Алессандро Барикко - Юная Невеста
Я вытерла пальцы о платье. Посмотрела на него. Он спал.
– С каких пор вы не можете спать? – спросила я.
Он открыл глаза.
– Уже много лет, синьорина.
Может быть, он расчувствовался, или я себе это вообразила.
– Больше всего мне не хватает снов, – признался он.
И, не закрывая глаз, бодрствуя, глядел на меня. Света не хватало, не так легко было понять, какого они цвета. Может, серые. С золотистыми крапинками. Я до тех пор никогда их не видела.
– Все было очень вкусно, – сказала я.
– Спасибо.
– Вам нужно чаще готовить.
– Вы находите?
– Кажется, там была еще бутылка красного?
– Вы правы, извините.
Он встал, исчез в кухне.
Я тоже встала. Прихватила бокал, уселась на пол, забилась в уголок.
Он вернулся, налил мне вина, топтался рядом, не зная хорошенько, что делать дальше.
– Располагайтесь здесь, – показала я.
Показала на огромное кресло, одно из тех мест, где я тысячу раз видела его спящим, пока протекали изобильные завтраки. Если подумать, то из этого самого кресла он приветствовал мое возвращение фразой, которую я не забыла: Должно быть, вы много танцевали в тех краях, синьорина. Рад за вас.
– Вы любите танцевать? – спросила я.
– Да, любил, даже очень.
– Что еще вы любили?
– Все. Даже, наверное, слишком.
– Чего вам больше всего не хватает?
– Кроме снов?
– Кроме них самых.
– Снов, которые снятся наяву.
– Вы видели много таких?
– Да.
– И они сбылись?
– Да.
– И как оно?
– Бесполезно.
– Я вам не верю.
– Вы и не должны верить. Вам слишком рано верить в такое, в ваши-то годы.
– И сколько мне лет?
– Немного.
– Есть какая-то разница?
– Да.
– Объясните какая.
– Однажды вы увидите сами.
– Я хочу узнать сейчас.
– Вам это не принесет пользы.
– Вы опять все о том же?
– О чем?
– О том, что все бесполезно.
– Я такого не говорил.
– Вы сказали, что бесполезно, когда сны сбываются.
– Это да.
– Почему?
– Для меня это было бесполезно.
– Расскажите.
– Нет.
– Давайте.
– Синьорина, я вынужден в самом деле просить вас…
Тут он закрыл глаза и откинул голову назад, на спинку кресла. Казалось, его притягивала некая невидимая сила.
– Ну нет, – проговорила я.
Поставила бокал, поднялась с пола и села к нему на колени, раскинув ноги. Сразу уперлась в его член, чего вовсе не хотела. Но стала раскачиваться. Выгнула спину и медленно раскачивалась, оседлав его, положив руки ему на плечи, пристально на него глядя.
Он открыл глаза.
– Прошу вас, – взмолился.
– Вы мне кое-что должны, я приму в счет долга вашу историю, – сказала я.
– Не думаю, чтобы я был вам что-то должен.
– Нет, должны.
– В самом деле?
– Вернуться должны были не вы, а Сын.
– Сожалею.
– Не думайте, что так легко отделаетесь.
– Да?
– Вы мне все испортили, и теперь я хочу взамен вашу подлинную историю.
Он воззрился как раз на то место, где я раскачивалась.
– История как история, таких много, – заметил он.
– Не важно, я хочу услышать ее.
– Даже не знаю, с чего начать.
– Начните с конца. С момента, когда вы начали спать и прекратили жить.
– Я сидел за столиком в кафе.
– С вами был кто-нибудь?
– Больше не было.
– Вы сидели один.
– Да. Я задремал, даже не склонив головы. Во сне прикончил анисовку, это случилось в первый раз. Когда проснулся и увидел пустой бокал, понял, что теперь так будет всегда.
– Может быть, окружающие.
– В смысле?
– Ну, официанты, разве они не разбудили вас?
– Кафе было немного старомодное, с престарелыми официантами. В пожилом возрасте многое понимаешь.
– Они вам позволили спать.
– Да.
– Который был час?
– Не знаю, где-то днем.
– Как вы вообще очутились в том кафе?
– Я уже сказал, это длинная история, не уверен, что хочу рассказывать ее вам, а кроме того, вы раскачиваетесь на мне, не понимаю зачем.
– Чтобы не дать вам вернуться обратно в ваш мир.
– А-а.
– Историю.
– Если я вам ее расскажу, вы сядете обратно на пол?
– Даже не подумаю, мне так нравится. А вам нет?
– Простите?
– Я спросила, нравится ли вам.
– Что именно?
– Вот это: когда я раздвигаю ноги и трусь о ваш член.
Он закрыл глаза, голова чуть отклонилась назад, я впилась пальцами в его плечи, он снова открыл глаза, поглядел на меня.
– Была одна женщина, я так любил ее, – начал.
Была одна женщина, я так любил ее. Все, что она ни делала, получалось прекрасно. В мире больше нет таких, как она.
