Ирвин Ялом - Проблема Спинозы
Барух открыл было рот, чтобы ответить, но рабби торопливо продолжил:
— Однако, возможно, еще не все потеряно. Я — человек верный своим друзьям, и моя долгая дружба с твоим благословенным отцом велит мне сделать все, что в моих силах, чтобы дать тебе защиту и водительство. Сейчас же я хочу, чтобы ты просто сидел и слушал. Я наставлял тебя с тех пор, как тебе исполнилось пять лет, и ты еще не слишком стар для наставлений. Я хочу преподать тебе особый урок истории…
— Давай вернемся, — начал рабби Мортейра своим самым «раввинским» тоном, — в древнюю Испанию, землю твоих предков. Знаешь ли ты, что евреи сначала, примерно тысячу лет назад, прибыли в Испанию и жили в мире с маврами и христианами целые столетия, несмотря на то что повсюду в остальном мире евреев встречали враждебно?
Бенто утомленно кивнул, закатив глаза.
Рабби Мортейра заметил это, но ничего не сказал.
— В XIII и XIV веках нас гнали из страны в страну. Сначала изгнали из Англии — источника проклятой кровавой клеветы, обвинившей нас в том, что мы замешиваем мацу на крови младенцев-иноверцев. Потом нас изгнала Франция, потом германские города, Италия и Сицилия — в общем, вся Западная Европа, не считая Испании, где продолжала существовать la Conviviencia[75], и евреи, христиане и мавры дружески общались друг с другом. Однако постепенная христианская Реконкиста Испании, освободившая ее от владычества мавров, стала символом заката этого золотого времени. А знаешь ли ты, как в 1391 году закончилась la Conviviencia?
— Да, я знаю об изгнании и о погромах 1391 года в Кастилии и Арагоне. И вы знаете, что я это знаю. К чему же вы сегодня о них вспомнили?
— Я знаю, что ты думаешь, что знаешь это. Но есть просто знание — а есть истинное знание, знание сердцем, и ты еще не достиг этого уровня. Все, о чем я прошу, — это чтобы ты слушал. Ничего больше. Все станет ясно со временем…
Чем в действительности отличался 1391 год, — продолжал рабби, — это тем, что после погромов евреи впервые в истории начали обращаться в христианство — и обращаться толпами, тысячами, десятками тысяч. Испанские евреи сдались. Они были слабы. Они решили, что наша Тора — истинное слово Божие — и наше трех- тысячелетнее наследие не стоят того, чтобы ради них жить под угрозой постоянного преследования. Столь массовое обращение евреев обладало значением, сотрясшим основы этого мира: никогда прежде в истории мы, евреи, не отрекались от своей веры! Сравни это с 1096 годом. Ты знаешь, что это за дата? Ты понимаешь, о чем я говорю, Барух?
— Несомненно, вы имеете в виду евреев, которые были убиты во время погромов в период крестовых походов — погромов 1096 года в Майнце.
— В Майнце и других городах Рейнской земли. Да, их истребляли — а знаешь ли ты, кто возглавлял эту бойню? Монахи! Всякий раз, как происходило массовое убийство евреев, во главе его стояли люди с крестом. Да, евреи Майнца, эти прекрасные люди, эти чудесные мученики, предпочли смерть обращению — многие сами подставляли шею палачам, а другие убивали своих родных, чтобы не дать им пасть от мечей иноверцев! Они предпочитали смерть крещению!
Бенто смотрел на него во все глаза.
— И вы этим восхищаетесь? Вы считаете, что это достойно похвалы — покончить с собственной жизнью и, между прочим, убить собственных детей, чтобы…
— Барух, тебе еще многому предстоит научиться, если ты считаешь, что никакая причина не заслуживает пожертвования собственной малозначимой жизнью! Но у меня сейчас слишком мало времени, чтобы просвещать тебя в этом отношении. Сегодня тебе не время демонстрировать свою дерзость! Для этого будет много времени позже. Понимаешь ты это или нет, но ты стоишь на великом перекрестке своей жизни, и я пытаюсь помочь тебе выбрать свой путь. Я хочу, чтобы ты слушал внимательно и молча — слушал мой рассказ о том, в какой опасности ныне пребывает вся наша еврейская цивилизация!
Бенто не опустил голову, дыхание у него не сбилось, и он отметил про себя, как яростный голос рабби пугал его когда-то — и как мало страха он вызывал сегодня.
