Татьяна Соломатина - Приемный покой
– Доктор, что с ней?
– Вас как зовут?
– Алексей. Что с ней?!
– С ней, Алексей, роды. И роды эти были на дому, что бы она и вы тут ни лепетали персоналу о том, что только-только вот так сразу получилось. У вашей жены нет обменной карты, и ни в женской консультации, ни у какого-либо другого врача она не наблюдалась во время беременности.
– Мы ходили на курсы…
Евгений Иванович прервал его жестом:
– В мою задачу никоим образом не входит чтение лекций взрослому, успешному и интеллигентному, судя по одежде, зажигалке, марке обуви, сигарет и автомобиля, мужчине. В мою задачу входит спасение жизни, а по возможности, и репродуктивного здоровья вашей жены, Маргариты Вересовой.
– А ребёнок? – Алексей Вересов судорожно затянулся.
Речь, тон и, главное, спокойная уверенность врача структурировали ментальные процессы, но тот хаос, что вихрем сметал сейчас его душу, унять было сложно.
– Ребёнок… плод мёртв. И, судя по всему, уже давно. Воды, с правдивых наконец-то слов вашей жены, – извините, я вынужден был на неё некоторым образом надавить, сказав, что с ней будет, если она не перестанет врать, – отошли уже тридцать часов назад.
– Боже! Мы так хотели этого ребёнка! Она два года ходила по врачам, лечилась. Потом, наконец, забеременела, и у неё снесло крышу. Я был против, верите? Я был против!!! Но она напрочь рассудка лишилась. Какие-то подружки затащили её в эту секту. Возлюби ребёнка своего, помолись Вселенской Матери. Она являлась оттуда такая спокойная, что я подумал: «Ладно! Чем бы дитя ни тешилось…» – Он снова начал всхлипывать. – А потом началось. Рожая в больнице, прерываешь какую-то там связь, не говоря уже о том, что дома нет инфекции. Они были так убедительны, так ласковы, так… харизматичны, что даже я проникся.
– Да, мозги они промывать умеют. Но вам это непростительнее, чем Маргарите. Вы-то не беременный были. Так что от меня индульгенций не ждите. У меня просто нет нотариально заверенного права их продавать.
– Боже, что я наделал?!!
– Бог вам не ответит. Алексей! Возьмите себя в руки. Не буду же я взрослого мужчину хлестать по щекам. Этого ребёнка уже не будет. И я должен получить ваше разрешение на проведение плодоразрушающей операции. Ваша жена не совсем адекватна. Для освидетельствования прямо сейчас я ей психиатра не найду. А чем быстрее всё будет закончено, тем больше шансов на удачный исход. Я, конечно, заручусь и её подписью, но нужна ещё и ваша, как самого близкого родственника, для гарантии. Простите, но я вынужден максимально обезопасить себя, коллег и администрацию. Потому что с лечебными и особенно родовспомогательными учреждениями в последнее время судятся куда чаще и охотнее, чем со всякими сектантами, аферистами и прочими «духовными» людьми. Де-юре аспекты – неотъемлемая земная часть моей работы.
– Да. Перед уходом эта тварь сказала, что если обратимся в суд, то пойдём, как соучастники, а не пострадавшие.
– Оставьте подробности для юриста. И кстати, действительно было бы хорошо к нему обратиться. Вам это уже не поможет, в данной конкретной ситуации, но других легковерных может оградить от беды. Мы, врачи, бессильны что-либо сделать. Сосредоточьтесь, Алексей. Позже, если захотите, мы поговорим. А сейчас мне нужна от вас подписанная бумага об информированном согласии на плодоразрушающую, – он намеренно акцентировал, – операцию.
– Да-да, конечно. Я всё подпишу. А ей не будет больно?
– Больнее, чем было, ей уже не будет никогда.
– А почему плодо… Боже, как это ужасно звучит. Что это такое вообще? А нельзя её разрезать и вынуть его, ребёнка? Может, он ещё жив. Вдруг вы ошиблись?
– К моему огромному сожалению, Алексей, мы не ошиблись. Плод мёртв. Этот очевидный для стетоскопа факт подтверждён целым рядом инструментальных, аппаратных и лабораторных исследований. Все они запротоколированы в истории родов. Извлечь его путем операции кесарева сечения невозможно. Вернее возможно, но тогда уже с удалением матки. Безводный период в тридцать часов означает инфицирование и риск акушерского сепсиса. Особенно при проникновении инфекции в брюшную полость. Этого при полостной операции не избежать, даже если идти внебрюшинным доступом, что в такой ситуации крайне сложно и ненадёжно. Матку в этом случае придётся удалить. А если я правильно понял, то беременность и роды у вашей жены первые и детей нет. Акушерский же сепсис означает, кроме всего прочего, ДВС [92] – синдром. Внутрисосудистое свёртывание крови с массовым образованием тромбов, которые проникают в мозг, в сердечные камеры, в паренхиматозные внутренние органы – в печень, в селезёнку, в почки. Что с высочайшей долей вероятности означает неизбежную смерть. В настоящий момент ваша жена начинает, говоря грубо и наглядно, гнить заживо. Пока заживо. Потому что внутри неё труп. И труп этот уже начал разлагаться. И никакие жертвоприношения никаким богам не изменят этого обстоятельства. Только наши руки. Считайте, что боги для того и создали наши руки, чтобы вас спасать. «Я посылал за тобой три лодки…» Старый анекдот. Да… – пробурчал последние слова себе под нос Женька. – Извините. Промедление превратит в труп и вашу, пока ещё живую, жену. Плодоразрушающая операция – это ряд манипуляций с целью расчленения мёртвого тела, потому что извлечь его целиком из вашей жены не представляется возможным. Не по частям – только с маткой. Я достаточно ясно излагаю, простите за жестокость? Я хочу, чтобы до вас дошло – если мы срочно не выполним то, что должны, – ваша жена умрёт. А мы не выполним это без вашего информированного добровольного согласия. И я, в отличие от «друзей», что помогли вашей жене, Маргарите Вересовой, прийти в такое состояние, не могу, задув свечи, собрать вещи и уйти в никуда.