Однажды она пришла с маленькой потрепанной книжкой в голубой обложке, очень изящной. Прекрасно то, что она ехала через весь город, чтобы мне ее привезти, я эту книжку увидел в старой книжной лавке и забыл обо всем на свете, только чтобы немедленно ею завладеть, такой она показалась мне неотразимой и ценной. У книжицы был великолепный заголовок: Как покидать корабль. То было маленькое пособие. Буквы на обложке чистые, совершенные. Иллюстрации внутри сверстаны с бесконечным тщанием. Вы способны понять, что такая книга стоит больше, чем вся литература?
– Возможно.
– Не находите ли вы, по крайней мере, что перед таким заглавием невозможно устоять?
– Возможно.
– Не важно. Важно то, что она пришла с этой книжицей. Я долго носил ее с собой, настолько любил. Она была маленькая, помещалась в кармане. Когда я преподавал, клал ее на кафедру, потом снова засовывал в карман. Прочел выборочно пару страниц, материя довольно скучная, но ведь не в этом дело. Прекрасно было держать ее в руках, листать. Прекрасно было думать: пусть в жизни случаются пакости, эта книжица лежит у меня в кармане, а рядом со мной – женщина, которая мне ее подарила. Вы способны это понять?
– Конечно, я ведь не дура.
– О, самое прекрасное позабыл. На первой странице, чистой, была дарственная надпись, довольно трогательная. Книга была подержанная, как я говорил, и на первой странице – дарственная надпись: Терри после первого месяца пребывания в Больнице Святого Фомы. Папа и мама. Целыми днями можно фантазировать по поводу такой дарственной надписи. Вот какого рода красоту я находил сокрушительной. И женщина, которую я так любил, умела это понимать. Зачем я вам обо всем этом рассказываю? Ах да: кафе. Вы уверены, что хотите узнать, что было дальше?
– Конечно.
– Прошло время, и со временем я потерял женщину, которую так любил, по причинам, которые нас сейчас не интересуют. С другой стороны, я не уверен, что понял, почему это произошло. Так или иначе, я продолжал таскать с собой…
– Эй, минуточку. Кто сказал, что причины нас не интересуют?
– Я.
– Говорите за себя.
– Нет, я говорю за нас двоих, и, если это вас не устраивает, спускайтесь с моих колен, и пусть вам эту историю расскажет Сын, когда вернется.
– Ладно, ладно, необязательно вам…
– Наступили странные времена, мне казалось, будто я овдовел, я ходил, как ходят вдовцы, знаете, в полуобморочном состоянии, вертел головой, как птица, сбитая с толку. Понимаете, что я имею в виду?
– Да, думаю, да.
– Но по-прежнему с книжицей в кармане. Идиотизм: нужно было выбросить все, что женщина, которую я так любил, оставила после себя, но как это сделать, ведь это как кораблекрушение, вокруг плавает целая уйма вещей, самых разных, в подобных случаях. И никак не удается по-настоящему навести чистоту. Да и нужно уцепиться за что-то, когда уже не можешь плыть. Вот почему эта книжица лежала у меня в кармане тогда, в кафе, а ведь прошли уже месяцы с тех пор, как все было кончено. Но книжица лежала в кармане. Я назначил свидание женщине, ничего такого важного, женщина не была какая-то особенная, я едва ее знал. Мне нравилось, как она одета. Она смеялась красиво, только и всего. Говорила мало, и в тот день, в кафе, говорила так мало, что я впал в ужасную тоску. Тогда я вытащил книжицу, стал рассказывать – вот, дескать, только что купил. Вся эта история ей показалась очень странной, но до какой-то степени любопытной, она немного расслабилась, начала меня расспрашивать, завязался разговор, я чем-то рассмешил ее. Нам стало проще, даже приятнее. Она мне показалась красивее, время от времени мы склонялись друг к дружке, забывая о людях за соседними столиками, только я да она, это было восхитительно. Потом настала пора ей уходить, и нам показалось естественным поцеловаться. Я смотрел, как она идет по улице, походкой, притягивающей взгляд, и исчезает за углом. Потом опустил глаза. На столике стояли наши два бокала с анисовкой, наполовину полные, и лежала голубая книжка. Я оперся рукой о книжицу, и меня поразила мысль о ее безграничном безразличии. В нее было вложено столько любви, и преданности, и поклонения, со времен Терри и до моих; столько жизни наилучшего сорта: но она оставалась ничем, она не оказала ни малейшего сопротивления моей маленькой подлости, не возмутилась, лежала себе и лежала, готовая к следующему приключению, полностью лишенная постоянного смысла, легкая и пустая, словно родилась в этот самый миг, а не возрастала в самой сердцевине стольких жизней. Тогда я вдруг осознал наше поражение во всем его трагическом масштабе и почувствовал, как меня одолевает невыразимая, окончательная усталость. Может быть, заметил, как что-то внутри меня сломалось навсегда. Я скользил на некотором расстоянии от предметов и чувствовал, что никогда не смогу вернуться вспять. Я дал себе волю. Это было изумительно. Я ощущал, как вся тоска, вся тревога растворяются во мне и исчезают. Я очутился в сияющей безмятежности с редкими прожилками печали и узнал землю, которую всегда искал. Люди, меня окружавшие, увидели, как я засыпаю. Вот и все.
