Василий Швецов - Горькая новь
Чувствуя себя хозяевами положения, некоторые пропойцы, картёжники, постоянные хулиганы и мародёры Буйских Костя, Менухов Яков, Кобяков Димка и Ушаков Евгений решили сделать такой же погром в доме Уфимцевых, сын которых в царской армии был каким - то младшим чином. Они ворвались в дом, избили стариков и забрали многие домашние вещи, связав их в простыни, принесли на сборню и разделили между собой.
* * *С каждым днём в село прибывали партизаны отрядами и мелкими группами, в основном из трёх волостей: Мало - Бащелакской, Сибирячихинской, и Солонешенской. Приезжали и из степных деревень, но мало. Многие ехали с семьями. Запряженные в скрипучие телеги усталые лошадёнки по грязи везли разный груз, разнообразный до смешного. В телегах сидели черномазые ребятишки, рядом какие - то коробушки, корзинки, ведёрки и прочий хозяйственный скарб. Мужики были убиты в боях, а их семьи боялись оставаться дома, и плелись за партизанами. Тележиха превратилась в лагерь, в оградах полно лошадей, в каждой хате - людей. Спали на полатях, на печи, на лавках, на полу вповалку, в телегах, на предамбарьях и в амбарах. Теснота, суета, шум, крик, смех, плач, металлический лязг, хруст и ржание лошадей. Возвратились из Солонешного и наши партизаны, во главе с Колесниковым, всего около двухсот человек. Здесь же разместился и фронтовой штаб. Среди командиров был Иван Яковлевич Третьяк, интересная и загадочная личность. Говорили, что в Чрышском его взял на пасеке Ряполов. Дмитрия Ильича Ряполова я знал с октября двадцатого года, когда учился в единой трудовой школе села Сычёвки, а он управлял ревкомом волости. Будучи членом партии, я состоял на учёте в одной с ним ячейке. В 1960 году, в Бийске у меня на квартире он вместе с Никифором Бурыкиным ночевал и тогда Ряполов рассказывал, что он со своим не большим отрядом преследовал несколько казаков и на попавшейся по пути пасеке обнаружил людей, в числе которых один особенно выделялся внешним видом. Высокий, бритый, взгляд острый, одет в гетры, такой обуви местные не носили. По- русски говорил с акцентом это был Третьяк. Он показался очень подозрительным, уж не из высших ли офицеров посланных Колчаком в помощь казакам. Женщин оставили, а мужчин всех взяли и пригнали пеших в штаб. Стали подозрительного допрашивать, он рассказал, что когда - то давно, от царского преследования уехал в Америку, долгое время проживал там. Услышал про российскую революцию и решил возвратиться и помогать в борьбе со старой властью. Ехал через Японию, во Владивосток, оттуда прибыл к своему брату, что он коммунист. Все это казалось подозрительным, а слова коммунист здесь в то время не знали, вот если бы он назвался большевиком, тогда ему больше бы поверили. В штабе решили зачислить его в отряд, и поручено Ягушкину внимательно следить за этим человеком. Если что - либо будет замечено, то немедленно расстрелять. Так он оказался в Тележихе, среди отступивших с Бащелакского фронта.
Стояла середина осени. Многие деревенские мужики-партизаны работали в поле, некоторым семьям помогали приехавшие из других сел. Смотрели по дорогам, что называется, во все глаза, чтобы не захватили врасплох белые. Поступило сообщение, что полковник Хмелевкий с казаками возвратился из Бащелака и из Солонешного двинется на Тележиху. Про Хмелевского шла недобрая молва: в деревнях его каратели жгут партизанские дома со всем имуществом. Большинство приехавших семей с детьми из деревни перебрались в Будачиху, забрали с собой колыбельки, ведра, чугунки, одежонку с постелями. Вместе с ними ушли и некоторые местные женщины с ребятишками. Под каждой десятой кедрой были повешены люльки, в которых качались маленькие дети, под каждым деревом кухня.
Ранним утром партизаны собрались на площади. Предстояло обсудить, что предпринять дальше. Выступали командиры и рядовые. Некоторые ратовали за то, чтобы каждый отряд оборонял свое село, но большинство говорили о том, что надо всем объединиться и создать какую-то боевую единицу под единым командованием, установить строгую дисциплину.
