Александра Маринина - Ад

Однако на следующее утро, в субботу, выяснилось, что ехать за обновками, в сущности, некуда, одежда во всем разнообразии ассортимента продавалась на вещевых рынках, где был весьма высок риск нарваться на подделку или на низкое качество товара, а бутики, в которых продавались бы настоящие фирменные вещи, в Москве только-только начали появляться, и было их совсем мало.

— Мы ничего не сможем найти для меня, — грустно говорила Люба, наливая мужу кофе, — даже если хорошие вещи и найдутся, то не моего размера. И почему в магазинах висит все на низкорослых тоненьких подростков? Мне с моим ростом и пятидесятым размером можно одеваться только на рынках. Придется ехать в Лужники или, в крайнем случае, на ВДНХ, где иногда можно найти что-то стоящее, не поддельное.

Родислав со вздохом поднялся и направился к телефону.

— Я позвоню Аэлле, — решительно заявил он. — Она решит проблему.

Аэлла с энтузиазмом отозвалась на просьбу друзей, попросила полчаса на сбор необходимой информации, потом перезвонила и сказала, что сейчас сама заедет за Романовыми и повезет в магазины, в которых совершенно точно есть то, что нужно, и не поддельное, высококачественное. Люба повеселела, быстро навела порядок на кухне, надела шелковый летний костюм, купленный года четыре назад, сделала макияж и заглянула в комнату дочери.

— Лелечка, ты с нами поедешь? Тебе нужно что-нибудь купить к отпуску?

— Мне ничего не нужно, — меланхолично ответила девушка, отрываясь от толстой книги на английском языке. — У меня все есть.

Это было правдой, как только Родислав стал приносить большую зарплату, Лелин гардероб значительно обновился. Появившиеся деньги Люба с удовольствием тратила на мужа и дочь, а вот до себя самой руки как-то не доходили. Но ведь это была первая в жизни Любы и Лели поездка за границу! Неужели девочка не хочет купить для этой поездки, которая наверняка окажется потрясающей и интересной, что-нибудь новое, красивое, совершенно замечательное? Самой Любе этого очень хотелось, и равнодушия дочери она не понимала.

— Может, какой-нибудь красивый купальник? — предложила она. — Или сарафан, или шорты. Говорят, там очень жарко, вещи нужны совсем легкие, а у тебя вся одежда в основном для города.

— Я же сказала: у меня все есть. Мне не будет жарко, я и так постоянно мерзну.

— Ну, как хочешь, — вздохнула Люба.

Настроение у нее слегка упало, ей так хотелось провести этот день радостно, и чтобы все были вместе, и чтобы всем было весело, и чтобы все дружно готовились к отдыху в Турции и мечтали о ярком солнце и теплом море. Николаша не в счет, он с ними не едет, у него дела, проблемы… Господи, как его оставить здесь одного на целых две недели? Ведь если что случится, родителей рядом не окажется, и найти их сразу будет невозможно, пройдет какое-то время, прежде чем узнают, в каком отеле они отдыхают и как туда позвонить. А если Колька попадет в больницу? Кто будет разговаривать с врачами, сидеть с мальчиком, платить медперсоналу? А вдруг еще какая-нибудь неприятность? Не смогут найти родителей и обратятся к деду. Папа не выдержит. Может, не ехать никуда? Отправить Родика с Лелей на море, а самой остаться дома и караулить сына? Нет, это не выход, Родик так радовался, что может наконец поехать вместе с ней за границу, он так и сказал ей: «Любаша, я так виноват перед тобой, из-за моей глупости ты столько лет считала копейки и во всем себе отказывала, и вот теперь у нас появились деньги, и я могу вывезти тебя на Средиземное море. Наконец-то я могу почувствовать себя настоящим мужем и добытчиком в семье». Ну разве может Люба омрачить ему эту радость?

Она постаралась вернуть лицу выражение радостного предвкушения и вместе с мужем спустилась вниз встречать Аэллу.

— Вы вдвоем едете в Турцию? — поинтересовалась Аэлла, трогаясь с места. — Медовый месяц решили устроить?

— Нет, с нами Леля едет, — ответила Люба.

— Ну слава богу, — Аэлла шутливо сделала вид, что с облегчением переводит дыхание, — а то я уж подумала, что вы всех своих иждивенцев с собой потянете, и Лизу с двумя детьми и сиделкой, и Лариску с бабкой и папашей-алкоголиком. А что? Неплохая сложилась бы компания, может, Ларискин папаша с Лизой составили бы счастливую семью.

— Аэлла, — с упреком произнесла Люба, — перестань.

