Олег Верещагин - Шпоры на кроссовках

– Извините, – раскланялся Колька, вспомнив, как это делали рыцари в средневековой Шотландии. – Но уж тогда отыскали бы себе Бабу-Ягу, что ли! Нет вас кинуло на подростков женского пола! Что, молчите?! Вот идите к себе в замок и ждите. Я скоро буду.

– Николай, – спокойно ответил Кащей, – смею напомнить, что ваш поиск еще далеко не закончен. Да и когда – если – вы его закончите, это вовсе не будет означать вашей победы. Скорее наоборот – меня перестанут связывать обычаи, и вам придется иметь дело со мной лично. Уверяю вас, это весьма неприятно… – Кащей начал было таять, но словно передумал, сгустился вновь и добавил: – И еще, Николай. Неужели вы думаете, что станете ПЕРВЫМ, кому удастся собрать ВСЕ вещи? Отнюдь… Были и до вас. Но я – вот он. А они – в моем саду… Так я позже к вам зайду, а вы все-таки подумайте.

Колька не нашел ничего лучше, как уже закричать в пустоту "сам дурак!" и усесться со спущенными штанами – обследовать рану, которая снова дала о себе знать. Колька послюнил палец и, морщась, стер подсохшую кровь. Порез снова закровенил, и Колька с остервенением прилепил к нему сорванный тут же лист подорожника, после чего осторожно натянул джинсы и улегся на траву – подумать.

Думать мешал голод. При таком активном образе жизни есть надо много и сытно. А он в последний раз жевал полсуток назад – мелочь разную. А плотно ел вовсе в Шотландии. Но размышления о происходящем с ним все-таки отвлекло мальчишку от мыслей о еде.

Пока что ему везет. То ли "по жизни", то ли по какому-то волшебному закону, да это и не важно. Зато здорово интересно. Страшно, опасно и… интересно, с удивлением осмыслил это до конца Колька. Правда интересно! Ощущаешь, что делаешь какие-то важные дела, а не просто ходулями по существованию перепрыгиваешь. Во-первых, конечная цель – помочь красивой девчонке. Благородная цель, настоящая рыцарская. Да и потом – скольким он уже помог! Алесю и партизанам. Алесдейру. Антонину, и даже целому городу! Вот интересно: а в этом времени, что получится сделать?

Наверное, вдруг подумал Колька, закидывая руки под голову, так было с настоящими странствующими рыцарями. Они отправлялись в поход ради дамы, совершали подвиги, убивали людоедов, великанов, брали крепости, ехали по пескам и лесам, страдали от голода и жажды – и постепенно забывали, что, собственно, делают в своем походе? Дама превращалась в символ, а целью становилось само путешествие, приключения и подвиги. Потом рыцарь возвращался – и вдруг понимал, что вырос в походах и перерос свою даму, не вылезавшую из замка…

– Расхвастался, – вслух сказал Колька. И сел. Не потому что устал лежать.

Просто услышал выстрелы. Один. Другой. Третий.

Колька, сидя на корточках, озирался, как волк – поворачиваясь всем телом и напрягшись для драки или бегства. Кругом было пусто, только ветерок раскачивал кроны деревьев, названий которых мальчишка не знал. Он уже было успокоился, когда услышал под ряд еще два выстрела – откуда-то снизу, из-за деревьев.

Распластавшись на животе, Колька пополз вниз по склону, прячась за кусты и высокую траву. Оказалось, что растительность скрывает обрыв – невысокий, но крутой – за которым лежала песчаная коса, а уж море – дальше.

Не песке вертелись на тонконогих конях несколько ярко, резко-кричаще одетых всадников в расшитых злотом куртках и белых чалмах, вооруженные длинными ружьями и саблями. Еще двое на песке лежали неподвижно. Как раз когда Колька выглянул, один из всадников приложился и выстрелил куда-то левее места, где прятался мальчишка.

Всадники что-то кричали, но ветер дул от берега, разобрать было невозможно. Потом они подобрали на седла коней их убитых хозяев и рысью поскакали по пляжу прочь, быстро скрывшись за скалами.

– Так, – пробормотал Колька, откатываясь в сторону и плавно отпуская ветви кустов, – опять ты в армии… стальные птицы над головой и какие-то турки под самым носом… А в кого они стреляли? Определенно – в хорошего парня…

Он поднялся на ноги и, стараясь шуметь минимально, двинулся берегом в ту сторону, куда стрелял всадник.

Почти сразу дорогу пересекла узкая лощина с обрывистыми краями – достаточно широкая, чтобы перепрыгнуть и достаточно длинная, чтобы и не пытаться ее обойти. Пыхтя от жары, Колька полез вниз и уже карабкался на противоположный склон, когда в лоб ему попал небольшой камешек, брошенный сверху. Тихо ойкнув, мальчишка вскинул голову и увидел направленный прямо в переносицу ствол старинного ружья. Ствол выглядывал из кустов. Кто держит его в руках – разглядеть не представлялось возможным.

– Стой, предупредил из кустов приглушенный, но явно мальчишеский голос.

– Стою, – так же шепотом отозвался Колька, примериваясь, нельзя ли вырвать этот самопал. Нет, не получится, далековато.

– Турок? – спросили сверху.

– Не, – отперся Колька.

– Христианин? – продолжался допрос.

