Борис Екимов - Предполагаем жить
– Вот так настоящие люди живут! Так надо жить! А последний аккорд?
Ты же не был… Ты такое пропустил. Это высший класс! Это – Феликс!
Два миллиона долларов – морю.
– Два миллиона двести сорок тысяч, – уточнил Тимофей.
– Ну и что, Тимоша? – махнула рукой Ангелина. – Такие люди имеют право… Для них это безделица. Молодой Баснер, Наум, сумел в Ницце за неделю спустить двадцать миллионов евро. А Баснер-старший строит вторую яхту, которая обойдется ему в триста миллионов. Мне
Вайнштейны рассказывали.
– Да дело не в деньгах, – объяснил Тимофей. – Феликс тоже не обеднеет. Но сколько было мороки с этой амфорой: искали, старались, в Англии нашли. Добивались разрешения на вывоз. Коту под хвост наши старания.
– Но какой жест! Ты не видел! – с восторгом рассказывал брату
Алексей. – Вертолет, прожекторы, голос с неба, Феликса голос:
"Спасибо всем! Эту амфору, ваш подарок, я возвращаю вечности, морю,
Элладе. Каждому – свое. И пусть помогут нам боги!" Здорово! За это обязательно надо выпить!
Шампанское принесли тут же.
– Еще раз за Феликса! – поднял бокал Алексей. – И пусть помогут нам боги! Во всех наших делах!
До дна выпил лишь он один. Тимофей с Ангелиной пригубили. Илья спросил у дядюшки:
– Два миллиона долларов? В море?
Тимофей кивнул головой:
– Все – правда. Шиканул.
Илья поверил. Вздохнул. И вспомнил сразу: Интернет, детские лица чередой. Сто тысяч да шестьдесят тысяч рублей. Цена жизни.
– Разве так можно? Нет, – утвердился он в мысли своей. – За такие подарки боги могут и наказать. – И подтвердил выразительно: – Должны наказывать.
Он произнес это негромко. Но четко и слышимо. Тетушка остановила его движением руки, напоминая: "Мы – не одни".
В салоне самолета усталые гости, казалось, подремывали: редкие разговоры, негромкое позвякивание посуды, бокалов. Услышать могли. И потому Тимофей тоже головой качнул: "Не надо…"
Алексей улыбнулся, похлопал младшего братишку по плечу, посоветовал:
– Тебе, Илюша, надо в попы идти. Переходи в Духовную академию.
Будешь проповедовать да молиться за нас, грешных.
– Какой из меня проповедник, – с горечью сказал Илья, – если даже вы мне не верите. А ведь я знаю… Я точно знаю, что тебе, Алеша, не надо ни в какие мэры идти. И мамочке пора отдохнуть, как и дяде Тимоше.
Ничего нам не надо. А один лишь покой. Дом у реки, у моря. Сосновая роща. Живи и радуйся. А вам кажется, что я глупости говорю. Мне не верите, поверьте Пушкину: "Предполагаем жить… И глядь – как раз – умрем".
Старший брат выслушал Илью, но вывел свое:
– Не надо каркать. У Пушкина есть и другое: "Поднимем бокалы, содвинем их разом!" – это сейчас более к месту. Какой-то ты будто не наш, Илюшка. Вроде и не Хабаров.
– А отец был Хабаров? – тихо спросил Илья. – Почему его все помнят?
Даже Феликс.
– Ребятки мои, ребятки… – заквохтала сердобольная тетушка. – Не надо ссориться, мы все устали. Устали, устали… Давайте лучше подремлем.
Ангелину послушались. Алексей с пать вовсе не хотел и ушел к каким-то новым знакомым. Илья остался и задремал. Виделись ему море, остров, высокий холм, каменная скамья у вершины, на ней – человек в белом.
А вокруг необъятный простор. Дух захватывающий, голубой и синий, бирюзовый и темный, фиалковый, пронизанный солнечным светом. Потом он крепко уснул, проснувшись лишь в конце полета.
Алексей улетел домой прямо из аэропорта, минуя город.
– Алеша… – приглашала его тетушка. – Побудь с нами денек-другой.
Отдохни. Погода налаживается. Увидишь мои цветочки во всей красе.
Но Алексея буквально распирала энергия:
– Потом будем отдыхать, мама Аня. А сейчас работать надо. Осень.
Выборы. Феликс твердо сказал, что поддержит меня. А новый завод? Там работы… Так что за меня Илюшка цветочки пусть нюхает.
– Наверное, и мне надо в Питер, – вслух подумал Илья. – Поглядеть, что там и как.
– Очень хорошо! Все разбегайтесь! Оставляйте одну старую тетку!
Тимоша собирается улетать. Правда, что на неделю? – спросила она мужа.
– Да, – ответил Тимофей. – Завтра летим с шефом, с голландцами и англичанами. В Уренгой, а потом вертолетами дальше. Не меньше недели.
– А тебе нельзя отказаться? – попросила Ангелина. – Ты целую неделю занимался днем рождения. Совсем не отдыхал. Устал, я же вижу.
А теперь опять… Так нельзя, Тимоша.
