Сергей Саканский - Человек-тело
Сдается мне, что мой менеджер специально держал меня на игле. Несоскочимо. Денег мне в руки, таких, чтобы я могла сама купить дозу, не давал. Требовал отчета. Как советская жена.
Любая ложь дается мне с трудом, ибо православная я. Я пыталась копить. Я должна была иметь хотя бы одну свою, незарегистрированную дозу, на всякий случай. Я Телец по гороскопу. Телец должен что-то всегда складывать, запасаться. Мне нужна была доза, если вдруг он начнет играть мною в начале ломки, не давать. И я вдохновенно лгала, на что и зачем потратила те или иные рублики. У меня получалось, потому что я актриса.
Я хочу поступить в театральный. Это моя мечта с колыбели. Я не только красивая девушка, но и очень умная. Главное — талантливая. И я люблю блистать.
Кажется, я почему-то сменила стиль. Перечитываю последнюю страницу и вижу: пишу почему-то какими-то короткими фразами. Кажется, это называется «телеграфный стиль».
Однажды я поняла, что никакой реабилитации Бес мне не даст, что он будет и будет держать меня на игле, пока я не загнусь совершенно, не превращусь в сухой скрюченный стручок, и что больше так продолжаться не может, ибо я жить хочу, жить дальше и дольше, и надо продолжать и продолжать копить эти деньги, но уже не на дозу, а на реабилитацию, а потом, когда две тысячи будут в моих руках, я уеду якобы домой, в Обоянь, а сама лягу в клинику, и когда я увидела в столе у «писателя» эти больше, чем две, первая мысль, что пришла мне в голову, была именно эта — вот она, реабилитация, и я даже хотела не показывать эти деньги Бесу, но желание поразить, шокировать его, выглядеть перед ним удачливой и сильной победило, и я разыграла красивую театральную сцену с веером бабла под крышкой лаптопа. Вот. Так-то оно лучше. Со стилем.
Но накопить на реабилитацию, придумывая, что съела мороженое в «Шаропле» или выпила самый дорогой в мире кофе, в «Гертруде» — это месяцы и годы. За месяцы и годы я могла бы подохнуть. К тому же, Бес простил мне пару раз «Гертруду», затем заявил:
— Слушай, девочка! Кушай-ка ты мороженое из киоска, а?
Из этих двух разов первый я в самом деле съела гертрудское мороженое, а вторую льдышку бабла заначила. Честно говоря, я была в отчаянии. Может быть, мне как-то тайком выходить на улицу? Но там грязь, ужас и криминал, и девушка с улицы стоит в три раза дешевле, чем эксклюзивная девушка, каковой была я.
Стоит уличная девочка на углу, дубун ее колбасит. Локти к бокам прижав, а кулачки к груди, синим цыпленком стоит она сумерках вечерних. Трубы городские дымят. Трубы горят у девочки, вмазаться треба. Все бы отдала за дозу, жизнь бы саму отдала! Бледно-огненный диск дневного светила склоняется над черепичными крышами, кровли кровью окрашивая… Хорошо сказано. Только, вроде бы — листаю назад — «писатель» уже где-то писал точно так же. Не могу найти это место. Не хочу подражать Дьяволу.
Мой менеджер искал клиентов инетом, каждому делал фейс-контроль. Новые клиенты поступали редко, они подолгу проверялись, а основная их масса была уже постоянная, испытанная. Те двое из Еревана, после встречи с которыми я и попала к «писателю», были как раз из новых, нашедших меня по бесовскому объявлению.
О чем же я? О реабилитации. С «Белой горы» я скатилась просветленная, чистенькая. Бес собрал меня, словно невесту, сам проверил каждую деталь одежды. Я стояла перед высоким зеркалом, держа под мышкой лаптоп. Девушка, которая вытянулась в зеркале, была уже далеко не я.
Эта девушка не употребляла наркотики, она владела хорошими манерами и была биологической девственницей. Точнее: чикса не сидела на драге, прохавала новую феню и целяк ей вклеили за пятьсот баксов. Короче — новая жизнь, вторая часть жизни, как сказал поэт. Пусть засадит ей вполаборта писатель. Гераклу же, навек брошенному богатырю — низкий поклон, прощай! Не Иосиф Сафронович меня невинности лишил, а ты, со своими подвигами. Вычистил авгиевы конюшни мои, свежим ветром продул, как Перун, и сделал из застенчивой девочки, мастурбировавшей[15] с губчатым слоником, настоящую, сильную, жаждущую ЖЕНЩИНУ.
2
Я позвонила, дверь раскрылась. Этот человек смотрел на меня, выпучив глаза.
— Прошу вас! — взмолилась я.
Он отступил вглубь коридора, все еще держа дверь за ручку. Будто ручка была под током, и он прилип. Я медленно прошла мимо. Он потянул носом, принюхиваясь к моим духам. Швыдло вонючее. Закрыл за мной дверь, навалившись на нее своим животищем, огромным, словно сумка с кенгуренком.
