Татьяна Соломатина - Акушер-ха!

Боже,

Как мне хотелось жить

И знать,

Точнее, знание проверить, -

Что в невозможности любить

Не открываются все двери

И не дается благодать.

АКУШЕР-ХА!

Вместо пролога. «Здравствуйте!»

Увы, все гениальные банальности сказаны, все книги написаны, все жанры не новы.

Шекспир, безусловно, хорош: «Весь мир театр! Все люди в нём — актёры!» Но актёры лишь исполнители. Гениальные и бездарные, искромётные и унылые. И за каждым стоит тот, кто пишет текст. Тот, кто освещает сцену. Накладывает грим, шьёт костюмы, дирижирует оркестром. Ну, и режиссирует, разумеется.

Вы уже успели подумать, что я о театре?.. О писателях или журналистах?.. Нет, конечно. О войне?! Да не приведи господи! Может, о сантехниках?.. Кстати, тема. Наверняка бачок у вас протекает чаще, чем вы ходите в театр. Нет-нет, не у вас лично. Вы, конечно, посещаете все премьеры в Большом. Вот у того унылого гражданина. Впрочем, возможно, он унывает вовсе не по поводу подтекающего сифона. Может, у него просто зуб болит. А плохой цвет лица у дамы из соседнего подъезда вряд ли из-за отложенных гастролей Мариинки. Возможно, у неё что-то с гормональным профилем или муж пошёл за «Клинским», а вернулся с «Путинкой». А у него язва.

А этот малыш почему хмурый? Ах, ему не разрешают кататься на санках, потому что у него аденоиды? А эта симпатичная девушка с большим животом почему кричит на своего дёрганого спутника? Он недостаточно расторопен, а беременных это, знаете ли, раздражает.

А вон тот симпатичный гражданин держится за ухо, а этот — вон тот, тот! — сизоносый — надрывно кашляет. А у соседки бабушка наконец-то померла. Ах, не кривитесь. Конечно, наконец! На вас посмотрю, когда квартира за три года так пропахла старческой мочой, калом и мокротой, что прям хоть грех на душу бери.

А вы-то сами что? Кардиограмма не очень? Давление скачет? Всё в порядке? Ах, только нарколога с психиатром надо пройти? Да-да, конечно, вам для справки. А вон тому пареньку нарколог бы не помешал. И хороший психоаналитик для закрепления пройденного материала.

У приятеля жена родила? Новорождённого в детскую инфекционку перевели в нечеловеческие условия. А сам приятель в «травме». Отпраздновал по полной, родной.

У деда — камни в почках, а у начальника — простатит. Откуда знаешь?! Офис-менеджер на хвосте принесла. Смотри, чтобы она тебе чего другого не принесла!

Буквы расплываются? Шрифт вроде нормальный. Видимо, пора к окулисту, новые очки заказывать. Денег нет? Ну да, мануальные терапевты нынче дороги. Не посещаешь? Зря. Жена всё на косметолога и диетолога извела? Главное, чтобы в гастрохирургии не закончила.

А видишь того, в конце вагона, с книжкой? Знаешь, почему он улыбается? Думаешь, у него ничего не болит и рентген ему никогда не делали? Делали. И болит. Сердце болит. Душа болит, хотя не нашли её патологоанатомы до сих пор. И генетики не нашли. И даже врач-лаборант в эритроцитах и тромбоцитах не узрел. И в моче ничего, кроме фосфатов и уратов, нет. А душа болит у него. А он — улыбается. Потому что врач. Видишь, опять улыбнулся? Он как раз эту фразу сейчас прочитал. И хотя у него те же фосфаты, ураты, почечная колика, зрение, жена и бабушка третий год не ходит, он знает: весь мир — больница. Огромная многопрофильная больница. Со своим приёмным покоем, профильными отделениями, смотровыми, цистоскопическими, рентгенкабинетами и лабораториями, операционными и палатами интенсивной терапии. С моргом и подвалами. С техническими службами и администрацией. С Королями и Шутами, Принцами и Нищими, Повитухами и Могильщиками. Весь мир — больница. И все мы в ней — пациенты.

Поэтому и улыбаются врачи там, где тебе не смешно. И плачут от счастья тогда, когда ты радуешься. И костюмеры у них свои и режиссеры, сантехники и осветители. И болит у них, как у тебя. Душа болит. Потому что пока душа болит — значит, жив. Он жив, ты жив. И я жива. И весь мир.

Я уже достаточно наговорила банальностей? Хотите взглянуть на пятна Роршаха? Впрочем, нет. Это не моя специализация…

Когда деревья были выше, а газоны зеленее, я работала акушером-гинекологом здоровенной многопрофильной больницы…

Кем быть?

Крошка сын к отцу пришёл,

И сказала кроха:

«Не могу и не хочу!

