Оксана Робски - Casual
Мне хотелось пережить этот день и верилось, что завтра все образуется.
В дверь постучали. Я все время забывала про Алекс. Она принесла трубку: мне звонил водитель. И включила свет.
У его мамы гиперкриз. Ей надо в больницу. Им не на чем ее отвезти — машина сгорела. Не могу ли я прислать водителя?
Нет, не могу. Это опасно. Она должна оставаться дома.
— Пойми меня, — просила я больного, перепуганного человека, — возможно, за вашей квартирой следят. Мы не можем рисковать. Я пришлю вам доктора. Он будет рядом с ней, пока в этом будет необходимость.
Он молчал. Лучше бы он кричал и посылал матом меня и всех моих Вов и Крыс.
Он молчал. И мне захотелось быть рядом с ним, поддержать его в этой изнуряющей борьбе за принципы и покой. Или, может быть, мне хотелось, чтобы он поддерживал меня?
Я позвонила своему врачу. Он обещал сделать все, что в его силах.
Все это время Алекс находилась в кабинете.
«Бедная девочка, — подумала я. — За два рабочих дня и тебе наркотики, и виляние перед ГАИ, и больная старушка, которую могут убить, и я — часами качаюсь в плюшевом кресле».
— Ты что-нибудь ела? — спросила я.
— Да. Вместе со всеми. — Она махнула в сторону приемной.
— Подожди меня. Скоро поедем.
Я решила отправиться к Веронике. Забраться с ногами в кресло в ее темном, зашторенном кабинете и укрыться от всего мира. Может быть, даже поплакать вместе. Как бонусный зайчик в игровом автомате, перед глазами всплыл Игорь. Конечно, он уже дома.
Лучше поехать к Лене. Сесть перед камином и, глядя на сумасшедшую пляску огня, потягивать красное вино из огромных бокалов. И обсуждать мужиков, какое они все дерьмо. И жизнь тоже. Только это вино и этот огонь имеют смысл.
По ее «алле» я поняла, что она не одна. Конечно, у нее же роман. Как это неудобно, когда в жизни твоей подруги появляется мужчина.
Поехать туда — значит почувствовать себя актером, который вышел на сцену, не прочитав пьесы.
Я повесила трубку, не сказав ни слова. Перспектива зарыться в мягкие подушки Катиного Provazi перед телевизором показалась мне более привлекательной. Ее расчетливый ум быстро разложит мои беды, как уравнение, на составные; перемножит, разделит, вычтет корень и определит процент; получит в итоге число «пи» и убедит меня в том, что все вопросы мы уже решили.
Она собралась на вечеринку «ДОН-Строя» со своим олигархом.
— Он дал мне всего полтора часа на сборы! — возмущалась она, и ее голос дрожал от возбуждения. — Как ты думаешь, чего он от меня хочет?
— Любви, — ответила я. — После того как генералы завоевывают все земли, которые возможно, они возвращаются домой.
Я не стала ей объяснять, что происходит это с ними от распущенности. Чем богаче человек и чем выше его положение, тем более распущенным он позволяет себе быть. Только единицы умудряются найти в себе некий стержень, который помогает им этого избежать. И опираются на него всю жизнь. Обычно это семья. Дом, жена, дети, собака. Компьютер, теща, спортивный канал.
Я почувствовала себя забытой. Как будто дороги всего человечества вели на юг, а моя — на север. Или наоборот. Я не понимала, почему это должно случиться со мной.
— Потому что ты сильная, — объяснил мне Ванечка. Я позвонила ему в Лондон. — У нас ты была бы премьер-министром.
Я часто слышала это в своей жизни. Когда других жалели, мне говорили: ты — сильная. Когда другие пьют белое вино, разбавляя его признаниями в любви, я вынуждена думать о том, что должна спасти своего водителя. И его маму. И вернуть им жизнь.
Пока мои подруги наслаждались любовью, я все время должна была убивать кого-то. Я с залихватскими песнями переходила в разряд серийных убийц.
Телефон Олежека был переведен на автоответчик. Я попросила его срочно связаться со мной.
Домой не хотелось. В ночной тишине комнат принятое решение будет гонять меня из угла в угол и не даст заснуть.
Алекс была рада переменам. Она аккуратно вела машину по вечерней Москве, каждую минуту нажимая на кнопку в радиоприемнике. Как только какая-то песня мне нравилась, она тут же переключала ее на другую. Я молчала, мучительно борясь с раздражением.
«ДОН-Строй» закатил очередную свою вечеринку. Их бюджет на развлечения сравним, наверное, только с бюджетом на закупку стройматериалов.
У меня не было пригласительного, и я попросила Катю встретить меня.
