Харуки Мураками - Мужчины без женщин (сборник)
Тут она умолкла и долго ничего не произносила. Она закрыла глаза и тихонько посапывала носом. Хабара тоже лежал, молча ожидая, когда она заговорит.
– Слышь, Хабара-сан? – вскоре произнесла она, открыв глаза. Хабара удивился: она впервые назвала его по имени, – и посмотрел на нее. – Слышь, Хабара-сан, может, еще разок. Сможешь?
– Думаю, смогу, – ответил тот.
И они снова обнялись. Только на сей раз тело Шахразады откликалось иначе: оно расслабилось, внутри у нее повлажнело до самой глубины. Кожа стала лоснящейся и упругой. Хабаре показалось, что она в этот миг ярко вспоминает те ощущения, которые пережила в доме одноклассника. Или же эта женщина и впрямь, обратив время вспять, вернулась в семнадцатилетнюю себя. Подобно тому, как возвращалась в свою прошлую жизнь в рассказах. Такое Шахразаде по силам. Незаурядной магией слова она может влиять на саму себя. Так выдающиеся гипнотизеры усыпляют себя при помощи зеркала.
И вот они слились в небывалом прежде экстазе. Неспешно и страстно. В завершении у нее случился сильный оргазм – тело неоднократно содрогнулось от конвульсий. Хабаре показалось, что в Шахразаде необратимо изменилось все, вплоть до выражения лица. Как можно за краткий миг увидеть через щелку в заборе весь мир снаружи, так и Хабара сумел мысленно представить Шахразаду в ее семнадцать лет. И сейчас он сжимал в объятиях терзаемую сомнениями семнадцатилетнюю девочку, оказавшуюся (так получилось) в теле обычной тридцатипятилетней домохозяйки. Он это знал наверняка. И там она, закрыв глаза и мелко дрожа, продолжала наивно вдыхать запах пропитанной потом мужской майки.
После секса она больше ничего не рассказывала. Даже не проверила, как обычно, презерватив Хабары. Они просто лежали молча на кровати. Она, широко распахнув глаза, смотрела прямо в потолок. Так рассматривает со дна яркую поверхность минога. «Вот был бы я миногой – в другом мире или в другом времени, – не человеком со вполне определенным именем «Нобуюки Хабара», а просто безымянной миногой – как это было бы прекрасно», – думал в эти минуты Хабара. Шахразада и Хабара, оба – миноги, прицепились присосками к соседним камням, колышутся под напором течения, сами смотрят на поверхность воды и дожидаются, когда вальяжно подплывет нагулявшая жир горбуша.
– И что в итоге ты оставила взамен той майки? – нарушив молчание, поинтересовался Хабара.
Она еще немного помолчала, а затем сказала:
– В итоге я не оставила ничего. У меня просто не оказалось с собой ничего равноценного, ничего такого, что я бы могла оставить взамен. Я просто унесла майку с собой. И так стала обыкновенной воровкой.
Когда через двенадцать дней Шахразада в четвертый раз пришла в тот дом, в двери стоял новый замок. Он горделиво сверкал в лучах полуденного солнца как воплощение само́й надежности. И ключ под ковриком больше не прятали. Пропажа одной-единственной вещи из корзины для грязного белья насторожила мать одноклассника. Она, вероятно, острым взглядом осмотрела все в доме и почуяла неладное: «Неужто пока нас нет, кто-то забирался внутрь?» И решила срочно сменить дверной замок. Решение матери оказалось единственно верным, а исполнение – просто молниеносным.
Шахразада, догадавшись о смене замка, конечно, пала духом, но вместе с тем у нее отлегло от сердца. Ей показалось, кто-то подошел к ней сзади и снял с ее плеч тяжелую ношу. Она подумала: «Вот и все, забираться туда украдкой больше не нужно». Если бы замок не поменяли, она бы наверняка продолжала украдкой ходить туда, и с каждым разом ее поступки, несомненно, становились бы все извращеннее. И рано или поздно ее настиг бы крах. Ведь пока она была на втором этаже, кто-то из членов семьи мог вдруг вернуться за чем-нибудь домой. Случись такое, деваться было б некуда. Оправдываться нечем. Когда-нибудь так бы все и произошло. А так она смогла избежать губительного конца. И спасибо за это надо сказать матери одноклассника, которую она и в глаза-то не видела, – за ее острый, наметанный, точно соколиный, взор.
Шахразада каждый вечер перед сном нюхала присвоенную майку. Спала, положив ее подле себя. Перед школой заворачивала в бумагу и прятала в укромное место. После ужина уединялась у себя в комнате, доставала сверток, чтобы поласкать майку и понюхать ее. Шахразада переживала, не выветрится ли запах со временем, но ее опасения были напрасными. Запах пота юноши впитался в ткань, казалось, навсегда, словно нестираемое важное воспоминание.