– Угу, – кивнул Колька.

– Православный или католик? – допытывался невидимка, держа руку на прицеле.

Вместо ответа Колька перекрестился, от души надеясь, что тут не получится повторения белорусской истории.

– Зовут как? – уже не так напряженно спросили сверху.

– Колька… Николай.

Ствол ружья дрогнул, а из кустов – значительно правее – соскочил на дно лощины тот, кто допрашивал Кольку. Соскочил и ловко поймал начавший тот, кто допрашивал Кольку. Соскочил и ловко поймал начавший падать "ствол" – оказалось, он не лежал за ним, а держал за привязанную к прикладу веревку, сам устроившись в стороне.

– А меня – Мирко, Мирослав.

Колька с интересом рассматривал своего ровесника. У Мирослава было дочерна загорелое лицо, на котором синие глаза казались совсем прозрачными. Черные волосы – убраны под круглую шапочку с вышивкой. Поверх белой свободной рубашки был надет синий жилет, узкий, перепоясанный широким красным поясом, за которым торчали два пистолета и прямой кинжал до колен, ниже начинались то ли сапоги, то ли чулки, туго перетянутые ремнями.

Мирослав тоже рассматривал Кольку, опираясь на ружье. Потом сказал немного недоверчиво:

– Ты не наш… Ты серб? Нет, не похож… и на грека не похож.

– Я русский, – сказал Колька и наугад добавил: – Я…я убежал. С корабля.

– С каторги!?[16] – глаза Мирослава уважительно округлились. – Ты русс?! Ого! – и он сдвинул шапочку на затылок.

– А где я? – осмелился спросить Колька. Мирослав выпрямился и гордо повел вокруг рукой:

– Это Черногория! Не надо бояться, русский брат. Тебя никто не выдаст турецким псам. Это – земля вольная.

Жареные куропатки и черствый хлеб показались Кольке поразительно вкусными. Мирослав съел меньше гостя, и когда Колька заметил это и смутился, черногорский мальчишка махнул рукой:

– Э, оставь… Я благодарю тебя за то, что ты разделил со мной пищу, это честь для меня. Мы все ждем руссов. С тех пор, как ваш царь Петро прислал деньги и оружие – ждем. Жаль, что его побили турки[17] мы были готовы ударить навстречу на этих кровожадных собак… Видно, не судьба, ну да еще будет наш час! – и Мирослав погрозил куда-то кулаком.

– А ты что, охотишься в этих местах? – полюбопытствовал Колька, стаскивая пропотевшую рубашку и с наслаждением поводя плечами – на них падала тень от куста, у которого они сидели.

– Охочусь, – подтвердил Мирослав. И криво улыбнулся. вот и сегодня двух зверей завалил. Да ты видел, небось…

– Ты про турок? – тихо спросил Колька. Мирослав кивнул, отвернувшись в сторону. Так же не глядя на Кольку сказал:

– Вот послушай, что я расскажу.

Он немного помолчал и к удивлению Колька нараспев заговорил, по-прежнему глядя в море: 

У старого Марко СтояновичаБыло пять сынов и дочь младшая.Жена стара, внуки малыеНа руках у седого Марко оставлены.Первый сын Марко сгинул в Боснии,А второй в плен был угнан турками,Третий сын Марко срублен в Далмации,Пал четвертый в родной Черногории.Младший сын остался, Мирослав Маркович,Дочь осталась – Мирьяна Марковна.Старый Марко на них не нарадуется!Мирослав да Мирьяна с внуками -Вот и рода его продолжение!Как-то раз Мирослав охотился,Пропадал по горам-лесам, вернулся с добычею.Да вернулся на пожарище остылое.Мать-отец лежали неприбраны.У них головы были отсечены,у них руки были отрублены.А племянники и племянницы малыеКостью все лежали обгорелоюТам, где дом был родной Мирослава Марковича,Где он рос, где ему было счастливо…От сестры Мирослав следа не сыскал.Поднял он тогда голову отцовскую,Он прижал ее к груди, рыдал горестно,Бился с криком о бревна обгорелые."Храбр, могуч был Марко Стоянович,Пока старость волосы не выбелила.Тут как раз и беда нагрянула,а старик и рук поднять не сумел,а спасти его было некому!Ой, зачем ты остался жить, Мирко Маркович?!Почему не умер ты с ближними?!Тебе было бы сейчас легче легкого…"Открывает тут глаза мертвыеГолова отцовская на его руках.Размыкаются уста окровавленные,Слышит Мирослав голос Марко старого:"Мирослав, сын мой младший, ты слез не лей.Знай: сгубил нас бей Исмаил-Паша.Он увел сестру твою красавицу,Он угнал Мирьяну в бесчестие!Заряжай ружье русское, Мирослав Маркович,Заряжай пистоли немецкие,Отточи ты кинжал и саблю польскую.Ты пойди и найди Исмаил-ПашуКак он мне – сруби ему голову,Отомсти за родных погубленных,Вызволи сестру Мирьяну Марковну -Тогда спать мне спокойно в сырой земле…"С той поры я ищу Исмаил-бей-Пашу,Плачу туркам, что ими заслужено…

 Колька слушал, чуть приоткрыв рот. Когда Мирослав умолк, то и рот Колька захлопнул, но лишь за тем, чтобы тут же снова открыть и спросить: