Карен Перри - Невинный сон
На меня вдруг накатило воспоминание о поминальной службе, устроенной нами по Диллону. Мы собрались целой группой у родителей Робин – друзья, родные, люди, которые искренне нам сочувствовали, те, кого тронула наша боль. Говорили слова, кто-то читал стихи, напоминавшие молитвы, кто-то молча плакал. Робин сидела рядом со мной, ее сухие глаза были широко открыты, все тело напряжено. Она изо всех сил старалась не выдать свою скорбь. Я хотел взять Робин за руку, но она резко отдернула ее. И в этом жесте я мгновенно почувствовал ее гнев, ее глубоко скрытую ярость. Меня поразило, сколько в этом незначительном жесте было непривычной жестокости, и я тогда понял: она во всем винит меня и никогда мне этого не простит. Не важно, какие слова были сказаны, чтобы смягчить мои муки и отчаяние, этот упрек будет изо дня в день сопровождать ее боль. Я сидел огорошенный, смахивая навернувшиеся от потрясения слезы. А потом, словно почувствовав сожаление, Робин смягчилась и сама взяла меня за руку. Я не сопротивлялся. Я безмолвно просидел до конца службы, моя горячая рука неподвижно лежала в ее руке, и все это время я думал об одном: в самом сердце нашей любви появилась червоточина.
– Приехали, – сказал Спенсер, сворачивая к однотипным домам за невзрачным отелем и паркуя машину рядом с пустырем. – Дом прямо тут.
Спенсер указал на противоположную сторону улицы.
Я очнулся от своих воспоминаний и вздрогнул. Я был растерян и не очень понимал, что же сейчас надо делать. Я посмотрел на Спенсера.
– Ну? Что же теперь?
– Жди и наблюдай. Жди и наблюдай. Никакой спешки. – Он, видимо, и сам не имел понятия, что теперь следует делать. – Мы лишь ищем подтверждения. И больше ничего. Когда мы получим подтверждение, мы перейдем к следующему этапу.
– Но машины нет на месте. – Меня вдруг охватила паника.
– Это ничего не значит.
Прошло несколько минут. Спенсер постукивал пальцами по приборной панели, а я закурил очередную сигарету и стал обдумывать план действий.
– Черт возьми, – сказал Спенсер и взялся за ручку двери.
– Что ты делаешь? – Я схватил его за руку.
Он смахнул мою руку.
– Жди здесь. Я через минуту вернусь.
Он хлопнул дверцей и перешел на другую сторону дороги. Он нажал кнопку звонка и в ожидании ответа принялся теребить рукава пальто. Вышла старушка и растерянно, с подозрением уставилась на Спенсера. Ни женщины, которая была на О’Коннелл-стрит, ни Диллона видно не было, одна лишь старушка. Я видел, как Спенсер включил свое обаяние, и через минуту старушка жестом пригласила его войти. Дверь за ними захлопнулась. Я заерзал на сиденье. Вся эта ситуация выводила меня из себя. Насколько я знал Спенсера, он был человеком ненадежным, даже опасным. Я подумал о том, что, наверное, стоит выйти из машины и последовать за ним в дом. Но делать этого не стал.
Я достал еще одну сигарету, но моя зажигалка вспыхнула и умерла. В машине зажигалки на месте не оказалось. Я полез в бардачок в надежде найти там коробку спичек. От того, что я там увидел, у меня перехватило дыхание.
В бардачке лежал пистолет. Черный пистолет с коричневой рукоятью лежал среди старых квитанций, конфетных оберток и пустых сигаретных пачек. Я закусил губу и провел рукой по лбу. Какого черта Спенсеру понадобился пистолет? Похоже, он замешан в гораздо более темных делах, чем я предполагал. Но меня разобрало любопытство, и я вытащил пистолет и взвесил его на руке. Тяжелее, чем я думал. Наверное, магазин полон патронов.
– Черт подери! – воскликнул я и осторожно положил пистолет на место.
Я услышал, как Спенсер щелкнул ручкой двери, и мгновенно захлопнул бардачок.
– Она продала машину, – сказал он, устраиваясь на сиденье, – но без регистрационного свидетельства. У нее не было адреса того, кому она ее продала, но был номер телефона.
– Бесполезное дело, – сказал я.
– Не волнуйся. – Спенсер завел машину. – Предоставь это дело мне. Я с ним разберусь. Но не сегодня вечером.
Я попросил у него номер телефона, но он мне его не дал, а сил спорить с ним у меня уже не было.
– Ты и оглянуться не успеешь, как я раздобуду этот адрес. И никакой Филти нам не понадобится, – сказал он.
Высаживая меня у дома, Спенсер что-то пробормотал о вытатуированной у него на ладони любовной песне. Он поднял руку, и я увидел у него на ладони номер теле-фона.