От мысли, что она больше не сможет проникать в дом одноклассника (и впредь можно этого больше не делать), рассудок Шахразады постепенно возвращался к норме. Заработало обычное сознание. На занятиях она все реже витала в облаках и до нее, пока что обрывками, даже стали доходить слова учителя. При этом в классе она все же больше интересовалась тем одноклассником, а не прислушивалась к учительским объяснениям: старалась разглядеть, нет ли перемен в его поведении, какой-то нервозности в действиях. Однако в его поведении не было ни малейших перемен. Он, как обычно, смеялся, широко раскрыв рот, а если учитель задавал вопрос, бойко давал правильный ответ, после уроков тренировался до седьмого пота на футбольном поле. И ничем не напоминал человека, у которого могли быть неприятности. Шахразада восторгалась, до чего же он благовоспитанный юноша. Ни единого темного пятна.
«Но я-то знаю его темное пятно, – думала она. – Ну, или что-то похожее. И, пожалуй, никто другой о нем не знает. А знаю только я (может, и его мать тоже)». При своем третьем проникновении в дом она нашла несколько порножурналов, надежно спрятанных в глубине стенного шкафа. Журналы пестрили фотографиями голых женщин. Женщины, раскинув ноги, беззастенчиво выставляли себя напоказ. Также попадались снимки совокуплений мужчин и женщин, в неестественных позах, с длинными, как палки, пенисами, вставленными внутрь женщин. Шахразада сроду таких не видала. Усевшись за его учебный стол, она с интересом листала журналы, разглядывая одну за другой фотографии, и представляла, как он, глядя на все это, возможно, занимается рукоблудием. Но отвращения это у нее не вызвало, не заставило разочароваться, когда она узнала его истинное, тщательно скрываемое лицо. Она понимала, что таков естественный ход природы. Образующуюся в организме сперму необходимо каким-то образом выпустить. Так устроено мужское тело (примерно так же, как женщинам уготована менструация). И в этом смысле он всего-навсего обыкновенный юноша. Не герой, не святой. У Шахразады даже на душе полегчало, когда она открыла его секрет.
– С тех пор, как я перестала забираться в тот дом, прошло какое-то время. Страстное влечение к однокласснику понемногу притуплялось. Как медленно, но верно отступает отлив на морской отмели. Не знаю, почему, но я перестала нюхать майку с прежним воодушевлением, да и карандаш и значок теребила намного реже. Как будто лихорадка спадала. Пыл иссякал. Ведь то было не подобие недуга, а самый настоящий недуг. Это он некоторое время не давал мне покоя. Кто знает, может, каждому хотя бы раз приходится перевернуть такую несуразную страницу в своей жизни. А может, это особое стечение обстоятельств, которое было уготовано лишь мне одной. Послушай, а с тобой такое случалось?
Хабара подумал, но ничего подобного припомнить не смог и ответил:
– Да так, ничего сто́ящего.
Услышав это, Шахразада немного огорчилась.
– Как бы там ни было, после окончания школы я незаметно для себя совершенно его забыла. Сама диву даюсь, насколько легко и без сожаления. Не могу даже припомнить, что же меня семнадцатилетнюю так страстно в нем привлекло? Жизнь – странная штука. Порой то, что может непременно показаться невероятно блистательным, ради чего готова все бросить, только бы заполучить в свои руки, спустя время – или если посмотреть под другим углом – выглядит на удивление блеклым, утрачивает глянец. Я порой сама понять не могу, куда мои глаза глядели. Вот такая история о моей карьере домушницы.
Хабара подумал: «Прямо «голубой» период Пикассо». При этом он прекрасно понял, что она хотела ему сказать.
Женщина мельком посмотрела на часы в изголовье кровати. Пора было возвращаться домой. Она сделала многозначительную паузу, а затем сказала:
– Но, говоря по правде, история на этом не заканчивается. Года через четыре – я тогда уже училась на втором курсе школы медсестер – мы встретились вновь при весьма странных обстоятельствах. По большей части это касалось его матери, к тому же там случилась одна страшная история. Не знаю, поверишь или нет… Хочешь, расскажу?
– Очень.
– Тогда в следующий раз, ладно? – сказала Шахразада. – Если начать сегодня, затянется надолго, а мне пора домой, ужин готовить.
Она встала с кровати, надела трусы, чулки, топик, юбку и блузку. Хабара с кровати рассеянно наблюдал за чередой ее движений – и поймал себя на мысли, что одевается она соблазнительнее, чем раздевается.
