Ирвин Шоу - Вечер в Византии
— Дэвид, — сказал Крейг, — у тебя покраснело лицо.
— Еще бы. Успокой меня, Джесс, успокой. Мой доктор тебе спасибо скажет. Я жалею, что пришел сюда. Впрочем, нет. Я рад случаю поговорить с тобой. Я еще не конченый человек, каким бы конченым ни казался. У меня план один созревает — большое дело, — Тейчмен заговорщицки подмигнул. — Мне нужны талантливые люди. Старой формации. И дисциплины. Капитаны, а не капралы. Такие, как ты, например. Конни сказала, что у тебя есть какая-то идейка. Советовала поговорить с тобой. Или это болтовня?
— Не совсем, — ответил Крейг. — Есть кое-что.
— Да уж пора бы. Позвони мне утром. Потолкуем. Тут не в деньгах дело. Дэвид Тейчмек не из тех, кто делает второсортные фильмы. А теперь извини, Джесс, мне надо уходить. Трудно стало дышать, когда волнуюсь. Меня и доктор постоянно просит не волноваться. Не забудь, что я сказал. Утром. Я остановился в «Карлтоне». — Он пригладил свою роскошную седеющую шевелюру и зашагал прочь подчеркнуто твердой походкой.
Крейг посмотрел вслед одеревенелой, негнущейся фигуре, проталкивавшейся к выходу, и покачал головой. Приверженец дела, которое проиграно, историк эпохи распада. И все же он решил утром позвонить ему.
Крейг заметил, что мужчина, разговаривавший с Натали Сорель, встал и, взяв ее бокал, начал пробираться сквозь толпу к бару. Крейг решил воспользоваться этим и шагнул было в сторону Натали, но как раз в это время дверь из патио открылась и вошла Гейл Маккиннон вместе с каким-то низеньким, болезненного вида мужчиной, лицо которого показалось Крейгу знакомым. Лет за тридцать, редеющие спутанные волосы, под глазами нездоровые желтоватые мешки. Он был в смокинге, Гейл Маккиннон — в дешевом коротком, выше колен, ситцевом платье. Но на ней оно не выглядело дешевым. Она улыбнулась Крейгу, и уклониться от встречи с ней было уже нельзя. По необъяснимой причине ему не хотелось, чтобы она видела его беседующим с Натали Сорель. Они не виделись с тех пор, как расстались после ленча у Мэрфи, но это и не удивительно, поскольку он не вылезал из своего номера — лечился от простуды.
— Добрый вечер, мистер Крейг, — сказала Гейл Маккиннон. — Опять мы встретились!
— Да.
— Позвольте вам представить… — начала было она, повернувшись к своему спутнику.
— Мы уже знакомы, — объявил мужчина неприязненным тоном. — Давно. По Голливуду.
— Боюсь, что память изменяет мне, — сказал Крейг.
— Моя фамилия Рейнолдс.
— Ах да. — Крейг вспомнил фамилию, но не мог сказать, действительно ли он когда-нибудь встречался с этим человеком. Рейнолдс писал рецензии на кинофильмы для одной лос-анджелесской газеты. — Ну конечно. — Он протянул руку.
Рейнолдс с видимой неохотой протянул ему свою.
— Пошли, Гейл, — сказал Рейнолдс. — Мне выпить хочется.
— Иди выпей, Джо, — сказала Гейл Маккиннон. — А я пока поговорю с мистером Крейгом.
Рейнолдс проворчал что-то и стал пробираться к бару.
— Что с ним? — спросил Крейг, озадаченный неприкрытой враждебностью Рейнолдса.
— Так, выпил лишнего.
— Эпитафия всем нам, — сказал Крейг и сделал глоток шампанского. — Чем он занимается так далеко от Лос-Анджелеса?
— Он уже два года представляет в Европе одно телеграфное агентство, — сказала девушка. — И очень мне помогает. — Крейгу показалось, что она как бы защищает Рейнолдса. Неужели у них роман? Он такой невзрачный, угрюмый. Но кто знает, в Канне от девушки всего можно ожидать. Теперь Крейг вспомнил, почему лицо этого человека показалось ему знакомым: это он подсел тогда на террасе отеля «Карлтон» к столику Гейл Маккиннон.
— Он помешан на кино, — продолжала девушка. — Помнит все картины, даже старые. Он для меня — кладезь информации. Видел все ваши фильмы…
— Возможно, поэтому он такой грубый, — сказал Крейг.
— Нет, что вы! Они ему нравятся. Некоторые из них.
Крейг засмеялся.
— Временами ваша молодость проявляется не только во внешности.
— Вон та дама машет вам рукой, — сказала девушка.
Крейг перевел взгляд туда, где сидела Натали Сорель. Та жестами подзывала его к себе. Все-таки разглядела его, несмотря на близорукость. Он поднял руку в знак приветствия.
— Это старая приятельница, — сказал он. — Прошу прошения…
— Вы получили вопросы, которые я оставила вам в отеле?
