Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Качур Катя
– Где его искать-то? – глухо спрашивал кто-то приветливого Мишу.
– Да вон на туалете флажок видите? Щас пописает и выйдет.
– Откуда знаете, что он там?
– Ну а кто еще? Нас тут раз-два и обчелся. Мы по напору струи друг друга знаем. Слышь, как рьяно журчит?
Странное трепетание началось в Илюшином животе. Он суетливо застегнул ширинку, капли на унтах превратились в желтые ледяные бусины. Снял со стены красный флажок и с опаской вышел из снежного сортира. Рядом с Мишей стоял мужик в импортном комбинезоне и утепленном шлеме с маской, закрывающей лицо до глаз. Он был похож на космонавта из «Нэшионал джеографик» – статный, новенький, нарядный, подретушированный. Миша возле него выглядел диким лешим из тайги. Космонавт сделал неуверенный шаг навстречу. Из-под его шлема с паром вылетело треснутое «привет!».
– П-привет, – отозвался Илюша.
Он тоже зарос бородой до ушей и в шлеме не нуждался. Спутанная волосяная масса замерзла крахмальной коркой. Белыми снежными гусеницами торчали брови. На шею в два оборота был намотан детский пуховый шарфик с оленями, покрытый инеем, как ломоть хлеба крупной солью.
– Илюха? – спросил космонавт, потянув за молнию возле уха.
Маска отстегнулась, повиснув на шлеме, мороз с хрустом перехватил туман знакомого одеколона, и позер с трехдневной щетиной оказался Родионом.
– Ч-черт, – вздрогнул Илюша. – К-какого хрена ты здесь?
– Мама передавала привет, – ответил Родион.
– В-вали от-тсюда. – Илюша ощетинился всей своей растительностью.
– Тебя органы разыскивают, что ли? – вклинился Миша. – Вы из милиции, прокуратуры, уголовного розыска? – обернулся он к космонавту.
– Я брат его родной, – еле ворочая мышцами лица от мороза, объяснил Родион.
– Н-нет у м-меня б-брата! – замотал башкой Илюша.
– Мужик, уйди от нас, дай поговорить, – попросил Родик.
– Так в дом зайдите, застудитесь, – пожал плечами Миша.
– Н-не п-пойду в дом, п-пусть м-мерзнет, – уперся Илья.
Миша вразвалочку направился к самолету, Родион вновь застегнул маску.
– Не жарко.
– П-про п-погоду п-поговорить приех-хал? – огрызнулся Илюша.
– Я отлить хочу, где у вас тут?
– Вон за стеной, – махнул Илья.
Поскальзываясь, Родик зашел за ледяную ширму и чертыхнулся.
– А флажок зассанный на хрен валяется?
– П-поставь его н-на стену, чтоб-бы было в-видно – з-занято.
– Кто тут увидит? Пингвины?
– П-пингвины н-на Южном п-полюсе. А м-мы на С-северном.
Матерясь, Родик долго шуршал дорогим материалом комбинезона и чиркал молниями. Массивный перстень на мизинце сжимал тисками палец и обжигал содержимое расстегнутой ширинки.
– Ч-чо, член м-маловат? Из к-комбеза не в-вылезает? – поддел Илюша.
– О, да мы тут херами начали мериться! – слышалось из-за стены. – Черт, я штаны обоссал.
– З-замерзнет, от-твалится, не п-переживай.
Родион вышел окоченевший, скукоженный, не привыкший к таким температурам. С трудом сдирая перстень и засовывая красные пальцы в рукавицы, взмолился:
– Пошли в тепло, твою мать!
– З-зачем? Мне и з-здесь не х-холодно. А м-мать у нас одна.
– Значит, признаешь родство?
– Ч-чисто б-биологич-ческое.
– Ну ладно, мне от тебя ничего не надо. Пошли в твою хибару, я отдам тебе кое-что и улечу.
Илюша посмотрел на грязновато-седой горизонт, который надвигался со скоростью плаща Снежной королевы, и вздохнул:
– В-вот вообще не ф-факт. Ч-что улетишь.
Небо заволокло тучами за пару часов. Ветрище вурдалаком бился о стены домов, самолетик, как комар в паутине, дрожал на взлетном пятачке. Гостей отпаивали отваром брусники и коньяком. Родион никак не мог согреться, его трясло, поднялась температура.
– П-простудился, м-мажор? – ехидный Илюша разводил в кружке аспирин.
Его сосед по комнате незаметно перебрался в другой домик, оставив братьев наедине.
– Ну от тебя и вонища! – Родион отвернул нос к стене. – Вообще, что ли, не моешься?
– Ага, с-сауна, д-девочки, мас-саж каждый д-день, – отозвался Илья, – горком-мовские д-дачи, не замет-тил? Ч-чо ты мне п-привез?
Родик долго рылся в синем нейлоновом рюкзаке и достал маленький сверток.
– Г-где т-такую экип-пировку раздоб-был? – не дожидаясь подарка, спросил Илюша.
– Норвежцы дали. Меня ж на их базу сначала высадили. Самолет льдины перепутал. В пальтишке, в шапке-гондоне. Два дня жил. У них как раз метеоролог в горячке лежал, я его вылечил, лекарства с собой были. Наверное, от него и заразился. Ну, костюм они мне в благодарность подарили. А может, из жалости.
– П-прямо Г-герда в п-поисках Кая! П-поплачь еще надо м-мной.
– Держи, Кай! – усмехнулся Родион.
Илюша взял из рук брата небольшой кулек, завернутый в старую «Правду». На пожелтевшем огрызке разляпалась пузатая типографская «А» с двумя черточками посредине. Цитата члена политбюро поплыла и засалилась чем-то вроде жирной селедки. С каменным лицом, худыми пальцами с обгрызенными ногтями Илья развернул бумагу и отпрянул, будто словил пощечину хвостом скорпиона. Новенький, полированный, в прожилках древесины, с фосфорной стрелкой и золотым колесиком, антикварным украшением на фоне мятой газеты сиял курвиметр. Тот самый, вожделенный и навек утерянный, из соседнего военторга, из предательского детства.
– К-как? – только и смог прохрипеть Илюша.
– Купил тебе его, пока ты деньги собирал. Боялся, продаст кому-нибудь старик, а ты реветь будешь…
– К-купил, а п-потом в-выставил меня в-вором и отнял д-деньги?
– Ну… это не взаимосвязанные вещи. Купил, потому что хотел обрадовать. Потом ты меня чем-то выбесил, я сдал твою заначку родителям. Думал, все равно она тебе не нужна, курвиметр-то уже лежал дома… Собирался подарить его тебе… Но… боялся выглядеть сентиментальным хлюпиком.
– В-вот у тебя б-беда с б-башкой… – оторопел Илюша.
Он водил пальцем по шершавой бронзовой ручке, гладил атласные бока приборчика, возрождая в памяти пожилого продавца (жив ли, запах старых военных карт, вечные тычки и подзатыльники ровесников, кривую усмешку Родиона… Ноющая боль прошлась от зуба по всей сетке швов, стягивающих лицо. Он встрепенулся, стряхнул с себя ностальгический флер, натянул каменную маску и бросил курвиметр брату на кровать.
– Он мне н-не н-нужен. Х-хороша л-ложка к об-беду.
– И мне он не нужен, – усмехнулся вмиг почерствевший Родион. – Да и ты мне на хрен не нужен. Я ради мамы сюда приехал. Она тебе новую кофточку связала. Чтобы Илюшенька-плюшенька не заморозил себе животик. – Родик швырнул на спальный мешок брата нежнейший свитер в бело-серых снежинках. – Как же ты меня утомил за всю жизнь, как же я задолбался…
Родиону захотелось пнуть ногой невидимую дверь и выйти из этого ледяного ада в нормальную жизнь, где любую температуру на улице можно было уравновесить количеством одежды, где с людьми удавалось поговорить на человеческом языке, где были друзья, где был футбол, где была медицина. Но он в бессилье рухнул на чужую постель и болезненно гулко задышал, проваливаясь в сон. Илья долго смотрел на его судорожно вибрирующее тело, сел на край кровати и приложил ухо к спине. В недрах широченной грудной клетки какой-то пьяный дворник скрежетал лопатой об асфальт, сдирая первую наледь. Вдох – и он хрустел валенками о сухой снег, выдох – и лопасть лопаты черпала раскрошенный лед, накидывая огромную кучу. Илюша положил руку на кипящий лоб, накрыл Родика своим спальным мешком, подоткнул поплотнее края и лег рядом с братом. Красивым до неприличия курвиметром он в задумчивости начал водить по своим заскорузлым пальцам, измеряя расстояние между первым и третьим, вторым и четвертым, большим и указательным. Колесико щекотно ехало по ладони, по шее, по носу. Стрелка безропотно показывала сантиметры, умиляя и успокаивая. Горячий брат, родной, бессловесный, а значит, неспособный ляпнуть гадость, лежал рядом, грел печкой и был абсолютно безопасен. От пальцев ног вверх по телу Ильи побежали мурашки какого-то слепого, как новорожденный котенок, счастья. Шарик курвиметра незаметно соскользнул с его локтя и перекатился на живот Родиона, поехал по его плечам, поднялся за ухо, побежал по макушке. «От темечка до лба пятнадцать сэмэ, – подумал Илюша, засыпая. – Как мало надо. Чтобы брат просто был рядом и молчал…»
