Богомил Райнов - Инспектор и ночь
— А какое другое общество существует? Вы говорите о нашем обществе так, словно существует какое-то иное.
— Конечно, существует. И я даже считаю, что в один прекрасный день всё общество станет иным, а алчность и эгоизм будут выставлены в музее с пояснительными надписями.
— Когда это произойдёт? Через год? Через два?
— О, не беспокойтесь. Не верю, что это произойдёт так скоро. Состоянию ваших родителей в данный момент ничто не угрожает.
Она только иронически улыбнулась и заметила:
— Меня не беспокоит состояние моих родителей, но не интересуют и события далёкого прошлого. Мы-то живём в настоящее время, не так ли?
И она снова углубилась в книгу.
В Лидо мы вместе сели в автобус. Но, когда у входа на пляж я пропустил её вперёд, она отрицательно покачала головой и собралась идти дальше.
— Вы не идёте на пляж? Сели бы опять там, в конце. Там всегда есть свободные места.
— Сейчас не могу. Может быть, приду позднее.
«Твоё дело, — сказал я про себя и направился к кассе. — Меня интересует море, а не ты. А море, полагаю, на месте»
Я расположился, как и в предыдущие дни, в конце пляжа Несколько ниже лежал Старик с шоколадными складками. Он теперь приходил всегда один, наверно, сумел как следует напугать жену йодными испарениями.
Я почти не загорал, потому что успел сгореть, и больше находился в воде. Девушки всё не было. Я решил пройтись вдоль мокрой полосы прибоя. Песок под ногами был твёрдым и прохладным. Белые пенистые волны лизали ноги, потом отступали, и я чувствовал, как вместе с ними песчинки ускользают у меня из-под ног. Пляж, как всегда, был усеян человеческими телами. Люди безучастно и безразлично смотрели на меня. Наверно, я довольно долго шёл так, когда вдруг увидел мою незнакомку. Она сидела возле моря, обхватив руками колени. Девушка тоже заметила меня.
«Значит, скрываешься? Прекрасно, тогда иди ко всем чертям».
Я собирался пройти мимо, но она не сводила с меня взгляда, а её глаза смеялись, хотя лицо и оставалось безучастным.
— Скажите на милость, — сказал я. — Вы выбрали лучшее место. Я хочу сказать, место, где меня нет.
— Места выбираю не я. Это делает мальчик. Для меня все места одинаковы.
Мне стоило бы почувствовать себя задетым тем, что она избегает меня. Нужно было обидеться на безразличие этого «все места одинаковы». Вообще надо было пройти мимо, но я сел рядом с ней, испытывая беспричинную глупую радость.
— Кончили читать книгу? — спросил я, чтобы сказать что-то.
Девушка кивнула в сторону зонта у себя за спиной:
— Могу дать её вам, если хотите. Я уже прочла.
— Благодарю покорно. У меня нет ни малейшего желания заниматься сейчас вашим Милым другом?
— Почему моим?
— Потому что такими вы представляете себе мужчин. А я предпочитаю обыкновенных людей.
— А каков обыкновенный человек, по-вашему?
— Каков? — я пожал плечами, затрудняясь с ответом. — Такой… как я, например.
— А вы какой?
«Сейчас я не стану объяснять тебе, какой я. Не обязан».
— Скажите же! Какой же он ваш обыкновенный человек?
В её словах не было ни настойчивости, ни особенного любопытства. Она просто посмеивалась.
— Я не могу привести вам точное определение. Знаю только, что, когда обыкновенный человек обращает внимание на женщину, он делает это оттого, что полюбил её, а всё остальное для него не имеет никакого значения. Речь идёт о настоящих отношениях, разумеется, а не о мелком флирте.
— Ах, да: великая любовь, — заметила она и многозначительно покачала головой. — Значит, для вас обыкновенный человек не герой Мопассана, а герой кинороманов. В них всегда рассказывается о великой любви. Не могу понять, почему вы тогда презираете их.
— Оставьте вы кинороманы! Это глупости. Слова там действительно о любви, но, в сущности, всё вертится вокруг денег. Кавалер не только ужасно влюблён, но и красив, и не только красив, но и богат. Или если он случайно не богат, то у женщины богатства хватит на двоих.
— В таком случае давайте выкупаемся, если вы не имеете ничего против.
Мои рассуждения явно не занимали её.
Девушка встала. Я украдкой смотрел на это стройное красивое тело, совершенное, как античный мрамор. Оно было недоступным в своём совершенстве, и вся она казалась мне недоступной, её нецелованные губы вряд ли кто-нибудь мог поцеловать, а спокойствие ясных глаз не могла замутить похоть.
— Ну как, вы идёте? Для вас солнце не очень-то полезно.
