Юлий Крелин - Заявление
— Не понимаю, ты при чем тут, если не был гинеколог. Он же не пришел. У тебя ведь записано.
— Если это жизненно необходимая вещь, то я должна была поднять тревогу, звонить главному врачу. Короче, недоглядела. Я сказала, что консультация ничего не могла изменить. В конце концов, в экспертной комиссии тоже были гинекологи, они ж не отметили неправильностей. Я сказала ему, что не в моей компетентности судить собственную халатность, но, по-моему, консультация гинеколога нам нужна была как чисто формальная акция.
— Ты б ему объяснила…
— Не будь ребенком. А чем я там занималась все это время, пока ты читал и страдал… Хочу надеяться.
— Ну, ладно. Дальше давай.
— Мы не пришли, конечно, ни к какому общему мнению, а может, пришли, он же мне не сказал. Уж не знаю, докопался ли он до истины, с его точки зрения, но, наверное, что-то он уяснил после нашей беседы, что-то он получил для себя из моих слов, потому что довольно быстро перешел ко второму вопросу.
— Какой еще второй вопрос?
— Как это какой?! Главный, исходя из Заявления. Почему мы ее рано выписали? Поскольку теперь ясно, что мы ее выписали еще больной.
— Привет! Теперь ясно. Ясно, конечно, если девчушка умерла. Ну, мудрецы.
— Ничего не мудрецы. Конечно, теперь только ясно. Ведь когда мы выписывали, не было ясным, потому и выписали. Я ему сказала, что не было оснований у нас задерживать ее: швы сняли, рана была чистая, жалоб не было, анализ крови и температура нормальные. Мы считали, что температура нормальная. Он говорит, что надо еще доказать насчет утаивания ею температуры. Ее слова еще ничего не говорят. Нужны свидетели или какие-нибудь еще доказательства.
— Ну это ж точно не ваше дело.
— Я так и сказала ему. Мы следствия у себя не проводим, мы верим больным, исходя из того, что им тоже хочется выздороветь. У нас работа построена на другом. Потом стал выпытывать, как мы контролируем измерение температуры. Мы ведь специально-то не контролируем, если нет нужды. У нас может возникнуть обратная ситуация, когда мы не верим высокой температуре. Я ему рассказала порядок измерений, да он и сам все знал. Но главное, конечно, у нас прежде всего все на доверии должно строиться. Иначе это будет чистая судебная медицина. Понятно?
— Мне-то понятно.
— Ну да, я увлеклась, тебе, как ему, стала говорить. Ну, он записывал все вопросы и ответы, я подписала протокол, меня отпустил, а сам побежал к своему главному. Вызвали его.
— Наверное, по этому делу. Там же дядька. Ты знаешь, я и не заметил, ушел он или нет.
— Я и не подумала. Наверное. Черт с ними. Голова распухла, как шар земной. Поехали. Выговорилась, и как-то легче стало. Вроде бы поделилась заботами, на другого чуть перепихнула.
* * *Галя провела пальцем по рубцу. Он чуть побледнел, стал немножечко пошире и чуть возвышался над уровнем кожи. Но живот мягкий, безболезненный, нигде ничего не прощупывается. Теперь уж можно сказать окончательно, что операция прошла хорошо и дала положительный эффект. И печень хорошая — не увеличена. Галя положила расправленную ладонь на живот и нежно, чуть притрагиваясь, провела по нему: сначала влево, потом вправо к печени. А кожа нежная, совсем не как у мужчины. Других рубцов нет — видно, не было раньше операций. Она перевела взгляд выше, на лицо. Дышал ровно. Нос прямой. Красиво. Брови сходятся, но легко, чуть-чуть, как бы притрагиваясь, но не сливаясь. Лоб высокий — это за счет лысины. И нет на лбу морщин — наверное, потому, что спит. А она не спит — не время спать, да и беспокойно на душе.
Шторы задернуты, но они не такие плотные, как у них в ординаторской, — все равно светло. Весна уже вовсю.
Оно и видно, что весна…
Почему же так устроен мир? Вот сейчас бы должно быть все спокойным — ан нет. Мало ей неприятностей, так вот еще и это на нее свалилось. Как обвал. Беда. Беда? Счастье? А что это вообще такое — счастье? И дом не ее. Все не так. Все воровство. И правильно ее судят.
Еще не судят — а если будут? И что будет с ней потом? Все переплелось.
Галя вспомнила свой разговор с Андрюшей о вранье. Да, большим она оказалась моралистом. Воспитатель хренов. Володя опять в командировке. А еще в магазин зайти надо, Андрею обед приготовить. Постирать ему. Завтра с Титом встретиться не удастся. Завтра большая операция — в больнице задержится, и у Андрюшки завтра кружка нету, должен домой прийти пораньше.
