами, уже без плитки, но чисто выбеленными. Под потолком на шнуре раскачивалась старотипная лампа, с нитью накаливания толщиной в палец, мерцающая тусклым оранжевым светом.
Послышались голоса, Лариса Васильевна прибавила ходу и через поворот вышла в больничные покои. Она подивилась своей интуиции. Над дверью кабинета, у которого образовалось что-то, напоминающее очередь, красовалась большая цифра «9», а чуть ниже крепилась табличка с надписью «Доктор Борзов».
* * *– Кто крайний? – Лариса Васильевна вопросительно оглядела присутствующих. Парень с крестьянским лицом, расстелив портянки, студил на сквозняке босые ноги. Старуха питалась из узелка чем-то отвратительным. Молодая женщина в шляпке с вуалью барабанила пальцами по сумочке с самым безучастным видом.
К Ларисе Васильевне приблизилась извивающаяся, как вьюн, цыганка. На руках ее спящий ребенок шумно сопел слипшимися от гноя ноздрями.
– Проживешь, милая, девяносто три года, будет у тебя пятеро детей, через два года твой муж помрет, еще раз выйдешь замуж, родишь шесть детей, второй муж тоже помрет, выйдешь за третьего, – нараспев пробормотала цыганка.
– Не слушайте глупую бабу, дамочка, – отозвался из угла пожилой одноногий солдат и занялся набиванием трубки.
– Значит, никого в девятый? – переспросила сбитая с толку Лариса Васильевна и, с молчаливого согласия очереди, вошла в кабинет.
* * *За массивным столом с конторками сидел старый доктор Борзов в белом халате и шапочке с выразительным красным крестом, точно кто-то неграмотный расписался на ней кровью. Между седенькими ухоженными усами и айболитовской бородкой таилась улыбочка. Нос Борзова венчало профессорское пенсне.
– Проходите, голубушка, присаживайтесь, – дробным говорком сказал Борзов, а после приглашения забормотал в сторону непонятного волосяного клубка, висящего над столом: – Вошла стройная, интересная брюнетка лет тридцати. Умелая косметика, губы ярко накрашены, одета модно и со вкусом. Темные круги под глазами, сероватый цвет лица говорят о неумеренном курении, чрезмерном употреблении алкоголя и половой распущенности… – Лариса Васильевна обомлела. Старичок продолжал бубнить.
– Помогите! – взмолилась блудница охрипшим от рыданий голосом.
– Вы успеваете, Анна Гавриловна?
– Возмутительно, – только и пролепетала Лариса Васильевна.
Волосяной клубок подпрыгнул и оказался верхушкой прически существа по имени Анна Гавриловна.
– Гражданка! Профессор пишет монографию, я ассистирую, профессор тратит бесценное время, пополам разрывается, а вместо благодарности – черствый эгоизм!
– Анна Гавриловна, душенька, я совершенно не в претензии, – кротко вмешался Борзов. Он с укоризной глянул на Ларису Васильевну: – Вы уж простите старого наглеца, сделавшего вас своей музой, хоть и на пару минут… На что жалуетесь?
Ларисе Васильевне стало стыдно. Она отогнула воротничок.
– Вот и вот – язвы, и так по всему телу… Очевидно, лишай, но я не держу животных…
– Угу, – деловито сказал Борзов, – если не затруднит, голубушка, покажитесь нам полностью… – Пока Лариса Васильевна мешкала с пуговицами, Борзов говорил: – Хочу заметить характерную деталь. Чрезмерное подчеркнутое смущение часто идет не от естественного веления души, а от желания специально акцентировать внимание врача на целомудрии его подопечной. Впрочем, вас может осмотреть, раз уж вы так стесняетесь меня, Анна Гавриловна – блестящий специалист в области палеовенерологии, автор нашумевшей книги «Воспаление любви, или Причины бесплодия Маргариты Наваррской». Всем известно, что версию о сужении маточных труб королевы вплоть до полного сращения подтвердила эксгумация. Словом, Анна Гавриловна – ученый, которому стоит довериться, – с жаром заключил Борзов.
– Конечно же, мне все равно, – поспешно сказала Лариса Васильевна. – Куда сложить одежду?
* * *– Что-то серьезное? – Лариса Васильевна от волнения вся покрылась мурашками.