Мне, папаня, плохо!»

Тучи сгущались! «Надо обладать немалым мужеством, чтобы говорить банальности!»[1] Но, в силу предстоящих событий и метеорологических особенностей Одессы в зимний период, они действительно сгущались.

Новый год был насквозь пропит. Молниеносно громыхнувшая сессия особо не напрягла. Каждый экзамен завершался обильными возлияниями — у кого на радостях, а у кого с горя. Однако и те и другие из одногруппников предпочитали эпикурействовать на моей территории, поскольку я была единственной на тот момент счастливой обладательницей двадцати четырёх коммунальных метров в центре города. К тому же шестиметровые своды (не рискну назвать их потолками) позволяли всему кагалу курить без особого вреда для атмосферы общения. Однако тучи неизбежности всё равно незримо царили над всем.

После зимних экзерсисов пятого курса сомнения от Герцена преформировались в супрематизм по Маяковскому. Да я бы куда угодно пошла, если бы меня кто-нибудь научил, что делать… Понимаете, о чём я?

Негостеприимно разогнав забывших дорогу в отчие дома и общагу, я встала и пошла.

К Шурику.

Студентом медицинского института он, слава богу, не был, что вселяло надежду на присутствие здравого смысла, объективного взгляда и если не разумного, то как минимум последовательного подхода к вопросу.

Сан Саныч ничтоже сумняшеся прихватил бутылку высококачественного «Абсолюта» из папиного «культ-фондовского» НЗ, турецкого печенья из маминой тумбочки, и мы отправились на монастырские плиты — решать вопрос из вопросов. Это ведь только у матросов нет вопросов. А в голове студентки пятого курса медицинского института торчал ржавый гвоздь выбора будущей «специализации». Так что даже спиритический сеанс с духом Чернышевского не помог бы разобраться — как же оно всё так вышло.

Однако есть более простые, проверенные народом средства.

Оприходовав по первой сотке из пластиковых стаканчиков, мы перешли к основной цели нашего зимнего саммита у самой синевы Чёрного моря.

- Шура, — сказала я, захрустев печеньем, — «у меня растут года, будет и семнадцать. Где работать мне тогда, чем заниматься?»

- Э-э-э-э… «Нужные работники — столяры и плотники», а?

- Да рада бы, я глубокомысленно затянулась протянутой мне сигаретой, — только поезд с плотниками ушёл в сторону лесоповала ещё вчера! Но я на него опоздала! И я всё ещё жива!

Шура неожиданно лихо вскочил на парапет и продекламировал:

Инженеру хорошо,а доктору — лучше,я б детей лечить пошёл,пусть меня научат.Я приеду к Пете,я приеду к Поле.— Здравствуйте, дети!Кто у вас болен?[2]

- Вот зачем вы, Шура, стебаетесь об чужое горе?! Завтра у нас предварительное распределение по специальностям, а я за пять лет так и не определилась, доктором чего я предварительно хочу быть… И чегой-то я вообще хочу быть доктором, а?! — И, тяжело вздохнув, заглянула в опорожненную ёмкость.

- Да бросьте вы глумиться над собою, Татьяна Юрьевна. Давайте-ка уедем отсюда на фиг куда-нибудь далеко-далеко! — жарко прошептал Шура, не замедлив налить ещё по сто. — «Ах вы, витры. Лихие витры…»

От «радостной сорокаградусной» защекотало в носу.

- Куда ехать? Жизнь прожита, — ответила я, вытирая рукавом нос, со всей горючей мудростью своих двадцати. — Давай будем думать… Вот смотри — другим-то везёт — им, кроме терапии, ничего не светит.

Шура тяжело вздохнул, отхлебнув прямо из бутылки, и осторожно предположил:

- А может, невропатологом?..

- Да ты что!!! Я анатомию нервной системы не помню, и, вообще, не нравятся мне все эти позы Ромберга и миопатии Дюшена.

Зато у них молоточек есть.

- А у ЛОРиков — шахтёрские рефлекторы.

- А у хирургов — скальпель!

- А у анестезиологов — клинок и электрическая «оживлялка»!

- А травматологи голыми руками могут гвозди в стену заколачивать!

- А у рентгенологов — свинцовый фартук!

- А у патанатомов — бензопила! — наш хохот разносился над морем.

- Хорош! — рявкнула я. — Давай серьёзно!

- Давай.

Шура налил, и мы ещё выпили. Очень серьёзно.

Потом ещё серьезнее.

И ещё — пока шли от монастыря до Аркадии.

И далее — от Аркадии до Ланжерона.

Допив последки в парке Шевченко, снова затарились в ближайшем ночном магазинчике. Серьёзность подступала к краям, и мы отправились ко мне, отягощенные намерением обговорить наконец «вопрос вопросов» за партейкой в клабр.