– Да, доктор. Хорошо. Что надо подписывать? А это страшно? Вот это вот… плодо… разрушающая.
– Разве что для врача, Алексей.
– И уж точно не страшнее глупости! Эх, не на ту пяту ярлык первого греха повесили! – На пороге появилась Люда с двумя чашками кофе в руках, намеренно громко захлопнув дверь в приём ногой.
– Людмила Николаевна! – укоризненно посмотрел на неё Женька. – Алексей, зайдите в приёмное, акушерка покажет вам, что и где подписать. И возьмите себя в руки. Вы мне нужны действующим мужчиной, а не хнычущей размазнёй. После операции мы вам вынесем список необходимых лекарств, так что, пожалуйста, спиртным себя тоже раньше времени не оглушайте.
– А что мне сейчас делать? Я же с ума сойду!
– Молитесь, если умеете. «Отче наш» знаете?
– И бог услышит и поможет? – горько усмехнулся Алексей. – Зачем Ему молиться, если Он допустил такое?
– Он ничего такого не допускал, и со слухом у Него всё отлично, поверьте. Молитва нужна вам. Это всего лишь определённый ритм, что изгонит вашу теперешнюю бесноватость и нормализует токи крови и прочих жидкостей организма. Кто-то танцует, а кто-то жуёт пейот. Молитва – не самая худшая разновидность душевного фитнеса. Особенно когда надо не разогнаться, а напротив, притормозить. Остановиться. Убить демона. В него очень сложно попасть, хаотично передвигаясь и рассыпая в пространство трассирующие на малейший шорох и сполохи огня. Надо сосредоточиться. Не знаете молитв, читайте стихи. Считайте спички, наконец.
Вересов вряд ли слышал слова, которые говорил ему этот широкоплечий в зелёном, как его там? Иванов. Разве запомнишь такую фамилию надолго? Это не фамилия, это – анекдот. Он не слышал, хотя и слушал. И удивительным образом успокоился.
– Где, вы сказали, надо подписать?
Врач показал рукой на дверь приёмного покоя.
Парень решительно потянул её на себя и скрылся за порогом.
– Зильберман не прошёл для тебя даром, ни в каких смыслах, – уважительно сказала Людка.
– Он ни для кого из тех, кто хоть на мгновение соприкоснулся с ним в этой временно изгнанной из Рая жизни, не прошёл даром. А в моём случае, ещё и синхронно лёг на природные склонности, не будем именовать их громким словом «предназначение». Это ведь не тётка Анна, а он, Пётр, отвёл меня за руку в приёмную комиссию медицинского института, чтобы я не блуждал вечно, словно странник в непролазных словесных чащах. Отвёл в тот самый момент, когда наложил на мою буйную голову ложки акушерских щипцов, замкнул замок и стал совершать тракции. Пётр Александрович был профессионалом из божественной команды «Альфа» – архангелом. А мы кто?
Никто из нас не может сказать, что он не знает Бога. «Познай самого себя», вот ведь… Хорош свистеть и курить, пошли работать.
– Всё равно, убивала бы таких, как эти, на дому, в стогу, в канаве рожающие идиотки! Зла не хватает!
– Людка, ну уж ты-то! Мне самому хочется дать этому мужику под дых, а потом ещё поплясать на бездыханном теле и увешать все фонари вокруг роддома трупами собственноручно удавленных «духовных акушерок». Я столько сил потратил на… эманацию собственной дикости , что я тебя прошу, не воскрешай моих демонов из бессмертного небытия. « Заплаты глаз, души изъян на всех предметах. И дьявол ненавистью пьян перед рассветом» [93] , – как я когда-то написал для моей обожаемой жены, когда она очередной раз, пылая, возжелала крови. Кровь кровью не смывается. Кровь смывается иными растворами. Дезинфицирующими. И заляпавшиеся должны просто отмыться. Запятнавшиеся – покаяться. Мы, Людмила Николаевна, честно выполняем свою работу. В любое время. Даже в самое тонкое, то, что «ближе к пяти под утро». Мы – ассенизаторы, сторожа, наблюдатели, группа поддержки. Но не судьи и не палачи.
