Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Рассказывайте! Живей! — резко сказал священник, взяв ее за плечо.

Но она была в ужасе от того, что ей предстояло рассказать, слова застревали у нее в горле.

— Фоули и Керман замышляют ограбление… Я расслышала всего несколько слов. Банк, что на улице Шербурн. Там счета оформляет рыжая девушка. — И Джулия рассказала священнику о том, что слышала, и о том, что Кип потерял работу и как это его надломило. — Я поняла: он может сделать что-то страшное. Удержите его. Умоляю вас, удержите. Я люблю его, и ведь вы его тоже любите.

Взгляд священника был таким горестным, что Джулия заплакала, но не отводила от него глаз, моля о помощи.

— С первого дня все пошло не так, — сказал он с горечью. — Сперва люди гордыню в нем пробудили, заставили его поверить, как много он для них значит, ну а потом потеряли к нему интерес и выбросили его, как старую перчатку.

— Что вы думаете предпринять? Ведь вы ему ничего худого не сделаете, правда?

— Я могу увезти его к себе. Он освобожден под мою опеку. Тем более что он теперь без работы, так?

— И он узнает, что предала его я, что отдала снова под надзор… Кип не захочет жить, если не будет свободным. Я люблю его, но он этого не поймет.

— Вы заблуждаетесь, дитя мое, — ласково убеждал ее священник.

Пусть она только представит себе, говорил он, как это подействует на всех в городе, если любовь в душе Кипа обернется ненавистью и он совершит преступление. Люди будут вспоминать, с каким доверием и доброжелательностью его встретили. И они ожесточатся против всех заключенных, надеющихся на досрочное освобождение.

— Я люблю Кипа, и вы его любите, — сказал отец Батлер. — Мы не допустим такой беды. Ведь под угрозой нечто большее, чем Кип. Но все образуется, и вы опять будете имеете. Почему вы решили, что не сможете?

— Вы думаете, смогу?

— Разумеется.

На улице они не разговаривали, словно каждый из них шел своей дорогой, даже когда они вместе поднимались по лестнице.

В кухне все еще держался сильный запах табака, а под потолком не рассеялось густое облако дыма. Они стояли рядом и смотрели на сдвинутые к краю стола бутылки, на три пустых стула. Джулия оглядела скатерть, на которой Фоули чертил план. Там осталось лишь темное пятно. Кто-то, очевидно, стер план рукой.

— Видите, стерто, — сказала Джулия, — наверно, они раздумали… Только пятно осталось… Вы поняли, что это значит?

— Я эту парочку знаю, — ответил священник. — Фоули ненавидит все и вся. Если б ему удалось вернуть Кипа на прежнюю стезю, он бы почувствовал себя пастырем, вернувшим в стадо заблудшую овцу.

Но она повторила:

— Ведь план стерт. Наверно, это Кип его отменил. Конечно, он. И все стер. Был, и нет его. Кип вернется, — тихо сказала она с внезапной пылкой верой.

— Будем ждать, — сказал отец Батлер. Он сел на стул и вынул трубку.

Джулия, стоя у окна, смотрела на улицу. Всякий раз, когда в круг света от уличного фонаря попадал прохожий, она вновь убеждалась, насколько проигрывает любой мужчина в сравнении с Кипом. Ее взволнованному воображению Кип рисовался все огромнее. Вскоре ее одолела усталость, она прилегла на диван. Лицо священника бледнело, глаза воспалялись. Обоим уже казалось, что не только Кипа они ждут — с ним должно вернуться все, во что они верят, все, на что так горячо уповают. Мысли Джулии путались, она задремала.

— Зря мы ждем, — сказал отец Батлер, и Джулия очнулась. — А что, если он не вернется? Что, если пойдет с ними?

— Что вы думаете делать?

— Остается только одно.

— Что?

— Позвонить, и пусть полиция найдет Кипа. Пусть ищут. Видите ли, — он говорил медленно, не глядя на Джулию, — они могут задержать Кипа за то, что он якшается с той парочкой. Я сообщу о том, что замышляют Фоули и Керман и…

— Кому вы позвоните?

— Начальнику полиции.

— Ну и что он вам ответит?

— Не знаю. Я скажу ему, что слегка обеспокоен и хочу, чтобы Кипа вернули под мою опеку.

— Нет, нет! — вскричала Джулия. — Нет, — повторила она шепотом. — Нет, нельзя этого делать. Вы не можете позволить им арестовать Кипа. — Она смотрела на священника так, будто готова была его убить.

— Джулия, бедняжка моя, — сказал он, и голос его дрогнул. — Что же нам делать? Если мы прождем его тут до утра, будет поздно.

— Не надо ничего делать! Пожалуйста! Вы же видите сами. План стерли. Осталось только пятно… — Она старалась улыбнуться, придать голосу мягкость, обаяние. — Не давайте им его арестовывать.

