Михаил Барщевский - Князи в грязи
— Что так? Это собрание мудрости человечества.
— Так, да не так, Паша! Человечество-то с годами меняется. Что там в Евангелие по поводу вреда Интернета сказано?
Что по поводу искусственного зачатия?
Что о пересадке органов? Что о биржевых спекуляциях? Вот так-то! Всему свое время. И книжкам тоже!
— Ну, ты согласен, что не в деньгах счастье?
— Да, генацвали, согласен. Знаешь, я однажды прочел у кого-то, что денег должно быть столько, чтобы о них не думать. Точное определение моей формулы «больше, чем X, но меньше, чем Y».
— А я, хоть и верующий, но Евангелие не люблю. — Алексей засмущался, как бы извиняясь, улыбнулся. — Эта книга мечтать не учит. Смирению учит, добру учит, послушанию. Если хочешь, учит надежде.
Но не мечте и борьбе за ее осуществление.
— Ба! И это ты говоришь?!
— Да, я. Знаешь, я как-то задумался и понял, что самые счастливые люди бомжи!
— Потому, генацвали, что им терять нечего!
— Нет, Паш, ошибаешься! Не в этом дело. Они не мечтают. Бомж озабочен только тем, что ему сегодня поесть и что выпить. Он не строит планов на завтра, не ждет ничего от жизни. А потому и не разочаровывается. Его надежды не обмануты. Он счастлив, потому что он смирился со своим положением.
— И давно ты это понял?
— Лет десять назад. И сам изменился. Перестал мечтать. Просто радовался жизни. Каждому дню. Это, прости, банально, но правда помогает.
— А я нет! Я до последнего планы строил. Пока диагноз свой не узнал. Знаешь, — Павел помолчал несколько мгновений. — А ведь, наверное, ты прав. Я всю жизнь чего-то старался добиться. И добившись, тут же начинал строить новые планы. Так в общем-то и не пожил в свое удовольствие. Всегда чего-то еще не хватало.
— Ты хочешь сказать, что сейчас, зная, что еще пара-тройка недель и ты умрешь, ты счастлив?
Представь себе, да! Правда, есть одна печаль — больно быстро жизнь прошла. Как-то обидно. И второе — боли боюсь.
— То есть?
— При нашей болезни есть два варианта — отключился и ничего не чувствуешь. Или, наоборот, боли такие…
— Знаю, не продолжай. Тут я умней тебя оказался. Мне ведь, когда ветеринаром работал, приходилось животных усыплять. Так что на крайний случай, ампулочка у меня припасена…
— Так ты за эвтаназию? — Павла словно подбросило на кровати.
— Нет, против, конечно. Бог жизнь дал, только Бог и может ее забрать.
— Не понял. Где логика? Ты против эвтаназии, но для себя ампула есть.
— Да, потому что если эвтаназию разрешить официально, то наверняка злоупотребления будут. При нашей медицине, при том, какой она стала, любого врача можно будет подкупить. А сам себе взятку не дашь. Сам я могу решить, когда уходить.
— Допустим. А мне что делать? У меня ампул очки нет. Значит, я должен мучиться и страдать, а ты, раз, и смылся?
Алексей пристально всматривался в глаза Павла. Что-то хотел сказать, набрал воздух, но осекся.
— Что молчишь? — Павел начал злиться. — Что молчишь, спрашиваю! О себе позаботился, а на других плевать? Ну, истинный христианин! Блин!
— Давай об этом потом поговорим. Не кипятись, — Алексей чувствовал себя неловко и старался как-то сгладить ситуацию. — Давай лучше о приятном. О бабах!
— Да что с тобой о бабах говорить?! Прожил всю жизнь с одной, сделал ребенка другой. Что ты в этом понимаешь!
— А знаешь, была одна причина, почему я не гулял. Помимо того, что мне самому, для самоощущения было важно себя сохранять, не разменивать на пустяки. Мне баб жалко было. У них такая зависимая жизнь. От нас, от мужиков зависимая…
— Да кого ты жалеешь, друг мой?! Ты, генацвали, все-таки чокнутый! Любая мало-мальски красивая женщина рассматривает себя как товар. В одном лице продавец и товар. Я не про проституток. Здесь все просто и примитивно. Что значит для женщины удачно выйти замуж? Нет, вот скажи, что значит удачно замуж выйти?!
— Ну, чтобы муж любил, не обижал, чтобы семейный был…
— Ага! Любил. Это значит подарки дарил, обеспечивал, в дом все нес.
— А при чем здесь товар-то?
— А при том! При том, генацвали! Она продает тебе свое тело, молодое тело, а ты потом всю жизнь платишь. Скажи любящей тебя женщине, что ты замуж ее возьмешь, но работать не собираешься, что она тебя должна будет обеспечивать. А ты готов с ней спать и детей воспитывать.
Я посмотрю, кто за тебя замуж выйдет!
— За что же ты их так ненавидишь?
