Юля Лемеш - Лежачий полицейский
– Делать-то нечего… Но я не про то. Представь, его подагру у нас в стране сейчас нечем лечить. Был какой-то «Блемарен», лекарство такое, он ему здорово помогал, а теперь – тю-тю, исчез из продажи. Я даже через Интернет пытался выяснить, в чем дело. Так оказывается, таких страдальцев – тьма. Болезни есть, а лечить нечем. Народ воет, наши медикаменты не выпускают, импортных – нема, делай чего хочешь.
– И что?
– А ничего – геноцид какой-то в государственном масштабе. Они еще смеют орать про ничтожный прирост населения. Какая тут рождаемость, если им наверху насрать, что людям лечиться нечем? Я даже по собственной инициативе начал рассылать письма – обратите внимание, господа чиновники из комитета по здравоохранению, – народ мучается.
– А они что?
– Из Москвы постоянно приходят одинаковые ответы – требуем питерских чинуш обеспечить этим самым «Блемареном» господина такого-то. Почему-то упирают на нехватку льготных лекарств. А эти таблетки вовсе и не льготные, они дорогущие. Фигня на палочке. Что, ему ответы ихние на больные суставы наклеивать?
– Ага, фашизм, – подтвердила я, чтоб показать, что участвую в беседе.
– Вот именно. Но дело не в этом.
Скорее всего, Карабас примеривался, с чего бы начать настоящее откровение, разминаясь историей про таблетки.
– Тут такая тема. Они очень замкнуто живут. Только по телефону с родственниками и знакомыми общаются. Но вот в чем фишка – эти двое живут исключительно друг для друга. Она старше него. А он ради нее живет. Черт, ты даже не представляешь, насколько приятно их слушать. Какая-то удивительная гармония в отношениях. Даже не знаю, как правильно назвать. Дружба? Нет, – Карабас яростно тряхнул головой. – Но точно знаю – это гораздо больше, чем любовь.
– А почему тебя вся эта история беспокоит?
Доверительно подсев ко мне на край кровати, Карабас длинными пальцами помял уголок наволочки, свернув ее в форме коровьего уха, направленного в мою сторону.
– Я теперь абсолютно уверен. Я на все сто уверен – я хочу жену старше себя. Я хочу прожить с ней долгую счастливую жизнь. Богатую самыми разными событиями. Чтоб потом было что вспомнить на старости лет. Я стану для нее всем, отцом, сыном, другом, любовником, подругой. Я даже стану медсестрой, чтоб смочь в старости ухаживать за ней как профессиональная сиделка. Это на тот случай, если она заболеет. А главное, я хочу стать чем-то значимым в ее жизни. Чтоб она уважала меня так же, как эта незнакомая мне женщина уважает своего мужа. Ты не поверишь, я ведь много чего умею. Я даже сам могу заменить всю сантехнику, если понадобится. У меня ведь классный отец, о таком отце говорят – мастер. Я пока еще не мастер, но непременно им стану. Если только…
Сообразив, что мне прям сейчас открыли душу, я сделала серьезное лицо, какое только возможно при выслушивании исповеди. Только теперь мне открылось, как, в сущности, мало я знаю Карабаса. Оказывается, совсем не знаю. Если, конечно, не брать в расчет мимолетных приключений. Раньше казалось, что все эти Барабасы на поверку оказываются поверхностными субъектами. Когда дело не связано с компьютерами, скейтами, скелетами Аннушками и великами. Теперь Карабас открылся с другой, пугающей стороны. Пугающей своей яростной недосказанностью.
– А почему непременно жена должна быть старше?
– Все просто и гениально. Почитай статистику. Пожилых женщин значительно больше, чем мужчин. Вывод: мы мрем раньше. А если так, значит, при моей схеме мы вполне можем помереть в один день. А я не желаю оставить свою жену горевать в одиночестве. И потом, есть шанс, что она до меня уже была замужем, значит, есть ребятенок, а если нет, то я ее убеждю не рожать. После сорока это опасно. Любой врач скажет.
– Убеждю? – спросила я, не уверенная в существовании данного слова в русском языке. А потом по-настоящему спохватилась: – Сколько-сколько ей будет лет?
Реакция Карабаса мне сразу показалась неожиданной.
– Немного после сорока.
– А тебе, обалдуй, сколько?
Ощерившись, недозревший малолетний жених стал похож на овчарку, заставшую с поличным беспечно гадящего кота на своей территории. По-моему, у него даже нос навострился и волосы приподнялись дыбом. Как у психованного дикобраза. Такая реакция требовала немедленного уравновешенного внушения.