Отец Батлер тер ладонями лицо.

— Что же мне делать? — повторил он беспомощно. — Ну скажите, девочка, скажите. Если он не вернется и мы его не остановим, бог знает что будет. Но, дитя мое, все равно я должен сообщить насчет банка. Хотя бы это нужно предотвратить.

— Как я могла в нем усомниться? Найдись у меня чуть больше веры… Иначе на что она, вера, если не ведет за собой неотступно? — И Джулия решила, что погубила Кипа и себя и все то, во что так страстно поверила.

— Но разве не любовь и не тревога за него привели вас ко мне?

— Да, я знаю, — сквозь рыдания отвечала она. — Это все из-за меня.

— Ну хорошо, — устало сказал священник. — Мне очень тяжело. Для меня это значит — навсегда утратить душевный покой. Так, стало быть, ничего не делать?

— Не знаю… О, я, право, не знаю! — вскричала Джулия и ничком упала на диван. — Что бы ни случилось, я его предала, а для меня это хуже смерти. — И она снова умоляла священника: — Вы любите его, я знаю. Постарайтесь нам помочь и не обидеть его. Верните его мне, верните невредимым и любящим, и чтоб он ни в чем не винил меня.

Чудовищным казалось ей, что здесь, в этой комнате, куда Кип пришел той зимней ночью после их встречи в закусочной, она и отец Батлер замышляют его арест.

— Если задержать Фоули и Кермана, все может кончиться благополучно, — медленно проговорил священник. — Это поможет… Наверно, это и есть выход. — И отец Батлер ласково погладил Джулию по голове. — Ни разу в жизни я никого не предавал, — сказал он с болью. — Но Фоули и Керман закоренелые преступники. Я наблюдал их в тюрьме. Если их убрать, Кип не пойдет на преступление, и тогда он будет со мной, так? — Он улыбнулся. — Но я не могу допустить, чтобы ограбили банк. Иначе это будет у меня на совести до конца моих дней.

— Да, да, конечно! — воскликнула Джулия. — Так что же вы не идете? Что же вы медлите?

— Нелегко доносить на человека, кто бы он ни был, — с грустью сказал священник. Он медленно направился к двери.

Оставшись одна, Джулия все время чутко прислушивалась. Порой ей чудился за дверью стук шагов, порой ее смаривал сон. Но просыпалась она всякий раз с мыслью, что навсегда утратила уважение к самой себе. И лишь одно она видела перед собой — лицо Кипа, каким оно было в ту зимнюю ночь, когда он поднялся по лестнице за ней следом.

Когда она опять проснулась, комнату пересекал широкий луч солнца. Кто-то укрыл ее одеялом и заботливо его подоткнул. Ей было тепло и уютно. И вдруг ухо ее уловило такой домашний, такой чудесный звук — в кухне на плиту ставили кастрюлю. Она кинулась в кухню, отчаянно крича:

— Кип! Кип!

Он стоял у плиты и готовил кофе. Его пиджак повешен на спинку стула. Волосы взъерошены, вид очень усталый.

— Кип, — повторила она шепотом.

Он заливал кипяток в фильтр для кофе и, не поворачивая головы, спросил спокойно:

— Что с тобой было вчера?

— Куда ты уходил, Кип?

— Я вышел следом за тобой, но не мог тебя найти. Мне надо было кое о чем подумать, и я бродил по городу. Несколько часов пробродил. Надо было во многом разобраться, многое решить для себя. Я наделал ошибок. Но все же понял: во что я поверил — мое и при мне останется.

Джулия смотрела на Кипа: не выдаст ли хоть чем-нибудь его лицо затаенную ярость или лукавство? Нет, оно было кротким и усталым. Он стоял и слушал, как сквозь ситечко капает кофе. Она знала: Кип не из тех, кто пасует перед бедой, его вера и убежденность всегда возвращали ему силы. Именно они вывели его на свободу, помогли оправиться после унижения, которому подверг его судья Форд. Значит, он куда более глубокая и сильная натура, чем она, при всей своей любви к нему, могла себе представить.

— Который час, Кип?

— Около девяти, а что? Выпьешь чашку кофе?

Его мягкость и заботливость отозвались в душе ее острой болью.

— Ох, Кип, я так рада. Так рада.

— Чему это ты радуешься?

— Не знаю. Я говорила со священником…

Ситечко выпало из его правой руки, волчком завертелось на полу, разбрызгивая кофе. Кип медленно подступал к Джулии.

— Куда ты ходила вчера вечером? — тихо спросил он. Она испугалась его пристального яростного взгляда.

— Отвечай!

— Просто гуляла.

— Ты ходила к отцу Батлеру. Ты была у него. Почему ты к нему пошла?

Его пальцы стискивали ее плечо. Он слегка толкнул ее, но она едва удержалась на ногах. И все же изумление Кипа почему-то вселило в нее радостную надежду.