— За то, что любую из них так или иначе купить можно. Мы что покупаем? Их тело! Их улыбку! Ты когда-нибудь слышал, чтобы мужчина хотел жениться только потому, что она умная? Интересная духовно, блин?!
— Ты поэтому и не женат?
— Считай, что поэтому, — Павел неожиданно рассмеялся. — Вот сейчас бы я точно женился. На ветеринарше. И приданое просил бы небольшое. Одну ампулочку…
— Опять ты об этом. Ладно, давай спать.
— Скажи, теперь уже можно, — Павел грустно ухмыльнулся, — теперь нам с тобой уже все можно. Так скажи, а как ты на жизнь зарабатывал, генацвали? Я имею в виду, когда чиновником был. Взятки брал?
— Да не особо. Мне один рынок платил регулярно. Так ведь в чем смех — я при этом никаких поблажек-то не давал. Просто специально не придирался, не злобствовал. А для них и то счастье было.
— И все?! Леш, чего-то ты не договариваешь. Вот чувствую, не договариваешь.
Алексей посмотрел на Павла с удивлением.
— А что ты так заинтересовался? Если ты из ФСБ, то зря стараешься. Во-первых, ничего криминального я не дела. А во-вторых, даже если успеешь на меня накопать, а точнее сочинить что-нибудь, то посадить-то все равно не успеешь.
— Что ты злишься? — Павел растерялся. — Я просто хочу знать. Понимаешь, когда я понял, что обречен, вот тут-то мне и захотелось как можно больше узнать про ту жизнь, в которой я жил. Пока здоров был — делами занимался. Бестолково как-то объясняю. Короче, просто интересно. А к эфэсбэшникам у меня свой счет.
— Какой? Расскажи!
— Леш, я первый спросил. Обещаю, расскажу.
— Да все просто. Классику читать надо. «Золотого теленка» помнишь? Ну, Ильфа и Петрова.
— Читал, но не фанат.
— Так вот, дорогой мой Павел, там много умных мыслей есть. Например, про зиц-председателя Фунта. У него работа была такая — сидеть. За нэпманов.
— Так ты сидел? — Павел чуть было не подпрыгнул.
— Нет. И других не сажал, от тюрьмы спасал. Ладно, расскажу. Знаешь про фирмы-поплавки?
— Ну конечно. Без них никто работать не мог.
— А кто у тебя их возглавлял?
— Я, Леш, их покупал готовые. Поэтому точно не знаю. Ну, думаю, стандартно — бомжи или по краденым паспортам. Меня это не касалось.
— Примитивно и тупо! Так, мой юный друг Павел, я делал это красивее. И тонь ше. Была у меня одна знакомая компания молодых людей. Деловых и оборотистых. Они как раз такие фирмы создавали. И продавали. Таким, как ты. А я им фунтов поставлял.
— Паспорта воровал, генацвали?
— Иди ты! Все проще и гениальнее. У меня приятель в онкодиспансере работал. Он меня давал данные на тех пациентов, у которых была четвертая стадия рака. Ну, как у нас с тобой. То есть обреченных. Подбирал тех, кому месяцев шесть — восемь оставалось. Тут ведь точно не определишь. Вот на имена этих несчастных фирмы регистрировались, а когда менты приходили, то оп-па! — нет человека. Ну а молодежь мне за фамилии и паспортные данные небольшие комиссионные выплачивала. Правда, они все на лечение сына и уходили. Так что я, считай, не для себя старался.
— Остроумно. И в общем-то гуманно, — Павел удивленно качал головой и задорно смеялся.
— Ну, а ты за что эфэсбэшников ненавидишь?
— Да, банальная история, генацвали. Даже дурацкая, если так разобраться.
— Рассказывай, не томи.
— Да, пожалуйста! Была у меня девушка, лет двадцать назад. Или что-то около того. Встречались. Даже жить вместе начали. Да, какой там начали! Два года вместе прожили. Потом она стала обижаться, что в ЗАГС не веду, внимания стал уделять меньше, взяла свои вещи и ушла. Я хотел ее вернуть. У дома ждал, цветы в ручку двери засовывал. На работу к ней ездил. А она — как отрезала. А месяца через два позвонила и сказала, что если я ее не оставлю в покое, то новый ее со мной разберется. Я спросил, кто он такой, разбираться чтобы? Из бандитов? Она отвечает: «Нет, из ФСБ». А потом он мне позвонил. И четко так объяснил, что либо я ее оставляю в покое, либо он «со товарищи» меня укатают лет на десять. Я пошутил, мол, как японского шпиона? А он так спокойно мне отвечает: «Нет, как российского бизнесмена». Я понял, дядя не шутит. Ну, и отвалил. Потом всю жизнь ее вспоминал. Может, она единственная и была, которую я любил.
— Как ее звали? — еле выговорил Алексей.
— Оксана. А что?
— Нет, ничего…
Алексей как-то неестественно стал выгибаться назад, тело напряглось и сразу обмякло. Рука бессильно упала с кровати и несколько мгновений раскачивалась словно маятник. Алексей потерял сознание.