Рабби Мортейра сделал глубокий вдох и продолжал:
— В XV столетии в Испании новые обращения продолжали совершаться тысячами — в числе крестившихся были и члены твоей семьи. Но жажда крови католической церкви была еще не утолена. Они объявили, что конвер- со — не вполне христиане, что некоторые по-прежнему затаили в душе еврейские чувства, и послали инквизиторов вынюхивать все еврейское! Те расспрашивали: «Чем ты занимался в пятницу и субботу?», «Зажигал ли ты свечи?», «В какой день в твоем доме меняют простыни?», «Как ты варишь суп?» И если инквизиторы обнаруживали хоть малейший след еврейской традиционной кухни или еврейских обычаев, добрые священники сжигали людей заживо на кострах! И даже тогда они не были убеждены в чистоте конверсо. Любой след еврейства должен был быть вырван с корнем! Они не желали, чтобы конверсо видели истинно верующих евреев — из страха, что возродятся старые традиции — и поэтому в 1492 году изгнали из Испании всех евреев — всех до единого! Многие, в том числе и твои предки, отправились в Португалию, но и там их ждала лишь краткая передышка. Пятью годами позже король Португалии настоял, чтобы каждый еврей выбрал между обращением или изгнанием. И вновь десятки тысяч выбрали крещение и были потеряны для нашей веры. Это был худший момент в истории иудаизма, и я в числе многих верил, что теперь- то уж пришествие мессии неминуемо. Ты помнишь, как я давал тебе читать великую трилогию Исаака Абарбанеля о мессии, где говорилось именно об этом?
— Я помню, что Абарбанель не приводит никаких рациональных доказательств того, почему евреи должны обязательно прийти к этому худшему моменту в своей истории, чтобы произошло такое мифическое событие. Не помню и никакого объяснения тому, что всемогущий Бог не способен защитить свой избранный народ, и почему он позволяет ему прийти к такому моменту, и почему…
— Тихо! Сегодня ты только слушаешь, Барух! — рявкнул рабби. — Для разнообразия, может быть — в последний раз, сделай именно то, что я тебе говорю! Когда я задаю вопрос, отвечай просто «да» или «нет». Мне немногое осталось тебе сказать… Я говорил о худшем моменте в еврейской истории. Где было искать пристанища евреям конца XV и начала XVI века? Где во всем этом мире могли они найти тихую гавань? Некоторые отправились на восток в Оттоманскую империю или в итальянский Ливорно — город, который мирился с ними благодаря наличию у них полезной сети торговых связей по всему миру. А потом, после 1579 года, когда северные провинции Нидерландов провозгласили свою независимость от католической Испании, некоторые евреи отыскали дорогу сюда, в Амстердам. Как же встретили нас голландцы? Как никакой другой народ в мире! Они абсолютно терпимы в отношении веры. Никто не расспрашивал нас о религиозных верованиях. Они были кальвинистами, но признавали право каждого почитать Бога на свой манер — каждого, кроме католиков. Этих-то голландцы на дух не переносили. Но это не наше дело. Нас здесь не только не преследовали — нас приняли с радостью, поскольку Нидерланды хотели стать важным торговым центром и знали, что марранские торговцы могут этому поспособствовать. Стало прибывать все больше и больше иммигрантов из Португалии, радуясь терпимости, которой они нигде не встречали многие века. Приезжали и другие евреи — бедняки-ашкенази из Германии и Восточной Европы, спасаясь от безумной жестокости, с которой там преследовали евреев. Разумеется, этим евреям- ашкенази недоставало развитой культуры сефардов — у них не было ни образования, ни навыков, и большинство их стали разносчиками, старьевщиками и лавочниками, но все же мы приветствовали их и оказывали им милосердие. Знаешь ли ты, что твой отец вносил регулярные и щедрые пожертвования в ашкеназский фонд нашей синагоги?
Барух молча кивнул.
— А потом, — продолжал рабби Мортейра, — через несколько лет власти Амстердама, проконсультировавшись с великим законником Гроциусом, официально признали наше право жить в Амстердаме. Поначалу мы проявляли робость и следовали старой традиции оставаться незаметными. Так, мы никак внешне не выделяли здания наших четырех синагог, но проводили молитвенные службы в помещениях, походивших на частные дома. Лишь по прошествии многих лет, свободных от гонений, мы по-настоящему осознали, что можем открыто исповедовать свою веру и быть уверенными в том, что государство защитит наши жизни и собственность. Нам, евреям Амстердама, необыкновенно повезло жить в единственном месте во всем мире, где евреи могут быть свободными. Ты понимаешь это — в единственном месте во всем мире!
Барух неуютно поерзал на своем деревянном табурете и снова небрежно кивнул.
— Терпение, терпение, Барух! Послушай еще немного — я уже приближаюсь к вопросам, обладающим для тебя первоочередной важностью. Наша замечательная свобода основывается на определенных обязательствах, которые без обиняков выразил совет Амстердама. Ты, без сомнения, знаешь, каковы эти обязательства?