– Надо, – коротко ответил Тимофей. – Потом отдохнем. Слетаем на недельку в Словению или в твою любимую Черногорию, – пообещал он и, подморгнув, добавил: – Поглядим, а может, и вправду приглядим какую-нибудь халупку. Что-то мне нынче понравилось море, – признался он. – Легко дышится, водичка хорошая. Даже мне можно плавать. С маской и ластами. С маской хорошо, красиво. Так что побудьте с
Илюшей, а когда я вернусь…
Лететь с Феликсом на Север Тимофею и в самом деле было надо. Работа.
К тому же кроме обычных обязанностей в этой поездке нужно было поговорить с хозяином о визите старого товарища, о "золотой рыбке".
Поговорить, а потом всерьез подумать и принять решение для себя, о себе: уходить от Феликса или оставаться с ним.
На следующий день к позднему завтраку на верхней веранде Ангелина с
Ильей садились вдвоем.
Погода, слава богу, налаживалась. С утра проглянуло солнце, ветром раздуло тучи, и отступившее было лето вернулось высоким небом, просторной синью реки, свежей зеленью.
– Сколько нам предстоит работы, – охала Ангелина. – Надо проверить цветочки. Я очень боюсь за Глорию Дей. Как она перенесла холод?
И конечно, с Красавчиком надо разобраться. Он совершенно вышел из-под контроля. Где-то ходит и бродит… Да еще взял новую моду: спрячется под кустом и орет: мяу да мяу! Даже к завтраку не собирается приходить. Красавчик, Красавчик!..
Но Ангелина плакалась зря. Садовник успел убрать все следы непогоды, обрезав поникшие, растрепанные холодным дождем и ветром листы, стебли, бутоны. А главный заботник – теплый август – еще в ночи нашептал что-то ласковое, и, поверив ему, розы, лилии словно напоказ выставляли себя. Телесно-розовое, нежно-лимонное, коралловое, пунцовое, алое, снежно-белое… Бутоны, лепестки, соцветья, листы. В сияющих переливах росы, которая под солнцем быстро высыхала, дымясь.
Хорошо выспались, но чуялась какая-то усталость. У Ангелины, дело понятное, – от возраста.
– Мне теперь по-хорошему, – жаловалась она, – целый месяц нельзя к столу подходить. Нахваталась, напробовалась, дура старая. Так что давай – за двоих. Тебе можно и нужно, худоба питерская. Маша велела тебя откормить, и я откормлю.
Утренний чай, завтрак, обед, чай полуденный и поздний ужин, прогулки среди цветов и в сосновой роще, купанье в реке, долгие семейные разговоры – так прошли день и другой.
Ангелина ходила за новостями к соседям да помаленьку собирала чемоданы для Черногории. "Дресс-код – это важно, особенно в моем возрасте", – говорила она.
Илья никуда не ездил, хотя обычно, живя в Москве, пропадал в библиотеках, архивах. Нынче не тянуло туда.
Это заметила Ангелина, при случае даже похвалив:
– Нам с тобой нынче так хорошо. Слава богу, ты никуда не ездишь.
С этой учебой… Молодец. Сколько можно глаза портить.
На похвалу тетушки, сомнительную, если всерьез, Илья ответил откровенно:
– Что-то мне начинает казатьс я, мама Аня, не туда я полез.
– Разонравилось? – удивилась тетушка.
– Не знаю. С одной стороны, все это интересно, – ответил Илья. – Но, судя по всему, попусту. Говорим и вроде верим, что история – это прошлый опыт человечества. Она учит людей. Но чему она научила?
Шесть тысяч лет назад одни лакомились пятками верблюдов да паштетами из языков жаворонков. Из языков. Жаворонков, – подчеркнул он. – А рядом от голода люди умирали. Прошло шесть тысяч лет. И стало, быть может, хуже. Одни только на закуску едят пиццу за тысячу долларов, запивают вином по десять да двадцать тысяч долларов за бутылку. А возле них – голодные да больные. Чуть не целые страны вымирают в
Африке, в Азии. А сколько у нас своей нищеты. Так где же уроки истории? В чем они? Их просто, видимо, нет. И зачем тогда заниматься пустым?
– Илюшечка, – проникновенно сказала Ангелина. – Зачем ты себе голову забиваешь всякими мыслями? Неужели ты хочешь каких-то революций?
Господь с тобою! Не нравится история – плюнь и займись другим.
Например, цветочками. Будешь на свежем воздухе красоту создавать, а не в пыльных бумажках копаться. Посмотри, какая это прелесть – даже простые цветы. Вот эта кутерьма.
"Кутерьмой" называла тетушка несколько уголков усадьбы, где словно ненароком толпились одной веселой гурьбой алые маки, ромашки, махровые циннии, мальвы, бархотки – все вместе, пестрой копной, разноцветьем радуя глаз, особенно теперь, после дождей, под ярким солнцем.
– Тебе же нравится, – похвалила племянника тетушка. – Займись цветочным дизайном. Сейчас образование – не главное, была бы голова на плечах. У тебя есть вкус.