Тит лежал спокойно, дышал тихо, как ангел, хоть бы всхрапнул немного, хоть какой бы звук был. Тихо все. За окном только приглушенно погромыхивают машины.
— Тит, Тит, просыпайся, пора уже, пора идти мне… Судные трубы зовут, — она засмеялась, глядя в его широко открытые ошалелые глаза.
* * *Тит подождал около магазина, пока Галя бегала по отделам. Он видел через стекло витрины, как она задумчиво и грустно постояла недолго в одном отделе у морозильного короба и отошла; в другом месте она перебрала, перещупала какие-то пачки и двинулась к следующему отделу с пустой корзинкой; чуть дальше она уже кое-что побросала в некое подобие металлического лукошка, потом долго стояла в очереди в кассу. Вместо того чтобы читать книгу, не тратить время, Тит с большим интересом смотрел это своеобразное кино.
Наконец Галя выбежала к машине, и Тит быстро довез ее до дома.
Дорогие Павел и Катя!
С приветом к вам ваш дядя Петя. Как вы там живете? Оправились вы? Мы все еще все вспоминаем и тоскуем по Маринке. Нет дня, чтоб мы с бабкой моей не поминали нашу дорогую покойницу и вас.
А теперь хочу доложить, какие обстоятельства нашего общего кровного дела. Был я у прокурора, чтоб знал, что мы помним и ждем от наших органов справедливости и правды. Я пришел к их главному в районе, высказал свои недовольства, сказал, что нас не интересуют объективные трудности работы врачей, а их личная деятельность, вернее бездеятельность, в то время как следователь Трофимов в основном нам заколачивает байки про сложности медицинской работы. И попросил отвести следователя, дать другого, который быстрее бы взялся за дело, а не рассусоливал.
А они все заодно. Прокурор вызвал следователя, все вежливо, представил нас друг другу, вроде бы познакомил, а потом вдруг как брякнет, что я прошу его отвода. Я-то ведь для зондирования только. В какое же я попал положение перед следователем и всеми там остальными — они-то одна контора, один мундир на них.
Я, конечно, высказал, раз уж, говорю, вы нас столкнули, а он мне говорит: «Свел я вас, а не столкнул». Ну, я уж вижу, фрукт он, но и у меня еще силы есть, я еще многих знаю. Я тогда прямо следователю и сказал, что следствие идет долго, дело совершенно ясное, отпустили больную девочку не вылечив, получились осложнения — и вот вам. И, говорю, будьте добры, пусть люди ответят за свои действия. Поменьше словопрений и побольше ответственности, я им сказал. А следователь, я их знаю, нынешних, на меня не смотрит, а своему начальству докладывает данные экспертизы, что лечение правильное было. И я им сказал, что не в лечении дело, а в том, чтоб не выписывали раньше времени больных людей, тогда б и их героизма не надо было. Но у них всегда рука руку моет, опять стали говорить, что температуру сбивала. Дорогой Павел, ты же меня знаешь, никакой я работник был, тоже знаешь, и я им сразу сказал, что про покойников плохо говорить нехорошо. Что она обманывала, температуру сбивала, никто не знает, может, напраслина одна это, и что она при мне сказала, тоже не подтвердил, пусть сами ищут и доказывают, а я им не помощник. Они ссылаются, что истину им найти надо, а справедливость — про это и не говорят. А если она и наврала им с температурой, так когда ж это на работе верили на слово — проверять надо всегда, я им указал. Что ж, у них медицина на самообслуживании, сделай сам! Не больной же сам должен измерять температуру.
Они, конечно, заюлили и обещали быстро все наладить. Я им строго сказал, что раз погиб молодой советский человек, кто-то есть виноватый. Иначе не бывает. Я им напомнил, что я все объективное и сам знаю, работал тоже в аппарате и во времена посерьезнее ихних. Но несчастье в моей семье, и я за семью постою. Правда, Паша?
У нас не кровная месть — но у нас должна быть справедливость.
Ну вот и полный вам отчет дал о наших главных событиях. Мы найдем правду, Павел. Вот так я думаю.
Бабка моя приветы передает и, как всегда, ругает меня за все. Так это им положено. Правда, Паша? Пускай ругает, а мы, мужики, дело свое знаем крепко.
Я вас там всех целую крепко, буду и впредь писать вам. Пишите, а я ждать буду.
Ваш дядя Петя.
— Добрый день, Галина Васильевна. Я вас вызвал на этот раз не по больным, а, к сожалению, по делам судебным. Вы уже были у следователя, насколько я знаю.
— Была, Степан Адреевич. Там мне…
— Что у вас там, я в курсе дела. Вчера на совещании районного актива я виделся с прокурором, и он меня ввел в курс дела и с их стороны.