Кожа у меня действительно сгорела, и я смущённо подумал, что с такой кожей, покрытой красными пятнами, я вряд ли могу быть приличным кавалером для неё.
Мы плавали довольно долго и вылезли на берег возле моего зонта. Старик лежал на своём месте. Когда мы проходили мимо него, он приподнялся и с подчёркнутой учтивостью поклонился женщине. Она сделала вид, что не заметила его.
— Давайте сядем в тени, — предложил я и показал на зонт.
— Сколько сейчас времени?
Я ответил.
— Поздно. На сегодня хватит.
— В таком случае мы могли бы вместе пообедать.
Она посмотрела на меня, словно удивляясь такому бессмысленному упорству. Это снова разозлило меня:
— Если вам не неприятно, разумеется…
Старик сидел к нам вполоборота, и по всему было видно, что прислушивался к разговору. Девушка бросила взгляд в его сторону, потом снова посмотрела на меня и кивнула головой:
— Хорошо. Ждите меня у выхода.
Она уже сделала несколько шагов, когда Старик, смешно подпрыгивая, подбежал к ней. Я не мог расслышать, что он сказал незнакомке, но видел его смущённое, умоляющее лицо и руку, приложенную к груди и словно говорящую: «Вы допускаете, что я…» Женщина только досадливо вскинула голову и прошла мимо. Я принялся собирать свои вещи.
Мне пришлось ждать довольно долго, но это меня не раздражало. И вот она появилась — спокойная, свежая, аккуратно причёсанная.
— В «Эксцельсиор», да?
— Почему обязательно в «Эксцельсиор»? Пойдёмте туда, где мы с вами были.
— В бистро?
— А почему бы и нет? Сложные меню меня совсем не прельщают.
Видимо, она понимала, что я не богат. Женщины всегда понимают такие вещи.
— Послушайте, — несколько грубовато заявил я, — если вы считаете, что обед в «Эксцельсиоре» или где бы то ни было разорит меня…
— Я ничего не считаю. Просто лично я предпочитаю бутерброд и кружку пива. Вы знаете, что значит следить за своей фигурой, не правда ли?
— Несколько дней вы не очень-то заботились о своей фигуре.
— Именно поэтому сейчас я решила вдвое больше заботиться о ней.
Через несколько минут мы уже сидели в тени оранжевого навеса и ели бутерброды, пока официант дремал в дверях, засунув руки в карманы и зажав под мышкой салфетку. Мы уже кончали обедать, когда мимо террасы медленно прошёл Старик. Он посмотрел на нас, вернее, только на мою спутницу, учтиво поклонился и не спеша проследовал дальше.
— Послушайте, если этот старик раздражает вас, скажите мне. Я надаю ему по физиономии.
Она рассмеялась. Рассмеялась впервые, звонко, легко, как девчонка. Глядя на неё, замкнутую, строгую, невозможно было предположить, что она может так смеяться.
— Не вижу причин для того, чтобы покушаться на чью-либо физиономию.
— Но он преподнёс вам нечто вроде предложения, не правда ли?
— Нечто в этом роде, — уклончиво ответила она.
«Этот женатый старый дурак!» — хотелось сказать мне, но это походило на донос, и я заметил только:
— Он похож на богача.
— Наверняка богат.
— Вот одна из тех черт, которые раздражают меня в таких типах: они считают, что всё покупается за деньги…
Не знаю, что ещё я хотел сказать, когда вспомнил, что и моя незнакомка принадлежит к миру богачей. Пока мы жевали бутерброды, я совершенно забыл об этом.
— С деньгами и в самом деле многого можно добиться, — сухо возразила она. — И если вас это раздражает, то только оттого, что вы сами не имеете денег.
— Откуда вы знаете, что не имею?
Девушка посмотрела на меня с лёгкой иронией:
— Вы, наверно, считаете себя невероятно загадочным. А вы прозрачен, как это стекло, — она небрежно стукнула своим лакированным ноготком по высокой рюмке. — Вы можете сколько угодно разгуливать по пляжу «Эксцельсиор», но никогда не смешаетесь с его завсегдатаями. Вы не из их круга. Вы не такой, как они.
— Почему же?
— Да потому, например, что задаёте подобные вопросы. Такие вещи не объясняются, они просто чувствуются. Человека с положением сразу можно распознать. Такой человек говорит не так, как вы, и держится не так, как вы, и его костюм скроен не как ваш. Это чувствуется, понимаете? А вы вот не можете почувствовать. Вы анархист или коммунист, или нечто в этом роде и попали сюда по какому-то недоразумению.
— Интересно в таком случае, как вы решились сесть за один стол с таким низким типом…
