Алексей Кирносов - Простое море

Гаврилов вышел. Капитан вызвал вахтенного и приказал готовить машину. Он вышел на палубу. Было морозно. В гавани плавали льдины. У Восточного причала в углу, где глубина была поменьше, уже стал лед. По нему осторожно ходили два десятилетних мальчика. Третий, получше одетый, стоял на берегу и что-то кричал им. Под одним из мальчиков лед хрустнул, он успел отпрыгнуть. На лед полилась из трещины черная вода. Оба помчались к берегу...

Сергей Николаевич улыбнулся, тихо, для себя, сказал:

— Сорванцы...

За пятнадцать минут до отхода явился доктор. У него было землистое, изможденное лицо и красные глаза. Взбешенный старпом привел его в капитанскую каюту.

— Я так больше не могу! — крикнул старпом. — Или он — или я... Решайте, Сергей Николаевич.

Капитан выдвинул ящик стола.

— Вот заявление Иллариона Кирилловича об увольнении по собственному желанию. Оно датировано вчерашним числом. По закону моряк имеет право уволиться с судна в любом советском порту.

Сергей Николаевич размашисто написал в верхнем углу заявления: «Не возражаю».

— По собственному желанию... — проворчал старпом. — Он над нами издевался как хотел, а мы его по головке гладим...

И старпом вышел, хлопнув дверью.

— Имущество по акту передадите старпому, — сказал Сергей Николаевич. — Рабочую одежду сдадите боцману. Теперь последнее... Когда уйдете с судна, идите сразу к Гаврилову. Он человек здешний — сразу введет вас в курс дела, чтобы вам не ходить зря. Желаю вам все-таки взять себя в руки. Прощайте.

Сергей Николаевич повернулся к доктору спиной и стал листать судовой журнал.

— Прощайте, — отозвался доктор. — Я доволен, что ухожу. Не поминайте лихом.

Из-за доктора выход задержался на полчаса. Как только он со своим стареньким чемоданчиком в руках сошел на берег, старпом приказал отдать швартовы. До тех пор пока был виден причал, на нем неподвижно возвышалась тонкая фигура Иллариона Кирилловича. Потом причал скрылся за мысом, и Илларион Кириллович навсегда ушел из жизни «Градуса» и его экипажа.

«Градус» направлялся в Песчаное за вехами, подгоняемый холодным восточным ветром, раскачиваясь на все усиливающейся волне. Через три часа он был уже в Песчаном. Матросы принялись подкатывать вехи к краю причала и грузить их на палубу. Старпом поработал немного вместе с ними, «взбодрил команду» и, увидев, что люди набросились на работу, по выражению боцмана, как на буфет, отправился прогуляться по берегу.

Коля Бобров любил бродить по краю моря в таких местах, где нет ни пляжей, ни причалов. Облизанные морем камешки и осколки стекла, выброшенные на берег водоросли, палки, рыбешки, шипение прибоя и туманные силуэты судов на горизонте — все это напоминало далекое, давно и безвозвратно прошедшее. Тогда он еще не был моряком, а только мечтал об этом, бегая по берегу с такими же загорелыми и перецарапанными пацанами, каким был сам. Тогда достаточно было забраться в рыбачью лодку, вытащенную на берег, чтобы вообразить себя капитаном дредноута. Бычки в водорослях у свай могли быть и дельфинами, и акулами, шустрые крабы вполне заменяли осьминогов, а блестки кварца в камне считались настоящим золотом... Обо всем этом шуршали волны, и Коле Боброву становилось грустно оттого, что он теперь не тот вихрастый пацан, а грубиян старпом, человек с черствой душой и закостенелым сердцем.

Он нагнулся и подобрал кусок гранита, источенный волнами. С одной стороны камень был похож на идущего пингвина. С другой в нем виделся медведь. Коля положил камень на ладонь, и получилась черепаха — с головой и передними лапами. Он снова поставил камень. Теперь это был уже не пингвин и не медведь, а монах, протянувший руку за милостыней. Коля пригляделся к монаху — и он превратился в голову викинга с развевающимися волосами и бородой.

— Чертовщина, — сказал Коля Бобров, протер камень платком и положил его в карман ватника. После этого он закурил и пошел обратно на судно. Он шел по опавшей пене прибоя, глядя под ноги, и в кружевах пены ему тоже рисовались неясные, где-то виденные образы. Они появлялись и ускользали до того, как он мог вспомнить, о чем это говорит сердцу. Он подумал, что волны, и пена прибоя, и запах моря — это все о Кате, которой он так и не отправил письмо. Она, конечно, думает, что случайно встреченный моряк давно забыл ее. Возможно, она и сама его забыла...