– Как любил повторять мой покойный учитель, – нравоучительно произнес Борзов, – в больнице не говорят о здоровье. Решающее слово за анализами, то есть за Сергеем Модестовичем. Тоже, смею вас уверить, интереснейшая личность наш Сергей Модестович… – Борзов с фонариком копошился между ног Ларисы Васильевны. – Потомственный дворянин, кадетский корпус, красавец офицер, соблазнитель, дуэлянт… Однажды, отлучившись с маневров, находит приют в краковском борделе. Юные прелестницы, вино и прочие удовольствия – и все бы хорошо, но спустя три дня обнаружилась дурная болезня. – Борзов лукаво глянул на Ларису Васильевну. – Так состоялось наше знакомство. Я излечиваю гусара, напутствую и прощаюсь… – Борзов выдержал театральную паузу. – Минула неделя, приходит мой Сергей Модестович в слезах и сообщает, что подал в отставку и желает работать со мной плечом к плечу. И вот уж скоро семьдесят лет как Сергей Модестович беззаветно отдает все силы благородному делу борьбы с венерическими хворями… – За ширмой послышался шорох, визгнул стул и звякнуло что-то металлическое. – Сергей Модестович, просим вас, – Борзов подмигнул Ларисе Васильевне, – стесняется, как мальчишка… Сергей Модестович, просим!
Анна Гавриловна, до этого строчившая за Борзовым, отложила перо и зааплодировала. Из-за ширмы выпорхнул Сергей Модестович в гусарском мундирчике. Покрасовавшись перед Ларисой Васильевной, он гусиным шагом скрылся за ширмой.
Борзов выключил фонарик и отчетливо продиктовал Анне Гавриловне:
– Она побледнела, и крупные капли пота выступили у нее на лице: «Доктор, неужели сифилис? Но откуда?!»
У Ларисы Васильевны подломились ноги.
– Я не ослышалась, вы сказали «сифилис»?!
– Никаких сомнений, – сверкнул стеклами Борзов, – результаты анализов следует ожидать резко положительными.
Анна Гавриловна презрительно скривилась с видом: «Я так и знала», – а Борзов, напротив, спросил с утрированным участием:
– Ну-с, голубушка, поведайте, что за негодяй коснулся вашего… м-м-м… девичества? – и более тихим голосом пояснил внимающей Анне Гавриловне: – Спрашивать надо, соблюдая необходимые такт и осторожность, дабы неловкой фразой не оскорбить, не унизить страждущего, – и у той брезгливое выражение лица в ту же секунду сменилось сочувственной гримасой.
Лариса Васильевна подумала, что нуждается в нашатыре.
– Мнухин Андрей Андреевич, – прошептала она.
– Какой контакт между вами происходил? – настойчиво спросил Борзов.
– Что за наказание! – Лариса Васильевна горест но всплеснула руками.
– Вот уже и неудовольствие выказываем. – Всякое сочувствие покинуло гнусавую Анну Гавриловну. – Думаете, профессор интересуется из праздного любопытства?.. Профессора интересует, как именно вы были близки!
– Орально, – мышиным шепотом созналась Лариса Васильевна, – но меня вынудили, угрожали уволить…
– Слышать не желаю! – Анна Гавриловна демонстративно заткнула уши. – Вы пытаетесь укрыться под маской порядочной женщины, но по существу являетесь типичным примером аморального человека! В состоянии опьянения – не отпирайтесь! – вы не побрезговали вкусить запретного плода, а придя в себя после пьяного угара, намереваетесь оправдаться мнимым насилием над подвыпившей женщиной!
Борзов страдальчески поднял брови:
– Сергей Модестович, не сочтите за труд, разыщите Мнухина. Он нуждается в немедленном осмотре!
Сергей Модестович, как истукан стоявший за ширмой, ретиво полетел исполнять веление Борзова.
В кабинете повисла тягостная пауза. Борзов ходил взад-вперед и теребил ус.
– Некоторые как рассуждают: побеждены, мол, венерические болезни, а разговорчики о них вызывают только нездоровый интерес молодежи к вопросам половой жизни. Это чистой воды лицемерие и ханжество, – Борзов подлил чернил неутомимо стенографирующей Анне Гавриловне. – Сколько трудов написано о пользе аскетизма – намного больше, чем о вреде последнего. И все прахом. А ведь при воздержании человек ощущает огромный прилив сил, возрастает продуктивность труда, и, наоборот, кроме моральной опустошенности, потери интереса к окружающему, половая жизнь ничего не дает. Правильно в народе говорят: «Половая жизнь, развращенность и цинизм в одном поле растут».