— Вы ведь меня узнаете, да? — спросила я на своем новом языке, который впервые пробовала на вкус.
— Разумеется, — холодно ответил он.
Я осторожно извлекла на свет его компьютер, сверху положила зажигалку. Это выглядело очень красиво. Старикан усмехнулся:
— Совесть, что ли, к тебе вернулась? И где ж вы с нею обе были столь долго?
— Выслушайте меня! — сказала я страстно, чуть не рассмеявшись сама.
Он взял свой драгоценный лаптоп, который я опустошила тайком от Беса. В планы Беса, конечно, этот ход не входил. Для понта я записала какие-то игры, чтобы этот, так сказать, «писатель» не подумал, что я специально стерла его грязь.
Он неуклюже устроил лаптоп под мышкой, уперев его ребром о свое пузо, на которое можно было ставить различные предметы — рюмки там или даже небольшие блюдца. Зачем-то даже поклонился, словно лакей, пропуская меня в комнату. Я обрадовалась: не выгнал, по крайней мере, сразу. Эти старые козлы просто немеют перед красивой девушкой. До такой степени обалдел, что не нашел лучшего места для своего драгоценного аппарата, чем угол у батареи. Разумеется, он купил новый компьютер, стационарный.
— Ах, у вас уже новый! — с искренним притворством воскликнула я.
Все-таки, получиться[16] из меня когда-нибудь настоящая актриса.
— Да уж… — пробормотал он.
— Видите ли… Я хочу попросить прощения, — сказала я, опустив свои длинные ресницы.
— Что естественно.
— Не за то… Это само собой. Дело в том, что мои друзья… Бывшие друзья. Словом, они стерли все ваши программы. Ваши тексты. Записали игры. Вы не сердитесь?
Он помолчал. Интересно, какие чувства должен испытывать писатель, у которого отобрали его творения, месяцы и годы труда?
— Я не могу сердиться, — хитро ответил он, — хотя бы потому, что у меня на все произведения есть копии. Не пропало ни строчки, девушка.
В этот момент все внутри меня затрепетало. Зря я старалась, зря думала, что уже сделала половину дела! Мне удалось скрыть бурю собственных чувств, и я лишь рассеяно пролепетала:
— Да?
Придется начинать все сначала. Впрочем, для этого я и оказалась здесь, это и есть моя миссия. Я сказала, что деньги вернуть пока не в состоянии, он ответил, что и не собирался спрашивать о них. Добавил:
— Ты садись.
Так и сказал «садись», как самый настоящий лох, а не «присаживайся», как нормальные люди говорят. Я присела, легко поправив свое красиво летнее платье, так, что моя гладкая коленка с глубоким естественным загаром сверкнула прямо в глаза жертвы. Жертва предложила сварить кофе и отправилась на свою кухню, гнусно зажужжав оттуда кофемолкой.
За кофе мы поговорили, но что-то не склеилось, и он выгнал меня. Позже я поняла, что произошло. Когда прочитала его тетрадь. Я перестаралась и чуть было все не испортила. Оттого и выгнал, что переусердствовала. Слишком быстро раскрыла карты.
Я рассказала правду: о медулище, о родителях в Обояни. О реабилитации. Я христианка и стараюсь по возможности говорить правду. Это не так сложно, могу научить. Например, стою на кухне, входит «писатель». Я поднимаю на него голову, смотрю своими чистыми, чуть раскосыми глазами. Говорю:
— Ах! Я так люблю одного человека… Угадай, кого?
Конечно, я говорю о Бесе, но «писатель» опускает глаза, по бараньи улыбается, повиливает хвостиком, постукивает им о дверцу холодильника, я хорошо понимаю, что происходит в его голове — вроде бы как-то глупо проблеять: «Меня-а!» и еще глупее с круглыми глазами спросить: «Неужели меня?» — вот он и улыбается, и трется об меня с благодарностью, а я могу в этот миг невидимо для него закатить глаза, так, будто бы сам Бес стоит рядом, и я показываю ему, как я устала.
Но вернусь немного назад. В тот вечер, когда я принесла ему лаптоп и, как позже выяснилось, и себя, я чуть было не засыпалась, сразу откупорив все карты. Стала цитировать ему его же опусы. Он подумал, что сходит с ума, и выгнал меня — не как женщину и человека, а как болезненную галлюцинацию.
Придя домой, я рассказала все Бесу. Мы сели с ним за комп и написали «писателю» письмо.
Еще раз простите меня, я больше никогда Вас не потревожу, — отстучала я в самом конце письма, уже обливаясь слезами от смеха, и тут же загадала: а через сколько придет от него ответ?
Ждать пришлось совсем недолго. Он написал через два часа.