Мы сидели за столом с ее олигархом и какими-то его приятелями, каждый из которых на него или уже работал, или мечтал работать, и то и дело к нам кто-нибудь подходил, чтобы почтительно с ним поздороваться. Девушки с соседних столов с завистью смотрели на нас с Катей, и мы купались в волнах его величия.
— Ты искала меня? — шепнул мне на ухо Олежек, вдруг возникнув у меня за спиной. Он с достоинством пожал руки всем мужчинам за нашим столом и сделал комплимент Катиной прическе.
— Не ожидала тебя здесь увидеть, — честно сказала я, когда мы отошли с ним в глубь зала.
Он неопределенно пожал плечами.
— А я был уверен, что найду тебя здесь.
Теперь пожала плечами я. Пренебрежительно.
— Я хочу убить Вову Крысу, — сказала я.
Наши плечи двигались так же часто, как в национальном еврейском танце под песню «Хава нагила».
В ответ его плечи двинулись равнодушно.
— Ты мне поможешь? — уточнила я.
— Не смогу. — Он уверенно мотнул головой, и я увидела в его глазах искреннее сожаление. — Мне сейчас в таком деле засветиться нельзя.
— Почему?
Его плечи качнулись загадочно.
— Так… А тебе срочно?
— Срочно. — Я кивнула ему как телефонисту, принимающему телеграмму.
— Не могу.
Заявление банка об отторжении собственности на основании договора о залоге уже легло на стол судебного исполнителя. О чем мне прислали уведомление. Попросили расписаться. Видимо, я могла идти собирать вещи.
Мой дом за три с половиной миллиона продавался, чтобы погасить банку задолженность в сто двадцать тысяч. Невероятная глупость.
Надо было позвонить Вадиму и одолжить у него эти деньги.
А чем отдавать?
А если он откажет? Как унизительно пережить подобный отказ!
Я думала о своем директоре Сергее. Букашка, которую вовремя не раздавили, потому что лень было шевельнуть ногой, отложила личинки. И теперь они сожрут весь огород. У меня не было на него зла — только равнодушное презрение.
Такие деньги, конечно, есть у Вероникиного Игоря. Я представила, как приеду к нему и он будет насмешливо на меня смотреть, закинув ноги на стол. Лучше уж продать дом.
Есть еще Катин олигарх. К нему с такими просьбами обращаются, наверное, по нескольку раз в день.
Есть Ванечка, который в силу своего английского менталитета не представляет, как можно одолжить столько денег.
Есть мои бриллианты. Но кому их продать?
Начать одалживать деньги — значит признаться в своей деловой несостоятельности. Предательство Сергея — тоже несостоятельность. Не надо было делать так, чтобы от одного человека зависело решение всех вопросов.
Я ходила из комнаты в комнату, и моя филиппинка ускользала от меня с завидным упорством.
Если бы Серж был жив! Я так устала от необходимости принимать решения. С ним я могла бы быть страусом и засунуть голову в песок. А он бы разбирался с этими закладными.
Если бы Серж был жив, он бы нянчил сейчас своего сына и смотрел на Светлану теплыми, благодарными глазами. А вдруг он и вправду ее любил?
Как только я оделась, филиппинка оказалась у входной двери и с вежливой улыбкой попрощалась со мной. Платье с длинным фартуком от «Мажордома» делало ее похожей на героиню мексиканских сериалов.
Я не предупредила Светлану о своем приезде.
С запоздалым сожалением подумала о том, что надо было купить ребенку игрушку.
Светлана была растрепана, и мне показалось, что она вряд ли сегодня умывалась. Ребенок истошно орал в Машиной кроватке.
— Ты можешь посидеть с Сережей несколько часов? — Она умоляюще посмотрела на меня.
— А что ты хочешь? — Я немного испугалась такой перспективы.
— Он сопливит, с ним нельзя на улицу. — Она готова была расплакаться. Я не понимала, почему она не успокаивает ребенка.
— Тебе что-то нужно купить? — уточнила я.
— Нет. — Из ее глаз хлынули слезы. — Я устала! Я замурована здесь в четырех стенах!
Она затравленно огляделась вокруг.
— Успокой ребенка, — сказала я.
— Не буду! — Светлана перешла на визг: она бросилась на расстеленную кровать и стала колотить по подушкам. — Пусть орет! Мне все равно! Он орет круглые сутки!
Я аккуратно достала Сережу из кроватки. Его тельце в моих руках напоминало мне куклу хорошего качества.
— Ну-ну, малыш, — просюсюкала я, а руки вспоминали, как нужно держать ребенка, — успокойся, все хорошо.
Приговаривая таким образом, я кружилась по комнате.
