Роберт Менассе - Изгнание из ада
— Коммерсантом. Не смешите меня. Мама формально сделала его своим компаньоном в лавке, так он мигом записал себя в паспорте коммерсантом. А сам целыми днями рыбу удил и вечерами в трактире торчал. Кусочка масла не продал, только сейчас впервые в жизни и взялся продавать — загнал мамину лавку да родительский дом! Купец-продавец! — Викторова мама.
Втроем в маленькой двухкомнатной квартире стало тесновато.
Бабуля была женщина крепкая, энергичная. Ни в комнате, ни в квартире мимо нее так просто не пройдешь. Фигурой она походила на шкаф, с могучим бюстом, являвшим собою самую солидную и выдающуюся часть тела. Это вам не пустяк. Из такой груди и гром грянуть может. Опирался сей массивный четырехугольник на пару тонких жилистых ног, которые находились в непрерывном движении, а если бабуля сидела, в любую минуту готовы были привести ее в вертикальное положение. Бабуля сидела возле кафельной печки, штопала носки, Виктор делал за столом уроки, но как только вставал, собираясь сходить в туалет, бабуля тотчас вырастала перед ним:
— Тебе что-нибудь нужно, Кукленыш?
Это действовало на нервы. А совсем особь статья — бабулины волосы. Она гордилась, что «отродясь» их не стригла. Искусно заплетала и укладывала в высокую прическу; Виктор то и дело находил потерянные ею шпильки, подбирал их, а накопив этак с десяток, возвращал ей. Когда бабуля расчесывала волосы, разыгрывалось целое представление. Как она откидывала голову, перебрасывая волосы вперед, сперва на правое, потом на левое плечо, как двигались ее руки, причесывая волосы щеткой, как ее лицо исчезало под волосами и появлялось вновь — все это стало для Виктора воплощением чего-то пока неведомого в полноте значений, вариантов и эквивалентов.
Ванная была сплошь увешана предметами одежды, которых он никогда раньше не видел — обыкновенно их не видит никто — и названия которых узнал от бабули: грация, пояс для чулок, бюстгальтер, все розовое (нет, сказала бабуля, это телесный цвет!); ванная, увешанная этими телесного цвета торсами, походила на мясную лавку, но в остальном в квартире действительно царил порядок. Один из четырех чемоданов полнился ароматами чистящих средств и полиролей из ассортимента ее мелочной лавки — для туалета, для кухни, для мягкой мебели, для деревянных поверхностей и для пола. Мама, экономившая каждый грош и оттого всецело полагавшаяся на воду и ядровое мыло, таких вещей не покупала. Только теперь это сделалось заметно. Оказывается, существовала жизнь, которая хорошо пахла. Да и теснота особо не чувствовалась: мама почти не бывала дома, во всяком случае, пока Виктор не спал. «Молодая она», — пожимая плечами, говорила бабуля. Когда бабушка вдруг поселилась у них, маме было едва за тридцать. И она ответила на это попытками убежать, и снова никто ее не понял: она вдруг прослыла легкомысленной и безответственной.
Однако скоро в маленькой квартирке стало тесно по-настоящему. Привезли картонные коробки. Десятки, сотни коробок, сперва их складывали штабелями в передней, а когда там остался лишь узенький проход, — в гостиной. Когда же в гостиной воцарились сумерки, потому что одно из двух окон оказалось заставлено до потолка, новые пришлось складывать в спальне. Как только появились люди с коробками, Виктор получил от бабули мороженое, лизал лакомство и с любопытством наблюдал за происходящим, в ту пору он еще не стремился понять мир.
Среди ночи его разбудили пронзительные крики. Пришла домой мама. Заспанный, он выбежал из спальни, налетел на коробки, ощупью пробрался до пустого пространства, где стояла мама и кричала на бабушку.
— Это временно, — твердила бабуля, — временно! У Эриха пока нет склада, и поэтому…
— Пусть и складывает все в собственной квартире!
— Он и складывает. Но там слишком мало места. Все заставил. А где-то ведь надо…
— Я этого не выдержу. Что это вообще?
Мама начала вскрывать коробку, получалось плохо, из-за клейкой ленты и скрепок.
— Книгодержатели! — сказала бабуля.
— Книгодержатели? В этих коробках книгодержатели? Их трупы, или как?
Голос у мамы стал до того пронзительным, что Виктор решил тихонько вернуться в спальню.
Дядя Эрих всегда мечтал иметь «сподручное» генеральное представительство, к примеру от «Кока-колы». Тогда можно спокойненько сесть рядышком со своим капиталом и послушать, как он работает. «Люди пьют кока-колу, тут не ошибешься». Вот это он и называл «сподручное представительство». Кока-колу уже кто-то перехватил, и он стал искать другой «сподручный продукт». Напечатал в газете объявление: «Фирма, специализирующаяся на генеральных представительствах, имеет свободные ресурсы».