– Ты влюбился не в конкретную женщину, а в чужие, годами налаженные отношения. Эта пара, за которой ты бессовестно подслушивал, прожила прекрасную жизнь. Может, они изначально созданы друг для друга. Может, они – исключение из правил. А ты искусственно пытаешься пристегнуть себя к чужому счастью, – несмотря на кипучую злость Карабаса, медленно продолжила я. – И потом, по-моему, ты плохо знаешь женщин. Ну скажи мне честно, на кой ты сдался сорокалетней, пускай даже напрочь одинокой женщине?
Одним глотком выпив воду, предназначенную для меня, Карабас чуть не отгрыз край стакана. Его глаза метали такие молнии, что впору было обзавестись громоотводом.
– А я твоего мнения не спрашивал! – в запале проорал он. – Ты на себя посмотри. Сокровище выискалось. Привыкла за Игорешиной спиной отсиживаться, а сама-то что из себя представляешь? Тебе и через двадцать лет не светит стать такой, как она.
– Не ори! Ты тоже мечтаешь, чтоб твоя жена могла укрыться за тобой, как за каменной стеной! – растерялась я от такого напора.
– Черт. Черт, черт, черт. Яблоня от яблока… Ты совсем не похожа на свою мать…
Сообразив, что ляпнул лишнее, Карабас потупился. Спрятал глаза под растрепанной челкой. Не зная, как исправить ситуацию, он плюхнул мне на лоб плохо отжатое полотенце. Которое, по идее, должно было принести легкую прохладу моим вскипевшим мозгам. Но вместо этого обдало мне все лицо тепловатой водичкой. Шустро потекшей на подушку.
– Вот зараза! – пришлось вскочить, чтоб не оказаться утопленной.
Отжав полотенце в ближайший цветочный горшок, я подошла к понурому Карабасу, ссутулившемуся на стуле. Притихший, он был мне более понятен, чем пять минут назад. Большой несчастный ребенок. Которого никто в целом мире не понимает. Правда, ребенок весьма мускулистый, нахальный и скрытный. Но раз несчастный, то я легонько потрепала его по плечу, призывая к примирению.
– Ты уже в кого-то успел влюбиться?
Челка кивнула.
– Она об этом знает?
Челка отрицательно помотала справа налево.
– Борись. Сделай ее счастливой. И плевать, сколько ей лет.
Он приподнял голову и посмотрел на меня странным, недоуменным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. А потом боднул лбом мне в живот. За что я немедленно угостила его мокрым полотенцем. В разгар веселья пришел Игорь. И кто его станет винить – ни разу не поверил в мое плохое самочувствие.
Глава 30
Ритка сумела ошарашить всех своих друзей и знакомых. Да так, что все просто обалдели. Слово не совсем подходящее, но как тут еще сказать, когда такие, как она, ни с того ни с сего становятся лесби? Правда, не исключаю, что сюрпризом Ритино перевоплощение стало только для меня. Ведь мы не так часто общались. Можно сказать, изредка. От случая к случаю. И почти всегда при этом присутствовали посторонние. Так что ее наклонности, о которых я не имела никакого знания, могли и не проявляться. Ведь я на все сто была убеждена, что она находится в поиске мужа.
По моему мнению, все неприватизированные девушки находятся в активном поиске добровольца. Готового не только окольцевать, но и предложить надежное укрытие от житейских проблем. Лучше – если и финансовых. У Ритки финансовые неурядицы решены. Значит, ей требовался друг, любовник, производитель, а если повезет, то и единомышленник, способный покруче раскрутить ее бизнес.
Вот объясните мне, чего ей еще было надо? Красивая, образованная, шквал поклонников, правда, в личной жизни полный караул. Но с такими проблемами сталкивается сегодня добрая половина приличных девушек. Они мощной волной заполонили производственные ниши, ранее оккупированные мужиками. Чтоб потом напрасно пытаться убедить этих самых мужиков в своей трогательной беззащитности. Мстительные мужики, естественно, верить им не торопятся и продолжают жениться на потенциально примерных домохозяйках. Командный голос хорош в армии, а не в уютной спальне.
Вместо крутого самца в спальне Риты обосновалась довольно молодая девица. Почти ребенок, если судить по внешним признакам. Остроносая, с писклявым детским голоском, она была милой до приторности. Этакий ненароком выпавший из родительского гнезда птенчик. Которого просто необходимо холить и лелеять.
Птенчик жеманился при виде Риткиных знакомых, неважно, какого пола они были. Она вполне естественно рассиживала на диване, скрестив голые ноги по-турецки, скромно потупив глазки и щебеча нежно и томно о себе самой. Она всегда говорила только о себе. Где была, с кем общалась, что у нее в данный момент побаливает, какую юбочку она приглядела в магазине. Все мировые проблемы крутились исключительно вокруг ее особы.
