Александра Маринина - Ад

— Да что ты привязался со своей Лелей! — рассердился Ворон. — Никогда ею не интересовался, а тут вдруг Леля да Леля. Не ходила она с ними в деревню, в номере сидела и поэтов своих смаковала. Или уходила вечером на пляж, сидела на лежаке и смотрела на море.

— Мечтала, что ли? — заинтересовался Камень. — О чем?

— Не «о чем», а «о ком», — поправил его Ворон. — О Вадиме, о ком же еще. Но это так, примерно, потому что я на нее не настроился и мысли ее читать не могу пока. Если бы она с кем-нибудь говорила, тогда другое дело, а она ведь молчит все время.

— Откуда же ты знаешь, что она о Вадиме мечтает?

— Ну, это-то на поверхности лежит, — рассмеялся довольный собой Ворон. — Это и без специальной настройки я могу прочитать. Вот в глубины подсознания я залезть могу только к Любе и к Родиславу, ну, к Лизе еще могу. А с поверхности-то я у кого хошь считаю. Что касается подарка, то Люба с мужем выбрали дочери красивый браслет, предлагали ей пойти с ними в магазин, посмотреть, но она не пошла, так что пришлось им покупать самим, не зная, понравится ей или нет.

— И как, понравился?

— А то. Глазки блеснули у нашей Лели, когда она браслет увидела и на руку надела. Но она тут же опять маску всемирной скорби нацепила и тихо так говорит, мол, спасибо, дорогие мама и папа, за ваш замечательный подарок, это мне будет память о том, как мы хорошо все вместе отдыхали за границей. И с такой тоской на родителей посмотрела, словно завтра все они умрут и эта поездка навсегда останется самым светлым пятном в ее безысходной жизни. Одним словом, девка — полный караул. Никакой радости жизни, одни сплошные страдания. Она весь отпуск родителям испортила.

— Так уж и испортила? — усомнился Камень.

— Я тебе так скажу, — авторитетно произнес Ворон. — Без нее им было бы куда лучше. А то им приходилось все время на Лелю оглядываться: как она, да что она, да не скучает ли бедняжечка, не грустит ли, да как она себя чувствует. Бывали моменты, когда им так хотелось порадоваться! Вот представь: купили они телефонную карту, позвонили Коле домой или на работу, поговорили с ним, убедились, что он жив-здоров и не в тюрьме, потом деду отзвонились, у него тоже все в порядке, голос бодрый, на здоровье не жалуется, потом даже Ларисе позвонили, с ней поговорили, там тоже все более или менее, Геннадий напился, валяется, храпит, но никого не покалечил и в милицию не загремел, бабка лежит, почти не встает, но квартиру пока не спалила, не затопила и не взорвала. Отходят они от телефонной будки и понимают, что жизнь удалась: в Москве все путем, здесь тепло, море, солнце и никаких проблем. Идут они, к примеру, в кофейню в деревне, пьют крепкий вкусный кофе, холодной водичкой запивают, кругом музычка восточная играет, люди веселые, беззаботные, и такая радость Любу и Родислава охватывает, такой покой и умиротворение, и глаза у них сияют, и предвкушают они завтрашний день, такой же спокойный, радостный, наполненный всеразличными удовольствиями, а Родислав планирует на парашюте полетать, а Люба его отговаривает, мол, она за него волноваться будет, и хохочут они, хохочут, и Родислав жену за плечи обнимает… И вдруг как вспомнят они про Лелю, которая осталась в отеле одна и сейчас, может быть, грустит или тоскует, — и всё, радость как рукой снимает, начинают про дочку говорить и сокрушаться, жалеть ее, переживать. И самое главное — им как будто даже стыдно быть такими счастливыми, когда рядом вечно хмурая Царевна Несмеяна. Получается, они рядом с Лелей права на личное счастье не имеют. Вот я и говорю, что без нее-то им куда как лучше было бы.

Камень помолчал немного, обдумывая услышанное. Когда же Леля успела превратиться из прелестной девочки в маленького домашнего монстра? Ведь еще совсем недавно он, Камень, умилялся, слушая, как девочка плачет над сорванным цветочком, и не так много времени прошло с тех пор, как он порадовался тому, что Леля преодолела неприязнь к Ларисе и собственную детскую спесь и начала играть с больной соседкой. А пока Леля упорно носила траур по Тамариному мужу, Камень восторгался ее чувствительностью и готовностью к сопереживанию чужому горю. И еще он искренне сочувствовал ее безответной влюбленности в соседского юношу Вадима и восхищался Лелиным постоянством. То, что со старшим сыном Романовых будут большие проблемы, было понятно еще в Колины детские годы, но того, что в не меньшую проблему превратится их такая чудесная, такая талантливая, такая поэтичная и романтическая девочка, он никак не ожидал. Разве ее неправильно воспитывали? Разве обделяли любовью, заботой и вниманием? Откуда в ней такая тяга к страданию? И неужели она не замечает, что из-за этого мучаются ее ни в чем не повинные родители? «Надо будет обязательно спросить у Змея, — подумал Камень. — Может, Ворон опять что-нибудь скрыл от меня или просто не увидел, пропустил или не заметил».