До сих пор хорошо помню, как выступал высокий смуглый, в каком-то киргизском малахае и чудных сапогах, мужчина. Его первое слово было: "Туварищи!". Говорил по-русски не чисто, с акцентом. Это был Третьяк. Он призывал к сплоченности, к дальнейшей борьбе. На этом многолюдном митинге решили всем вместе организованно немедленно выступать. Многих с того митинга я помню, со многими был после знаком. Были там из обоих Бащелаков Никифоров, Орлов, Новосёлов, братья Пичугины, Ягушкин. Из Сибирячихи Черепанов, Дударевы, Бородин, Сысоевы, Бурыкины, Тупяков. Из Тальменки Беляев Г.С., Александров Н.И., Солодилов Н.П., Макрьев. Из Солонешного Братья Чухломины Михаил и Алексей, братья Абламские, Ваньков, Гребенщиков, Из Топольного Тарский, братья Зиновьевы, Архипов и многие другие, там же был и мой отец. Отдав ему своего любимого двадцатигодовалого старичка бегуна, я через гору пришёл домой. Мать с бабушкой приготовили мне кушать, а дед положил в холщёвый мешок сухари и хлеб, приделал верёвочную лямку, чтобы удобно было нести. Не успел я пообедать, как в верхний край села проскакала полусотня казаков, держа винтовки поперёк седла. Оказывается, село занял Хмелёвский. Я схватил мешок и выскочил в сени. По крыше возле забора пролез в огород, перемахнул через изгородь и бегом спустился в крутой ров Банникова ключа, березняком прошёл до площади, на которой уже не было ни одного человека. С Весёленького казаки стреляли по лесу и сопке Кисленного. Я, задыхаясь, очевидно не уступая лошади, побежал через открытое поле к лесу, до половины пути казакам меня не было видно, но потом по мне стали беспорядочно стрелять, лесом добрался до вершины горы. Моё душевное состояние было не лучше заячьего. Группа казаков от церкви поднялась к кладбищу, от которого, по тропе, лесом заняла высоту над площадью. И открыла от туда беспорядочную стрельбу по лесу. За село к истокам речки Тележихи, где у россыпей в пихтачах был табор женщин с детьми, казаки не поехали. Всюду раздавался свист и людская перекличка, часто голосами птиц и зверей. День был ясный, но октябрьское солнце уже не грело.
После взятия Малого Бащелака карателями Хмелевского, к нему присоединились все дравшиеся там до него белогвардейцы и казаки из многих станиц. По приказу полковника было арестовано и расстреляно несколько человек. Восстановлены волостные и сельские управы. Их руководителям Хмелевский строго приказал беспощадно расправляться с недовольными. В селе, по дорогам, на местах боёв - всюду попадались убитые. Нарядили большую группу местных жителей, стариков и женщин и приказали им собрать всех мертвецов и закопать. После занятия Солонешного здесь точно так же была создана волостная управа. Кроме этого, организовали дружину, начальником которой назначили Кузнецова. Помощником у него был Бессонов Петр Семенович, руководили какими-то звеньями Сухоруков Федор и Ваньков Петр. Из нашего села к ним примкнули Печенкин Харитон и Зайков Иван. В последствии, после окончательного разгрома белогвардейцев, эти люди были схвачены, изрядно в каждом селе избиты и отправлены в Бийскую тюрьму, для отбывания наказания.
В солонешенской каталажке на девяти квадратных метрах было заперто не менее трёх десятков арестованных повстанцев из разных сёл. Сюда же по вызову приехали на своих лошадях несколько человек из Тележихи и Колбино, в числе которых был Иван Зуев. Сообразив, что он из этой ловушки не будет отпущен, незаметно в толпе вышел из зала в заднюю дверь в ограду, перемахнул через штакетник, где был привязан его надёжный Серушко и пустился увалом, через топкий ручей к паскотинным воротам на Калмыцком броду. Вслед и наперерез бежали и стреляли человек пятнадцать. Иван решил до ворот не скакать а направил коня на городьбу паскотины и Серый с разбега перемахнул высокую изгородь, не задев её даже своим длинным хвостом. Так он спас от неминуемой смерти своего хозяина. Иван потом преданно за ним ухаживал, построил ему тёплое стойло, уже старому и беззубому размачивал хлеб и горько плакал, когда конь покинул этот мир.
Казачий полк, с присоединившейся солонешенской дружиной заняли Тележиху. Приход их был неожиданным. Многие мужики помогали семьям убирать хлеб, некоторые спустились с гор за продуктами и не успели уйти.
Начались расправы. Был поднят с постели больной староста Пономарев и немедленно вызван в управу, где ему под угрозой расстрела, приказали организовать местную дружину, выбрать начальника, послать десятника показать дома партизан, в том числе и дом Колесникова Лариона. Старосту словно кто ударил, Ларион - его зять, а в доме родная сестра Аксинья с кучей ребятишек. Не к добру приказали отвести до партизанских домов, наверное, хотят поджечь.
Десятники с несколькими казаками направились в разные концы села. Почти в каждой усадьбе шли обыски, во время которых были схвачены, не успевшие скрыться Горошков Яков, Дударев Нестер, Кашин Иван, Терехин Алексей и пятый из посёлка Колбино, фамилии не помню. Всех взяли в один раз, хотя при разных обстоятельствах. Горшков однорукий, инвалид войны, в штабе ремонтировал оружие и заряжал патроны. Кашин, не зная, что село занято белоказаками, ехал из поселка Плотникова, где жил, торопился в отряд, и его взяли часовые при въезде в село. Терёхин, по свидетельству Хомутова, был схвачен у них на заимке, где они с женой помогали убирать сжатый хлеб. Все арестованные были посажены на сборне в дощатую каморку - каталажку. Один раз дед Ипат с ковшом воды подошел к двери и хотел дать напиться арестованным, но получив подзатылину он, расплескав воду, выскочил из сборни и весь день не показывался на глаза.