Родислав ничего не сказал, только нахмурился и отвернулся. Но, к счастью, это была единственная парфянская стрела, выпущенная в тот день Аэллой Александриди. Все остальное время она возила Романовых по магазинам, помогала выбирать вещи, придирчиво осматривала выходящую из примерочной Любу и давала довольно ценные советы по поводу того, как скомбинировать вещи между собой, чтобы при минимуме затрат получить максимум разнообразных туалетов. Родислав тоже не остался без обновок, ему купили итальянские легкие белые брюки и американские сандалеты из натуральной кожи. Сделав все покупки, они по приглашению Аэллы зашли в ресторан пообедать, потом вернулись домой. Настроение у Любы и Родислава было отличным.

— Ты бы видел, как Любочка преобразилась, когда мерила все эти тряпочки! — Ворон захлебывался восторгом. — Вот не зря люди говорят, что женская красота требует обрамления. Стоило ей надеть новые модные вещи, как она вся засияла, засверкала! И настроение у нее сразу поднялось, а то столько лет ходила в старых вещах, ничего себе позволить не могла. В общем, все здорово. Даже Аэлла мне в этот раз понравилась, она как-то с душой к делу подошла, и вещи старательно выбирала, и советы дельные давала.

Однако что-то в голосе Ворона Камню не понравилось. Не то неуверенность какая-то проскальзывала, не то уклончивость. Слова-то были об одном, а вот интонация говорила о другом.

— Признавайся, что там не так, — потребовал Камень.

Ворон отвел глаза и сделал вид, что наблюдает за полетом букашки, выписывающей кренделя возле его клюва.

— Ты слышал, что я сказал? Говори, что не так.

— Но я же все рассказал, — начал юлить Ворон. — Они едут в Турцию, радуются, новую одежду покупают. И Леля с ними едет. А Коля не едет. Вот и все.

— Нет, не все, — упрямо возразил Камень. — Я слышу, что не все. Ты что-то скрываешь. Немедленно признавайся, что ты от меня утаил.

Ворон неуверенно попрыгал на ветке, словно проверяя ее на упругость. Степень упругости его не устроила, и он с деловитым видом начал искать ветку получше, то соскакивая вниз, то взмахивая крыльями и перемещаясь наверх. От этих передвижений с широких еловых лап прямо на макушку Камню начал падать снег, но Камень мужественно терпел неудобства, ожидая продолжения рассказа.

— Я жду, — напомнил он. — И не надейся, что я забуду свой вопрос, пока ты изображаешь из себя акробата.

— Ну, короче… Нет, не скажу, а то ты расстроишься.

— Да я уже расстроился! — в нетерпении воскликнул Камень. — Я же понимаю, что там что-то плохое. Какой смысл от меня скрывать?

— Ладно, скажу, — вздохнул Ворон. — Только дай слово, что не будешь плакать.

— Не буду.

— Люба все время притворялась, что ей весело и что у нее хорошее настроение. А на самом деле ей было очень больно.

— Больно?! Почему?

— У нее живот очень сильно болел. Как только они сели к Аэлле в машину, так и заболел. Но Люба не хотела портить Родиславу настроение, он ведь так радовался, что может отвезти ее за покупками, практически не считая денег. Знаешь, мужчины это очень ценят.

— Что — это? — не понял Камень.

— Ну, когда они могут свою женщину отвезти в магазин и покупать ей все, что она захочет, не глядя на ценники. Они в такие моменты чувствуют себя настоящими фараонами.

— Ты, наверное, имел в виду «королями»?

— Ну, пусть королями, какая разница. Главное, что Люба это прекрасно понимала и потому промолчала, чтобы мужу удовольствие не портить. А ей так больно было — ужас! Она в примерочную заходит и первым делом на стульчик присаживается, пополам сгибается, руками себя обхватывает и сидит какое-то время. И только потом начинает одежки примерять. Наденет новое, даже в зеркало на себя не посмотрит, снова сядет, посидит немножко, улыбку на лицо наклеит и выходит. А у самой слезы в глазах — до того ей больно.

— В каком месте больно? — спросил Камень. — Сверху, справа, слева, снизу?

— Сверху, там, где еще ребра есть. Посерединке примерно.

— Гастрит, — с видом знатока вынес вердикт Камень. — А то, не приведи господь, уже и язва. В книжках написано, что боль при этом ужасная. Бедная Люба! И давно это у нее?

Ворон подвоха не заметил и попался на явную провокацию.

— Не очень, с год приблизительно. Я еще обратил внимание, что когда она за общим столом сидит, то ест то же, что и все, а когда одна, то кушает совсем другое. Кашку себе варит, или картошку, или рыбку, ничего жареного не употребляет, ничего острого. Я сначала не понял, в чем дело, потом смотрю — Люба в поликлинику пошла, к доктору, а доктор ее на рентген послал и на эту… нет, мне не выговорить.