— Где это объявление? Я хочу посмотреть. Ведь этот идиот не знает даже, как пишется слово «ресурсы»!
— Не говори так о своем брате!
Виктор стоял на пороге спальни и сосал большой палец. В его-то возрасте.
— Откликнулся один изобретатель. Он придумал книгодержатели. Хитрая штуковина. Их запустили в производство и — представь себе! — Эрих получил генеральное представительство в Австрии и Германии!
Держатели оказались примитивными пластмассовыми стойками, которые можно разложить и установить на письменном столе так, чтобы они подпирали книгу, удерживая ее в вертикальном положении, — подобие мольберта или маленького нотного пюпитра. «Идеально для детей, которым в таком случае нет нужды склоняться над книгой в нездоровой позе, они могут, выпрямив спину, читать книгу или переписывать оттуда домашние задания» (рекламная листовка).
В посетительный день отец Виктора сказал:
— В моей семье все вздорные. Но проблема вот в чем: в твоей семье все чокнутые!
Сильно сказано, если учесть, что ребенок не чувствовал, что у него есть семья.
В квартире стало до ужаса тесно, и в конце концов вся жизнь проистекала только в спальне. Бабуля решила пойти на курсы лечебного массажа, диплом гарантирует работу.
— Хорошее жалованье плюс чаевые от клиенток, не говоря уже о том, что иной раз можно сделать массаж и нелегально! Что скажешь, Зайка?
Виктор не понимал, почему его мама всегда настроена так скептически, почему всегда с таким раздражением встречает чужие планы, которые, без сомнения, могут улучшить жизнь.
Бабуля приступила к учебе, каждое утро ходила на курсы, а во второй половине дня тренировалась на Викторе. Пообедав и приготовив уроки, Виктор укладывался в спальне на кровать, а бабуля отрабатывала на нем разученные утром приемы. У нее возникли сложности с запоминанием специальных терминов, которые полагалось знать к экзамену. Взять, к примеру, «петриссаж». После обеда Виктор, весь в масле, лежал на кровати, а бабуля часами упражнялась, то и дело, чтобы хорошенько затвердить, выкрикивая термин, который сегодня надлежало запомнить: «Пет-рис-саж!» Ежедневно разучивала только один, усвоенный в то утро прием: пет-рис-саш, пет-рис-саш! И при этом решительно уминала ту или иную часть Викторова тела, снова и снова, пока слово и дело не сливались воедино. Странным образом ребенок был счастлив, когда засыпал после такого неправильного массажа. Одна часть тела мягкая, все остальное — твердое и напряженное. Виктор слышал голос бабули, слышал гулкое эхо сегодняшнего термина и сворачивался в кровати калачиком, на мягком боку.
— Почему ребенок хромает? Почему ходит так странно? — Отец.
Это прошло. Скоро бабуля научилась, как говорится, комбинировать разные приемы, отрабатывала массаж всего тела, часами, изо дня в день, массировала ребенка до отказа. И наконец, массаж рефлекторной зоны ног. Совершенно новая техника, завершение и венец курса. Это Виктору пришлось по вкусу. Он расслабленно лежал в кровати, грезил, а бабуля тем временем разминала ему стопы. Думал он не об эросе. Не о смерти. Не о холодной войне. Не о бренности чего бы то ни было. У этого ребенка не было футбольного мяча, зато ему делали ножной массаж.
Экзамен бабуля выдержала и получила место массажистки в бассейне «Диана». Ее прямо распирало от гордости.
— Как ты можешь соглашаться на полный рабочий день? Что мне теперь делать с Виктором? Тебе надо найти работу на полдня!
Место в бассейне «Диана» бабуля получила при условии, что будет работать полный день. Без вариантов. И она хотела там работать. Хотела зарабатывать деньги. Она все отдала детям, все для них сделала, постоянно приносила себя в жертву. Теперь наконец надо и о себе подумать, громко ворчала она.
— Хорошо. Надеюсь, заработки позволят тебе снять собственную квартиру.
Снова с дедом, из кофейни в кофейню. Потом либо к бабуле в «Диану», либо в эспрессо к маме.
— Нет, так не пойдет! Ты не можешь все время питаться гоголем-моголем, в дедовых кофейнях, и мороженым, в «Диане». Совсем лицом пожелтел!
Сама не своя, мама сошвырнула с ноги правую туфлю, но в угол оная попасть не могла, потому что угла больше не было. Туфля ударилась о штабель коробок — так сказать, о родной дом, сделавший мамину квартиру непригодной для жилья, — и срикошетила. Угодила маме по колену, и мама закричала, но не потому, что удар оказался болезненным, а потому, что болела душа. Как же она закричала!