— А в круиз на следующий год Романовы поехали? — спросил после паузы. — Ты говорил, они собирались, если деньги будут.

— Поехали, а как же, — охотно сообщил Ворон. — Только теперь уж без Лели.

— А что так? — Камень шевельнул бровями, пытаясь их хоть немного приподнять, чтобы подчеркнуть интерес.

— Она сама отказалась. Но надо признать, родители не сильно и настаивали. Дело в том, что Родислав по итогам года получил очень большие деньги, он и мечтать не мог о таких доходах. Он Андрею сразу же долг отдал, я имею в виду те деньги, которые Люба взяла, когда Николашу якобы похитили, но все равно осталось много. Ну, у Бегорского производство отлаженное, многопрофильное, а как только Романов подключился к решению организационных вопросов, все покатилось как по маслу, и таможню грузы проходили без задержек, и пожарные инспекции перестали наведываться, и санэпидстанция ни к чему не придиралась и цеха не закрывала, и другие всякие чиновники перестали кровь сосать. У Родислава всюду находились знакомые или знакомые знакомых, и он со всеми умел договориться и решить проблему к всеобщему удовольствию. Так что во всей стране шел экономический спад, а у Бегорского — сплошной интенсивный рост, хотя он и закладывался на худшее. В общем, на Романовых свалилась огромная куча денег, они такую даже в самых сладких снах не видели.

— Ну и какая связь между этой кучей и тем, что они дочку в круиз с собой не сильно звали? Я что-то не понял.

Ворон подскакал поближе и изо всей силы тюкнул Камня клювом в бок.

— Да что ж ты такой тупой-то! — с досадой воскликнул он. — У них же Николаша! А у Николаши финансовые амбиции, авантюрные замашки и сомнительные знакомые. Забыл, что ли? Разве можно такому сыночку показывать реальный масштаб своих доходов? Ему же в голову черт знает что может прийти! Мало тебе одной инсценировки похищения? Это он тогда еще относительно небольшую сумму вымогал таким хитрым способом. А если он узнает, сколько на самом деле зарабатывает его папаша, то вообще может в разнос пойти. Или скажет своим дружкам, что у него папа богатенький, и те пакость какую-нибудь удумают, например похитят уже самого Родислава или даже Любу, и на этот раз не понарошку, а по-настоящему. Это ж девяносто пятый год, самый разгул бандитской преступности. Одним словом, от сына доходы надо во что бы то ни стало скрывать. И от дочери желательно тоже, потому что ей ведь невозможно объяснить, что ее родной брат — подонок и негодяй, она считает его нормальным приличным человеком, а с ее страстью к страданиям говорить ей правду про Николашу ну никак нельзя, деточка расстроится и будет плакать, она же такая тонкая и чувствительная, так сильно все переживает, так близко к сердцу все принимает. Поэтому если Леля поедет с ними в круиз, то потом непременно расскажет брату, на каком роскошном лайнере они катались по Средиземному морю в каютах класса «люкс». А братец сделает соответствующие выводы и быстро поймет, что предки водят его за нос. Так что лучше уж пусть Леля ничего не знает.

«Надо же, как любопытно у людей иногда складывается, — озадаченно подумал Камень. — Чтобы скрыть что-то от сына, приходится скрывать и от дочери. Одна ложь порождает другую. Сначала скрывали только от деда, потом начали скрывать от сына, а теперь и до Лели дело дошло. Кто следующий?»

В последний рабочий день перед отпуском Люба открыла шкаф в своем кабинете и в ужасе уставилась на груду пакетов и свертков, которые нужно сегодня унести домой. И как они успели накопиться в таком количестве? Вроде покупала по одной-две вещи, то сарафанчик, то платьице, то бриджи, то купальник, то плавки для Родислава, то какие-то маечки и футболочки — а набралась огромная куча, которую в двух руках не унести.

К долгожданному круизу Люба начала готовиться, как обычно, загодя, еще в феврале, сразу после дня рождения, на котором Родислав торжественно объявил ей, что полученные им дивиденды позволяют осуществить мечту и поехать на лайнере по Средиземному морю. Еще не были заказаны путевки, а она уже начала делать покупки, чтобы в круизе выглядеть не хуже других. Разумеется, об одежде из Лужников или с Рижского рынка не могло быть и речи, все только дорогое, фирменное. Люба Романова, до сорока девяти лет покупавшая и носившая, если не считать подарков Аэллы, только дешевую и не очень хорошо сшитую одежду, радовалась, как девчонка, глядя на себя в зеркало в примерочных и ловя восхищенные и завистливые взгляды покупательниц и одобрительные — продавцов. Но все эти роскошные шмотки нельзя было приносить домой, чтобы они не попались на глаза Николаше, который очень хорошо разбирался в ценах на фирменные вещи и моментально сопоставил бы масштаб расходов с декларируемым уровнем доходов. Точно так же нельзя было принести и оставить дома авиабилеты бизнес-класса до Стамбула, откуда уходил лайнер, и путевку, в которой черным по белому указан класс каюты. Все это лежало до поры до времени в служебном сейфе Родислава. Коле было объявлено, что родители летят дешевым чартерным рейсом в эконом-классе и плывут в самой обыкновенной двухместной каюте.