Я стоял на дорожке, и передо мной маячил наш дом. Казалось, что в нем царит мертвая тишина. Я вставил ключ в замок, и ключ сломался. Оставив его в замке, я скрипучими шагами обогнул дом и подошел к задней двери. Не хотелось звонить в дверь и будить Робин. Отлично, придется пробираться взломщиком в собственный дом. Именно это я и сделал. Я с размаху ударил локтем по стеклу задней двери, и… никакого эффекта! Глухой стук – и только! Я поднял камень, разбил им стекло, просунул руку и повернул ключ в замке.
Робин не проснулась. Зато рука заныла от боли; я посмотрел на нее и увидел, как по тыльной стороне ладони растекаются ручейки крови. На кухне я включил кран и стал ждать, пока вода как следует нагреется. Тело ломило от усталости, а в голове роились тысячи мыслей: события вечера проносились одно за другим, и я знал, мне теперь не уснуть. Подумал о снотворном. Нет, я к нему больше не притронусь. После Танжера – ни за что! Я сидел на кухне в темноте, с перевязанной полотенцем рукой. При свете телефона я принялся за чтение «Книги мертвых» – той, что дал мне Хавьер. Я открыл ее на главе, которую следовало читать при спуске на воду корабля длиной в семь локтей, построенного из зеленого камня Чачау. Глава пленила меня своей поэзией: «Сотвори рай из звезд и умасти его благовониями. На новом камне нарисуй красками Ра и помести этот камень на носу корабля. Потом сотвори тело умершего, сделай его совершенным и положи его на корабль. Пусти тело это по волнам на корабле Ра, и сам Ра улицезрит его».
Я налил себе виски и продолжил чтение.
«Не изымай сердца из тела, в нем весь ум и чувства, и в загробной жизни человеку оно понадобится».
Я взял с полки лист бумаги и сделал набросок образа Диллона. Я нарисовал ему сердце и заштриховал его.
«Сотвори тело умершего, – сказано было в книге. – Сделай его совершенным. Положи на корабль».
Я налил себе еще стаканчик. Я то дремал, то читал, то рисовал. Я впал в нечто вроде транса. Я прочитал молитву из книги и наконец забылся тревожным сном.
Мне снилось землетрясение в Танжере. На этот раз я не пошел к Козимо, а остался с сыном. Я через горящее здание прошел в книжную лавку. Пламя меня не обжигало. Я был не подвластен его жару. Я шел сквозь огонь. На мне был зеленый амулет. Он меня защищал. Я нашел сына: он спрятался за одним из книжных шкафов. Но он меня не увидел. Я старался ему что-то сказать, но он меня не слышал. Губы мои онемели, я не мог произнести вслух ни слова. Я попытался поднять сына, но мои руки прошли сквозь его тело. И тут я увидел, как в лавку ворвался мужчина; он дерзко ринулся к прилавку, наклонившись, не раздумывая, схватил Диллона и унес его прочь.
Я проснулся как от толчка и растерянно, с изумлением увидел, что сижу в темноте за кухонным столом, и все вокруг меня покрыто налетом холодного голубого света. Я был не один. Робин стояла возле окна спиной ко мне и вглядывалась в сад. Я не задернул занавески, и было видно, что ночь стоит ясная. Светила почти полная луна, и из-за падающего снега ее свет казался серебристым. Робин ежилась от холода. На ней была моя футболка, я видел ее стройные ноги и маленькие босые ступни, которым явно было зябко на холодном кафельном полу. Она стояла неподвижно, словно глубоко задумавшись, словно она следила за падающим снегом и словно на что-то опиралась для устойчивости. Робин застыла в такой неподвижной позе, что казалось, будто она наблюдает за кем-то на улице. Я вытянул шею, чтобы разглядеть, бродит ли кто-то за окном, но там никого не было. Лишь темнота, снег и лунный свет.
И тут Робин обернулась. Я увидел, как по лицу ее текут слезы, и вздрогнул. В ту минуту она казалась холодной и прекрасной. И печальной.
– Что такое? – тихим хриплым голосом спросил я. – Милая моя, что случилось?
Робин потупилась, покачала головой, и когда она заговорила, в голосе ее было столько грусти и сожаления, что мне стало больно. В ее голосе звучала такая тоска, будто он говорил: «Я думала, у нас началась новая жизнь. Я думала, все это в прошлом».
– Он мне приснился, – прошептала она. – Столько времени прошло, а он мне по-прежнему снится. Казалось, что все это наяву. Он был здесь. Диллон был здесь. Вот там, он играл в саду.
– Робин…
Но она покачала головой, отвернулась и снова уставилась в окно; и в ее позе была какая-то недоверчивость, точно она, обшаривая взглядом замерзшую землю, пыталась увидеть на ней доказательства – скажем, следы на снегу, – хоть что-нибудь, подтверждающее ее немыслимое предположение.
Я подошел к ней и обнял ее за плечи. «Еще немного, – подумал я. – Продержись еще немного».
