Алексей Федотов - Свет во тьме
Вторым зашел какой-то, как он себя называл, «послушник». Звали его Борис, был он лет тридцати, в грязном подряснике, с длинными засаленными редкими волосами, забранными в отвратного вида хвост, и жидкой бороденкой. Особенно приковывали внимание его выпученные как у рыбы глаза. Он заявил, что ищет духовных подвигов, что имеет «четырех духовных отцов и восемь наставников, не считая мелких поучителей», которые якобы в один голос благословили его ехать в Петровскую епархию в послушание архиепископу Анатолию. «А может, и благословили, – подумал архиерей. – Я тоже его с радостью спровадил бы подальше отсюда. Но похоже, что он вообще никому не нужен». Поэтому вслух владыка сказал: «У нас открылся сейчас монастырь в сорока километрах от Петрова. Обитель восстанавливается, условия суровые: удобств нет, питание плохое, работы море, как раз для тех, кто ищет духовных подвигов». Пучеглазый «подвижник» отказался, сославшись, что хотел бы на приход, и вообще ему желательно бы поскорее стать настоятелем большого и богатого городского храма. «Ну, у нас таких вакансий нет, – ответил архиепископ. – Могу послать тебя послушником на приход в один из райцентров. Если хорошо себя зарекомендуешь, то подумаем о рукоположении». Послушник, которому, судя по всему, негде было жить и нечего делать, согласился, состроив такую гримасу, как будто делал неслыханное одолжение. И через десять минут машинистка уже печатала командировочное удостоверение.
Затем зашел семнадцатилетний парень с безумным взглядом, который хотел уйти в монастырь, чтобы не служить в армии. Он постоянно подпрыгивал, не мог и минуты посидеть на стуле, чуть не залез на стол, при этом постоянно покачивая головой. Архиерей сразу его успокоил, что в армии юноша служить не будет, но и в монастыре ему не место, и дал телефон психиатра, с которым недавно познакомился. Молодой человек сразу же оскорбился, заявив, что он самый нормальный человек, который только может быть. При этом он три раза подпрыгнул на левой ноге, плюнул через правое плечо и с оскорбленным видом покинул кабинет.
Следующим зашел двадцатипятилетний выпускник духовной академии, приехавший за две недели до того в Петрово вместе со своей матерью. Отец Александр очень любил образованную молодежь; он с самого начала попытался заинтересовать «академиста», чтобы он остался служить в Петровской епархии. «Наверное, хотите быть священником?» – спросил он. «Святые бежали от священства», – напыщенно изрек тот. И тут же начал рассказывать о своем миссионерском призвании, о том, как бескорыстно хочет служить Церкви, как мало интересует его быт. «Кем же вы себя видите?» – спросил по-деревенски практичный архиерей. «Земля наша Российская сейчас подобна языческим странам. Желаю проповедовать здесь истинную веру». Если послушать этого важного юнца, то он хотел и семинарию в Петрово открыть, и православную газету издавать, и со светскими учебными заведениями сотрудничать. «Ну, поживите при соборе недельки две, поосмотритесь, потом скажете, насколько сможете здесь делать то, что задумали», – предложил тогда владыка.
А сейчас «академист» с матерью зашли, чтобы вывалить архиерею все свои возмущения. И комната при соборе, где их бесплатно поселили, никудышная, условий для жизни никаких, и бесплатное питание в соборной столовой плохое, и народ в Петрово отвратительный, не восприимчивый к проповеди. «Неужели хуже папуасов?» – деланно изумился архиепископ. Оказалось, что хуже; что и духовенство здесь серое и бездарное, не такое как везде. И вообще владыка неприлично поступает: пообещал рукоположение и хорошее место, а своих слов не держит. «Но вы же не хотели рукополагаться?» – напомнил архиерей. И в ответ услышал, что хотеть-то академист хотел, но сослался на пример святых для того, чтобы показать свое смирение и эрудицию, в ожидании того, что его будут уговаривать стать священником. Владыка подумал, что на отца Александра это именно так и могло бы подействовать; еще чего доброго будет потом уговаривать сделать этого хлюста вместо него настоятелем собора или секретарем епархиального управления. Поэтому ответил он так: «Я этих игр в смирение не понимаю. Я человек простой, деревенский. Я понимаю так: да – да, нет – нет, а что сверх того – от лукавого. Поэтому поищите место в другой епархии». После этого пришлось выслушивать еще минут десять возмущенные тирады «академиста» и его мамаши.
Затем последовал прием полусумасшедшего поэта, который сочинял стихи «о России и нравственности» и желал получить одобрительный отзыв о своей творческой деятельности от православного архиерея. Стихи, а точнее, зарифмовки типа «если вы красите губы – значит вы душегубы», «если вы красите ресницы – значит вы тупицы» – были, по словам их автора, призваны разбудить дремлющее целомудрие народное, ввергнутое в спячку семидесятилетним засильем инородным, поднять авторитет женщины-матери, способствовать воспитанию подрастающего поколения в традиционных русских ценностях. Владыка сочувственно покивал, но сказал, что, к сожалению, в стихах не понимает, и порекомендовал обратиться к специалистам. «Гений», с которым, видимо, вообще никто не хотел знаться, как ни странно, оказался и этим доволен и даже тут же сочинил в честь архиепископа очередной шедевр: «Как хорош архиерей, потому что не еврей».
