Артур Миллер - Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна
Присутствие
Он просыпается без четверти шесть, солнце бьет в лицо, ему все еще неприятно после вчерашних критических замечаний, что он слишком мало делает для своих женщин, он надевает уличные шорты и сандалии и, бросив взгляд на ее обнаженную руку, изголодавшийся по туману, выходит в утренний холод, идет в сторону прибрежной дороги, утопая в завихрениях тумана, благодарный даже приглушенному солнечному свету за несущее тепло простое прикосновение к его спине. Он идет мимо ряда сонных домов, выходящих на пляж, мимо автомобилей, дремлющих вдоль дороги, сандалии с тихим шорохом касаются земли, он ищет протоптанную тропинку, спускающуюся на берег, и наконец находит ее — она тянется мимо последнего в ряду дома. На краю тропинки он останавливается, прежде чем начать спуск, чтобы бросить первый сегодня взгляд на серебристый океан, это освященное водное убежище его детства, такого далекого теперь, когда оно любило его и пугало, манило к себе сверканием и пенными верхушками волн и темнотой внизу, всеми живыми тварями в своих священных глубинах. Однажды он чуть не утонул, лет в шесть или семь. Теперь еще шаг, вниз по качающимся, выбеленным водой серым дощечкам, потом через высокую колючую траву, и вдруг совсем рядом — белое тело, мужчина в черной майке, отлично видимый с этой высокой точки. Занимается сексом. Он останавливается и смотрит. Медленно двигается, вперед и назад, молодое тело, плотное, загорелое, стоит на коленях, твердо упираясь ими в песок, а вот стоящую на четвереньках женщину почти не видно за песчаным холмиком, поросшим травой. Ничего еще не решив, он обнаруживает, что уже развернулся и идет по тропинке назад и, обескураженный, останавливается возле дороги. Другой тропинки на пляж нет, придется подождать здесь. Он гордо шествует в своих свободных сандалиях перед строем выходящих на берег домов, не слишком удивляясь тому, что его эта сцена не слишком возбудила. Возможно, потому, что в таком сексе есть что-то запретное, что-то искусственное и, стало быть, это не имеет к нему никакого отношения; или, вполне возможно, это просто результат его собственного подавленного настроения. Как бы то ни было, в итоге он просто сдерживает себя и проявляет любезность. Что вскоре уступает место недовольству, поскольку они не дают ему пройти на пляж. Что за идиотская затея — заниматься сексом в десяти шагах от тропинки, по которой шастает куча народу! А с другой стороны, в такой час они явно не могли ожидать, что тут кто-то появится. Но кто-то ведь все равно может появиться. Ладно, они, наверное, уже закончили. Он возвращается на тропинку и снова начинает спуск, успев предупреждающе покашлять, уверенный, что они к этому моменту уже должны лежать рядышком, вероятно, укрывшись одеялом. На кромке дюны он останавливается, увидев, что мужчина все еще продолжает заниматься сексом, но теперь двигается несколько быстрее, но так же настырно, властно — прямо-таки Пан, совокупляющийся с самой Землей, насколько можно судить. Теперь при виде этого он ощущает легкое прикосновение чего-то, напоминающего страх, в этой мощи ему чудится нечто освященное, это что-то вроде первобытной сделки: господство в обмен на подчинение. Мужчина теперь внедрялся в нее быстрее и дольше в ней задерживался, в полном молчании управляя своими движениями. Он в полном замешательстве повернулся и пошел назад к дороге, не дожидаясь приближающегося вскрика, боясь его, не желая слышать этот абсурдно неприкосновенный вопль, как будто его присутствие могло превратить этот выкрик в нечто непристойное или, может быть, в нем содержался некий вызов, который он скорее всего никогда бы не принял.
Еще раз пройтись перед домами, теперь помедленнее, почти весь квартал, до того дома, где они с женой нынче гостят, и в конце концов поворот назад в последней попытке добраться до пляжа. Он взобрался на вершину дюны, потом спустился вниз. Туман исчез, уступив место чистейшей синеве неба над Атлантикой. Рядом с тропинкой лежала бесформенная фигура — мужчина, свернувшийся подобно личинке в спальном мешке цвета хаки; женщины рядом уже не было. Волны мягко накатывались на берег, океан был настроен вполне миролюбиво, пенные гребешки омывали низкий светло-желтый склон плотного песка. В не тронутой никем воде не было ни души, но потом справа, довольно далеко, появилась женщина в черных шортах и белой майке с короткими рукавами, она стояла по щиколотку в воде, в промежутке между отступающими волнами, и наклонялась, полоща раскрытыми ладонями в беспокойно мятущихся в воде растениях. С такого расстояния он не мог разглядеть, какова она из себя, разве что бедра у нее полные и красивые, но волосы, как ему показалось, торчат вверх жесткими курчавыми завитками. Он смотрел, как она стоит, уставившись в морскую даль, как потом взбирается по склону и идет к полосе мягкого сухого песка. Она заметила его, но не задержала на нем взгляда, а с трудом добралась до их дюны, расстелила одеяло и села рядом со свернувшимся калачиком мужчиной, упрятанным в спальник. Их разделяло пространство в фут или два. Она обернулась и посмотрела на похожий на куколку объект, лежащий рядом. Потом снова повернулась лицом к морю. Вытерла насухо руки об одеяло, вздохнула и улеглась, задрав колени. Через несколько минут повернулась на бок, спиной к спальному мешку.