Когда старпом подошел к судну, погрузка уже кончалась. Он помог погрузить последние три вехи и пошел докладывать капитану, что дело сделано. Сергей Николаевич лежал на диване и держался за щеку. Его лицо было немного перекошено на левый бок. Коля сделал вид, что ничего не замечает, ибо нет ничего хуже, чем напоминать человеку о его болезни.

— Погрузили гавриловское хозяйство, — сказал старпом. — Можно топать обратно.

— А вы скомандовали, чтобы готовили машину? — спросил капитан, кряхтя и шепелявя.

— Скомандовал.

Все-таки старпом не выдержал и заметил:

— Эка вас перекосило... Может, полежите, а я доведу судно до Масельска?

— Нет, я еще могу работать, — отказался от такого предложения Сергей Николаевич. — Пошли наверх.

— А если вас и дальше будет раздувать?

— Придем домой — схожу к зубодерам. Я чувствую, что завтра нам удастся выскочить из Масельска.

— А если в Масельске сходить?

— Ну, какие там врачи... Искалечат еще. Пошли, старпом.

Коля вышел от капитана и зашел в каюту переодеть куртку. Он вынул из кармана камень, поставил на книжную полку и некоторое время внимательно смотрел на него. Все-таки камень более всего походил на идущего по льду пингвина.

— Пусть будет пингвин, — сказал Коля. Он вымыл руки, переоделся и пошел на мостик.

Был поздний вечер, когда «Градус» подошел к Гидрографическому причалу Масельской гавани. Гаврилов и пятеро рабочих уже ожидали их. Как только подали трап, рабочие поднялись на судно, наладили лебедку и стали быстро, умело сгружать вехи на причал.

— Ну, капитан, отвоевался ты, — крикнул Гаврилов Сергею Николаевичу. — Получил радио, чтобы завтра ты шел в базу. Можешь с утра отваливать.

Он поднялся на палубу «Градуса». Капитан, старпом и Гаврилов прошли в капитанскую каюту.

— Какой прогноз на завтра? — спросил Сергей Николаевич.

— Семь баллов от норд-оста. Зато видимость хорошая. Две мили.

— И то утешение, — сказал старпом. — А какой лед в базе, не поинтересовались?

— Как же не поинтересоваться? Пять сантиметров. Проломитесь с божьей помощью.

— Значит, ЦУ я вам даю такое, — сказал капитан. — Завтра к семи приготовить машину. В семь надо выйти, чтобы прибыть в базу в светлое время. Наверху все закрепите по-штормовому. Вы теперь у меня один помощник остались — так что работайте и за второго. Крепление проверьте очень тщательно — где семь баллов, там и девять могут быть. Матросов на берег не пускайте.

— Они и сами не пойдут.

— Все равно предупредите. А с этого типа, — капитан ткнул пальцем в грудь Гаврилова, — стребуйте наряды на погрузку вех. Все ясно?

— Дам я ему наряды, — засмеялся Гаврилов. — Сейчас пойдем в мою контору, они уже приготовленные лежат. Ты, старший, там за бригадира распишешься. Бобров твоя фамилия?

— Бобров.

— Значит, я правильно написал. До весны? — спросил Гаврилов и пожал протянутую капитаном руку.

— Как обычно. Если не помру от зубной боли.

— Вот оно что... То-то я гляжу — тебя налево расперло. А спросить неудобно...

Старпом и Гаврилов вышли от капитана и направились в контору гидроучастка. Там Бобров взял наряды на погрузку и вернулся на «Градус». Сделав необходимые распоряжения, он заперся в каюте и стал дописывать свое бесконечное письмо. Он твердо решил закончить его сегодня, чтобы сразу после прихода в базу отослать письмо в Пермь, Катюше.

Коля Бобров лег спать только в два часа ночи, а в половине шестого его уже разбудил вахтенный и попросил пройти к капитану. Увидев Сергея Николаевича, Коля Бобров отпрянул назад. У капитана лицо увеличилось вдвое. Левая сторона была раздута до невероятного размера.

— Мы никуда не пойдем, — сказал старпом. — Я сейчас же вызову машину и отвезу вас в больницу.

— Ничего вы не будете вызывать, — глухо, как из-под подушки, прозвучал голос капитана.

— Вы что, смеетесь? — вспылил Коля. — Это же готовая гангрена. Вы же помрете, чудак человек! Я иду за машиной.

— Стойте. Пока что я здесь капитан и приказываю я.

— Ну и приказывайте, — сказал Коля. — Я вам не препятствую. — Он вышел из каюты и закрыл за собой дверь. Едва он успел сделать два шага, как дверь открылась и раздался властный голос капитана: