Маша Царева - Красотка для подиума
– Значит, больше ты ничего не знаешь?
– Ну почему же. – Мерзкая девка невозмутимо отвернулась к стенду с одинаковыми клетчатыми зонтиками. – Пару лет назад была одна история, связанная с моей подругой. Она дизайнер, очень талантливая, хотя и неизвестная…
Я усмехнулась – Париж кишит странными личностями всех форматов, гордо несущими статус непризнанных гениев.
– Не помню точно, где она подцепила этого твоего Берсенева, могу узнать, если это принципиально.
Не знаю, покоробил ли меня больше свойский глагол «подцепила» или недвусмысленный намек «твоего Берсенева».
– Непринципиально. И что дальше?
– Он был в нее влюблен. Во всяком случае, сама она так считала. Она на нем совсем помешалась, на Берсеневе твоем.
– Да хватит называть его моим! – не выдержала я.
– Как скажешь. И он тоже был к ней неравнодушен. Их роман тянулся… дай подумать… месяца, наверное, два. И он подарил ей кольцо, да. А потом… – Полина развела руками. – Потом пропал. Пшик – и нету.
– Но это вовсе не значит, что он всегда так поступает, – неизвестно зачем я встала на защиту Майкла Берсенева, – ты же не знаешь подробностей. Может быть, твоя подруга вообще ему изменила.
– Самое интересное, что слово «измена» здесь не совсем уместно. Потому что это был платонический роман.
– Что?!
– Что слышала, – с довольным видом подтвердила Полина, раскрывая зонтик. – Взять или не взять? Вообще-то у меня уже есть один клетчатый… Не было у них секса, понятно?
– Но тогда разве может идти речь о каких-то отношениях… – промямлила я.
– Это так, но я же тебе говорила, что Берсенев – тип со странностями. Он собирался на ней жениться. Она была уверена, что он просто старомоден или… или импотент, например, – хихикнула она, – он вел себя как классический средневековый влюбленный. Ну а потом… Потом пропал, как типичный современный мужик. Знаешь что, Анастасия, не связывайся ты с ним. Предупреждаю тебя, пока не поздно… Ну а зонтик я все-таки куплю.
Громкими словами «благотворительный бал» называлась банальная домашняя вечеринка, проходившая в просторном загородном особняке, оформленном в стиле средневекового замка. Правда, несколько броских деталей выделяли это мероприятие из тысячи ему подобных. Во-первых, на «балу» присутствовала пресса. Во-вторых, вход для всех гостей, даже близких друзей хозяйки, был платным, цена билета кусалась, как зараженный бешенством дворовый пес. За удовольствие провести вечер, вальсируя в пышных платьях, каждый гость должен был отвалить тысячу евро. Правда, все вырученные деньги шли в пользу какого-то малоизвестного благотворительного фонда.
Мне и Еве Сторм было велено явиться в особняк к пяти, за два часа до начала бала. И я просьбу Амалии не проигнорировала, а вот прославленная скандинавка предпочла поиграть в Золушку, чем очень разозлила хозяйку Дома моды. Мне это было только на руку.
– Она стала совсем капризной, – пожаловалась мне Амалия, собственноручно зашнуровывая мой корсет. Моей целью на этом вечере было рекламировать платье от «Амалии Роша» – на балу должно было собраться много потенциальных клиенток Дома моды.
Сшито платье было специально для меня, и такого красивого наряда мне раньше и примерить не доводилось. Оно было бледно-желтым, с корсетом на китовом усе (жутко неудобное, я бы даже сказала, пыточное изобретение, зато в нем у меня была невероятно тонкая талия) и с пышной полупрозрачной юбкой. Я знала, что Амалия лично рисовала его эскиз.
– Звездная болезнь, – пожала плечами я. Мне было приятно, что всегда корректная мадам Роша решила обсудить со мной непозволительное поведение Евы. Это могло значить только одно – Амалия берет меня в союзники.
– И не говорите. Я уже не знаю, что можно от нее ожидать. Вот-вот – и она начнет срывать показы. – Она наконец справилась с корсетом. Несмотря на возраст, у Амалии были сильные руки. – Но, к счастью, мы нашли вас, моя дорогая.
Я попыталась ни жестом, ни словом не выдать внутреннего ликования, хотя моим первым побуждением было броситься старушке на шею и повиснуть на ней, поджав колени. Но вдруг это тест? Вполне возможно, что Амалия решила проверить меня на стервозность, а в Доме моды «Амалия Роша» и без меня стерв предостаточно.
– Я тоже рада, что мне предложили эту работу, – серьезно сказала я, – это все, о чем я могла мечтать.
– Да будет вам, Настя. Все, о чем вы можете мечтать, у вас еще впереди. А пока мы можем помечтать об этом вместе. Кажется, к нам приближается наша топ-модель.
Я услышала пронзительный голос Евы, доносящийся из коридора. Кажется, звезда дома «Амалия Роша» возмущалась, почему это ей, такой прославленной модели, придется краситься и одеваться в общей гримерной. Распорядительница вечеринки, немного оробевшая перед ее наглостью и красотой, суетливо оправдывалась: мол, в доме не так много комнат, несмотря на его обманчивую величину. И если знаменитая Ева Сторм пожелает, ей могут принести ширму, за которой она будет переодеваться, не смущаясь любопытных посторонних взглядов.
Сначала мы услышали эти крики, а потом увидели и саму Еву. Дверь комнаты, которая использовалась в качестве гримерной, распахнулась, и перед нами появилась голландская топ-модель во всей своей красе. Даже без косметики она казалась нереально величественной – как будто бы Ева была не земной женщиной, а героиней компьютерной игры. На ней были брюки «Труссарди», небрежно закатанные до колен, и простая льняная рубашка. За ее спиной топтались личная гримерша Евы и ее ассистентка.
Увидев Амалию, Ева придержала лошадей. Она даже тепло улыбнулась ошалевшей распорядительнице и поспешила заверить ее, что обойдется и без ширм, несмотря на свой особый звездный статус.
– Ева, дорогая, вы опоздали, – укоризненно напомнила Амалия.
– Знаю, знаю, – Ева трогательно сложила тонко выщипанные брови домиком, – но я попала в такую пробку, ужас! Если бы вы это видели. Машины плелись, как черепахи, объевшиеся транквилизаторов. Я так нервничала, так нервничала!
Для своих тридцати лет Ева выглядела на удивление молодо. Не знаю уж, пользовалась ли она услугами хирургов-пластиков или все дело в маниакальном следовании здоровому образу жизни. Но ей можно было дать и двадцать лет. А когда она вела себя так оживленно, когда на ее щеках цвел виноватый румянец, она вообще походила на оправдывающуюся школьницу. Я с досадой отметила, что злиться на такую девушку просто нельзя. Но неужели Амалия не видит, что это не искреннее раскаяние, а всего лишь актерская игра?!
Амалия, похоже, и правда ничего такого не замечала. Она как ни в чем не бывало заключила Еву в объятия и снисходительно потрепала ее по щеке.
– Ладно, гримируйся, моя дорогая. У тебя будет самое красивое платье. Вам с Анастасией еще надо повторить вашу речь.
Перехватив взгляд топ-модели, я вежливо ей кивнула, но она мое приветствие угрюмо проигнорировала. Что ж, не больно-то нам и хотелось с вами здороваться, подумала я. И переключила внимание на Евину свиту.
И ассистентка, и гримерша были совсем молоденькими девушками, которые по внешним данным, разумеется, и в подметки не годились своей знаменитой работодательнице.
Ассистентка – высокая крупноватая блондинка с небрежным хвостиком на затылке – стояла ко мне спиной. Ева поручила ей дозваниваться до какой-то химчистки, которой она две недели назад доверила сведение кофейного пятна с пальто, да так и не получила дорогую эксклюзивную вещь обратно. Я подумала, что, несмотря на красивое название должности – личный ассистент топ-модели, – этой бедолаге не позавидуешь. Уж больно гнусный у Евы характер, наверняка она ее целыми днями шпыняет.
Гримерша тоже не выглядела счастливой. А прямо сказать – у нее был довольно затравленный вид. Она медленно, словно машинально, вынимала из серебристого профессионального чемоданчика банки с кремами, палитры теней и коробки румян. Не прошло и десяти минут, как несчастной визажистке влетело за то, что любимый крем Евы, оказывается, подошел к концу, а запас до сих пор не пополнен, за то, что вместо помады «Руж Нуар» «безмозглая девчонка» невесть зачем приобрела помаду «Руж», за то, что от кисточек для пудры пахнет потом, и значит, они были плохо промыты, и даже за то, что у нее холодные ладони.
– Как лягушки, прямо мурашки по коже, ужас! – на полном серьезе возмущалась Ева. – Надо вам носить с собой грелку и греть ладони, перед тем как до меня дотрагиваетесь.
Наверное, окажись я на месте визажистки, я бы специально нарисовала на ее лбу громадный сочный прыщ.
Но самый большой шок я испытала, когда ассистентка наконец закончила переговоры с химчисткой и повернулась к нам лицом. Сначала я подумала, что схожу с ума. Потом – что у меня температура и галлюцинации. Ну а когда она посмотрела на меня и вдруг сказала на чистейшем русском языке:
– Настя?! Николаева?! Это ты, что ли?