— Да.
— И что?
— Я порвал их.
— О, какой вы злой, — сказала девушка. — Таких злых людей я еще не встречала. Много слышала о вас плохого, но никто еще не говорил, что вы злой.
— Меняюсь с каждым днем, — ответил он. — Иногда даже быстрее.
— Джо Рейнолдс предупреждал меня насчет вас. Я не хотела вам этого говорить, но теперь уж все равно. У вас есть враги, мистер Крейг, и пусть это будет вам известно. Знаете, почему Рейнолдс так груб с вами?
— Не имею понятия. Я и видел-то этого человека всего один раз — в то утро, когда вы приходили ко мне.
— Возможно. Хотя он говорит, что вы встречались. И однажды вы кое-что про него сказали.
— Что именно? — Он написал очень хвалебную рецензию на одну из ваших картин, а вы сказали: «Этот человек так плохо пишет. Я злюсь на него, даже когда он меня хвалит».
— Когда я это сказал?
— Восемь лет назад.
Крейг засмеялся.
— Ни одно живое существо так не обидчиво, как критик.
— Нельзя сказать, чтоб вы очень уж старались показать себя с приятной стороны, — сказала она. — Вам, пожалуй, надо идти. Как бы эта хорошенькая дамочка не вывихнула себе руку — так сильно она вам машет. — Гейл Маккиннон повернулась и начала бесцеремонна проталкиваться сквозь толпу к бару. Крейг заметил, что Рейнолдс наблюдает оттуда за ними.
«Вот как легко может человек возненавидеть тебя на всю жизнь. Из-за какой-то одной твоей фразы».
Он выбросил Рейнолдса из головы и подошел к Натали. Та встала ему навстречу. Светловолосая, голубоглазая, с роскошной фигурой и удивительно красивыми ногами, она была похожа на любовно сделанную куклу — такая розовая, изящная, не поверишь, что живая. Однако, несмотря на ее внешность и мягкий звонкий голосок, она была женщиной смелой, решительной и страстной.
— Уведи меня в другую комнату, Джесс, — сказала она, протягивая ему руку. — Этот ужасно скучный человек сейчас вернется. — Она говорила по-английски хорошо, с едва уловимым акцентом, и люди, не знавшие, что она родом из Венгрии, не могли определить, кто она по национальности. Так же свободно она владела немецким, французским и итальянским. Со дня их последней встречи она совсем не постарела. Расстались они, может быть, просто из-за случайного стечения обстоятельств, без взаимных обид. Ей надо было сниматься в двух фильмах в Англии. Ему — возвращаться в Америку. Этих картин, снятых в Англии, он не видел. Он слышал, что она сошлась с каким-то испанским графом. Ни Крейг, ни Натали не ждали друг от друга ничего, кроме ласк, — так по крайней мере казалось ему. Потому, наверно, они легко и расстались. Она ни разу не сказала, что любит его, — еще одна черта ее характера, которой он восхищался.
Она взяла его за руку, и они начали пробираться в библиотеку. На пальце у нее был большой бриллиантовый перстень. Крейг вспомнил, что прежде, когда они встречались, она закладывала свои драгоценности, да и он ссужал ее деньгами.
— А ты, как обычно, блистаешь, — сказал он.
— Если бы я знала, что здесь Люсьен Дюллен, то ни за что бы не пришла. Когда такие красавицы появляются среди более зрелых женщин, им надо мешки на голову надевать.
— Тебе-то нечего бояться. Ты еще постоишь за себя. Они сели рядом на кожаный диван. Никого, кроме них, в комнате не было, шум званого вечера — музыка и голоса гостей сюда почти не проникали.
— Дай мне глоток твоего шампанского, — попросила она.
Он протянул ей свой бокал, и она сразу его осушила.
Он вспомнил, что она всегда алчно пила и ела.
Она поставила бокал на столик и с укором посмотрела на него.
— Ты не позвонил мне, как я просила.
— Я поздно вернулся домой.
— Мне надо было поговорить с тобой, — сказала она. — А в тот вечер на коктейле было слишком много народу. Как ты живешь?
— Живу пока.
— Ничего о тебе не слышно. Я спрашивала.
— Прозябаю.
— Что-то непохоже на Джесса Крейга, каким я его знала.
— Слишком уж все деятельны. Если бы мы давали себе передышку каждый год месяцев на шесть, то всем было бы гораздо лучше. Вот я и слез пока с карусели.
— Мне тревожно, когда я о тебе думаю.
— И часто ты обо мне думаешь? — Нет. — Она засмеялась. У нее были маленькие белые зубы и маленький розовый язычок. — Только когда дурь лезет в голову. — Она сильно сжала его руку. — Сколько времени прошло с тех пор — пять лет?
— Больше. Лет шесть или семь.
— Ой, как летит время. А ты неисправим.
— Как это понимать?
— Я видела, как ты разговаривал с юной красоткой. Что-то она все возле тебя околачивается.