Но были в этот день и очень серьезные встречи. Больше часа беседовал владыка с сорокалетним мужчиной, подполковником в отставке, который после долгих внутренних исканий решил посвятить себя служению Церкви, стать священником и монахом. Искренность этого человека, прошедшего афганскую войну, подкупала. Однако слишком много в нем было еще восторженного отношения к церковному служению, а это создавало опасность, что бескомпромиссный и горячий офицер, став священником, разочаруется в Церкви, как разочаровался в армии, пройдя через реалии войны в Афганистане. Поэтому архиепископ предложил ему пока походить в кафедральный собор на службы, присмотреться, выполнять какие-то церковные поручения, а через полгода, когда его настроение станет более понятным, вернуться к этому разговору.
Две группы верующих, хлопочущих об открытии в их селах храмов, зашли вместе с отцом Александром после того, как уже поговорили с ним. Секретарь рассказал им, каков должен быть порядок их действий, поэтому их оставалось только благословить и напутствовать.
Постоянно звонил телефон, почти половину времени приема пришлось потерять, отвечая на телефонные звонки. Как ни старался владыка, всех принять все равно не удалось; ему пришлось закрыть кабинет и идти готовиться к встрече в облисполкоме.
Первый заместитель председателя Петровского облисполкома Павел Анатольевич Баранов, полный седой мужчина, который в этот день должен был принимать архиерея, в то время пока владыка вел прием, был занят куда более важными делами. Неподалеку от областного центра был открыт новый культурно-развлекательный и гостиничный центр, и временно исполняющий обязанности председателя облисполкома поехал «благословить» это важное дело. Увиденное Павлу Анатольевичу понравилось. Десяток рубленных двух- и трехэтажных гостевых бревенчатых домиков в русском стиле раскинулось на площади около трех гектаров в окружении соснового бора. Отдельно возвышались физкультурно-оздоровительный комплекс с сауной, бассейном и бильярдной, административное здание и ресторан. Высокого гостя хозяева нового центра, в соответствии с их пониманием русских традиций, встречали с цыганами.
Молодая красивая цыганка в цветастой юбке поднесла высокому гостю на подносе фужер коньяка и закуску, а цыганский хор в это время пел: «К нам приехал наш любимый Павел Анатольевич – дааарагой!» И пока дорогой Павел Анатольевич бодро пил залпом трехсотграммовый фужер коньяка, цыгане продолжали петь: «Павел! Павел! Павел! Павел! Павел Анатольевич – дааарагой!» Допив коньяк, исполняющий обязанности председателя облисполкома лишь понюхал дольку лимона и лихо разбил о землю дорогой хрустальный фужер, который, к слову сказать, стоил столько, что многим из жителей Петровской области нужно было полмесяца работать, чтобы купить такой.
Построено же все великолепие было при прямой административной поддержке товарища Баранова, который в последние годы все больше чувствовал себя господином в Петровской области. Он покровительственно потрепал по плечу директора комплекса и погрузился в насыщенную программу: бассейн, сауна, обед, массаж и море выпивки. Павел Анатольевич был в приятельских отношениях со всеми секретарями обкома и с председателем облисполкома. В новых исторических условиях это был человек для области незаменимый. Партийные начальники имели власть, но они хотели иметь и материальные блага «как на западе». А для этого нужно было правильно перераспределить бюджетные средства, которые были «народными», а значит «ничьими». Но при этом нужно было и взять на себя ответственность за подпись под решениями о таких перераспределениях, создать фирмы, через которые его проводить. Баранов, который под любым благовидным предлогом в любой момент мог стать временно исполняющим обязанности председателя облисполкома и подписать необходимые бумаги, решал эти вопросы с блеском. Ему было пятьдесят два года, несмотря на раблезианский размах кутежей, сохранилось неплохое здоровье и острый цепкий ум. Он имел прекрасные связи в Москве, в области почти каждый сколько-нибудь значимый человек был от него зависим. Его распоряжения выполняли и милиция, и криминал, при этом все были им довольны, так как Баранов всегда умел разруливать самые сложные ситуации и никогда не злоупотреблял своим влиянием. Сегодня же он был очень расстроен. Созданное при его покровительстве российско-китайское предприятие «Панда» обанкротилось, его активы где-то растворились, причем не так, как было задумано первоначально, а поставленный во главе предприятия бывший депутат Верховного Совета престарелый Ремир Виленинович Свинаренко, возраст и состояние здоровья которого не позволяли привлечь президента «Панды» к уголовной ответственности, внезапно умер. И проблемы надо как-то решать. Но сначала господин Баранов решил немного отвлечься, поэтому и поехал в загородный комплекс.