Он подошел к краю пляжа, к воде и тут понял, что именно этот звук — шуршание набегающих и отступающих волн — он слышал все это время. Он бездумно поплелся вдоль уреза воды подальше от этой парочки. Таинственная задумчивость океанских глубин возбуждала его и приводила в восторг; ничто другое в жизни не было так наполнено чувствами, мудростью, не было столь же обманчиво радующим, как эти мягкие, успокаивающие накаты волн, пока океан еще не переполнился ненавистью, не проявил свой смертельно опасный темперамент. Тут он ощутил голод, как всегда перед завтраком; и, повернув назад, пошел обратно к тропинке, ведущей к улице, но через несколько шагов остановился, вновь заметив этих двоих, лежащих в нескольких сотнях шагов впереди, — кокон куколки и женщину, свернувшуюся спиной к нему; он сел на песок и стал смотреть на них. С чего это он взял, подумалось ему, что она должна ощущать себя сейчас покинутой и несчастной? Почему этот парень не может оказаться просто жеребчиком, с которым она ничем иным и не желает заниматься? Может, она специально отыскала себе именно такого, завлекла его и теперь лежит там с видом победительницы, отдыхающей перед следующим завоеванием? Тупые, как макаки, подумал он. Оба-двое, в клетке, вместе со своим молчанием и пресыщенностью друг другом. И еще солнце. Волны океана — это вращение Земли, ставшее видимым. Молодая женщина села, мужчина оставался неподвижным в своем саване, уже проделав все, что нужно было проделать, уже подразнил смерть. Она смотрела в сторону моря, а пляж на всей своей протяженности по-прежнему оставался совершенно пустым. Они, видимо, и ночью здесь спали. Это, наверное, было их второе совокупление. Вот она медленно повернулась и посмотрела в его сторону сквозь лучи солнечного света. Он уважительно опустил взгляд, по какой-то причине испытывая чувство вины за то, что столько о ней знает. Но потом снова посмотрел ей прямо в лицо. Она подалась вперед и встала и неспешным шагом направилась к нему. Когда она подошла ближе, он рассмотрел, какие округлые у нее бедра и какая цветущая грудь. Роста она была короткого. Когда она подошла совсем близко, он увидел, что ее торчащие вверх кудрявые волосы ему просто привиделись — иллюзия, навеянная каким-то неведомым образом солнечным светом и туманом. На самом деле у нее были тяжелые каштановые волосы, коротко подстриженные на затылке, круглые щеки и темно-карие глаза. Линия волос, углом спускающаяся на лоб, коралловые сережки размером с монету в полдоллара. Полоска лейкопластыря на большом пальце ее левой руки; может быть, она много времени проводит на пляже, где полно битых бутылок и острых щепок. Она остановилась, нависнув над местом, где он сидел, скрестив ноги.
— У вас часы есть?
— Нет, но сейчас около половины седьмого.
— Спасибо.
Она нерешительно посмотрела в открытое море позади него.
— У вас тут свой дом?
— Нет, я приехал в гости на уик-энд.
— Ага. — Она покивала, словно задумавшийся философ, и каким бы претенциозным с его стороны это ни было, он все же решил, что она уже включила его в свое видение мира, каким бы оно ни было. Кажется, она смирилась с неизбежностью его присутствия здесь, единственного человека на всем пляже, не считая ее любовника и ее самое. Она стояла в свободной, расслабленной позе, прижимая к пальцу отклеившийся кончик пластыря. Потом перевела взгляд с пальца на него, наклонила голову, стараясь рассмотреть его хорошенько, вобрать его в себя, и на ее губах появилась широкая расслабленная улыбка, словно она ждала от него какого-то приглашения. Он почувствовал, что краснеет. Она миролюбиво вздохнула и снова посмотрела в сторону моря, чуть приподняв челюсть, что придало ее облику некое благородство. Он уже осознал всю абсурдность своих мыслей, что именно она владеет и распоряжается всем этим пляжем.
