Сулейман Файяд - Живой мост

Предположений, догадок у бойцов, как обычно, хоть отбавляй:

— Ребята не скажут, куда их посылают. Только вернувшись, заговорят.

— Потом‑то, конечно, выложат все по порядочку, ничего не забудут. А пока завяжут языки на узелок, словно галстуки.

«Может быть, так оно и будет, — прислушиваясь, думает Халид. — Нечего зубы скалить. Военная тайна…»

В комнате начальника лагеря обстановка иная: здесь времени даром не теряют, лишнего не говорят. Ответственный представитель командования, держа в руке указку, склонился над картой.

— Выйдете вот отсюда. Достигнете объекта, отмеченного звездочкой. Это склады боеприпасов. — Он детально поясняет, где и как заложить взрывчатку. — Будьте особенно осторожны на обратном пути! Сохраняйте боевой порядок. Противнику нетрудно догадаться, в каком направлении вы будете отходить, и он, возможно, успеет подготовить засаду.

В разговор вступает начальник разведки. После ряда уточнений он сообщает, что наибольшие потери людей бывают, как правило, при отходе с оккупированной территории. Окрыленные успехом федаины не принимают необходимых мер предосторожности и легко обнаруживаются противником.

— На этот раз задача несколько усложнена, — заканчивает он. — По нашим предположениям, в результате сильнейших взрывов охрана складов выйдет из строя. Зато в укрепленном районе противник может предпринять попытку нанести контрудар. Помните, расстояние до огневых точек минимальное.

Немного погодя ответственный представитель командования спрашивает:

— Есть вопросы?

— Никак нет! Все ясно.

— Дополняю: отход после операции до минных полей должен занять четверть часа, не более, любая задержка может оказаться роковой. — Он делает небольшую паузу и произносит обязательную по военному ритуалу фразу. — Есть желающие оставить завещание?

Никто не отвечает, и представитель командования обращается к бойцу, который стоит к нему ближе других:

— Вы?

— Никак нет! — отчеканивает Хусейн и шутит, видя, что офицер доволен. — Прежде чем оставлять завещание мне, его должны оставить мои родители. А они, слава аллаху, не собираются умирать.

— Отлично! Итак, желающих нет. Удачи вам! Возвращайтесь целыми и невредимыми. Руководителем группы, по предложению лейтенанта, назначается Хусейн аль‑Бутрус.

Когда дверь приземистого здания отворилась и четверо федаинов вышли во двор, их окружили товарищи. Халид подскочил к приятелю:

— Что нового, дружище?

— Ухожу…

— Пострелять немножко? Как дичь, на расстоянии?

— Почти что так…

— Что-то ты больно молчалив сегодня. Не струхнул ли?

— Струхнул?! Скажешь тоже! Ты ведь знаешь, это у меня третья операция. Просто жаль, что не успею попрощаться с родителями…

— А ты не думай об этом! Они будут ждать тебя. И я тоже.

Друзья обнялись.

У Халида, однако, было такое чувство, будто он предает друга, оставляя его без поддержки в трудную минуту. Но что делать?! На этот раз он не попал в группу…

— Хусейн, будь осторожен! Прошу тебя…

— Мы вернемся, дружище! Это все, что я тебе скажу. Мы вернемся!

Подпрыгивая на камнях и ухабах, машина мчалась на предельной скорости. С начала поездки никто из четверых не проронил ни слова. Они будто находились в священном шатре, где нельзя говорить. Молча глядели на бегущую впереди дорогу, на мелькающие по сторонам предметы.

— Сигаретку бы… — не выдержал Ахмед.

— Ты что?! У нас взрывчатка!

— Я просто так…

— С каких это пор ты стал говорить просто так?

— Касем, помолчи!

Снова воцаряется молчание. Но ненадолго.

— Сыграем! — предлагает Абд ар‑Рууф.

— Давай!

— Подожди, а на что будем играть?

— Ну давай на щелчки!

— Идет!

Хусейн в игре не участвует. Он что-то вспоминает и улыбается своим мыслям. Да, это начиналось именно так, и будто совсем недавно… «Неужели, отец, ты хочешь забрать меня отсюда? Я останусь в военном лагере. Родине нужны защитники…»

В следующий раз отец приехал на джипе.

Но у Хусейна были свободные часы, и он куда-то ушел. Они так и не виделись.

Скрежет тормозов возвращает Хусейна к действительности.

— Приехали! Вылезай!

— За тобой три щелчка.

— Ладно, закончим после операции.

Черное покрывало ночи легло на землю. В двадцати шагах ничего не видно. Из-за горизонта выплывает луна, лукаво подмигивая сверкающим глазом — полумесяцем, мягкий свет озаряет вырванное из мрака пространство. Словно живительная мелодия льется на землю и, едва достигнув ее поверхности, каким-то волшебством превращается в холодное серебряное сияние. Но вот луна замечает идущих на операцию федаинов, и месяц‑глаз тотчас прячется за облако, будто чья-то рука прикрывает невидимое веко.

Хусейн впереди. Подав знак остановиться, обернулся и тихо приказал:

— Касем и Абд ар‑Рууф, ставьте мины!

Два бойца исчезли во мраке. Вскоре появились снова и доложили:

— Готово!

Группа осторожно двинулась дальше в обход складов. Снова над ними раскинулся шатер безмолвия. Ни звука шагов, ни дыхания людей, ни малейшего шороха. Лишь едва различимый шелест листьев на одиноко стоящем дереве.

Каким оглушительным будет взрыв! Шатер безмолвия рухнет мгновенно.

Хусейн отдает последние распоряжения:

— Касем — для прикрытия налево! Абд ар‑Рууф — направо! Ахмед — вперед, ставить заряды!

Проходит десять томительных минут. Ахмед возвращается.

— Готово!

— Зажигай шнур!

Отсчет времени начинается с этого мгновения. Короткими перебежками бойцы устремляются в темноту: вскочив, пробегают несколько метров и припадают к земле. Затем новый рывок. Так они достигают невысокого холма, огибают его и только тогда оглядываются. Силуэты часовых спокойно вышагивают вдоль складов.

— Осталось пять секунд! — предупреждает Хусейн. — Ложись! Три, две, одна…

Взметнувшееся вверх пламя опаляет черное покрывало ночи. Всплески огня, словно струи гигантского фонтана, рассыпаются миллионами ярко‑голубых, ослепительно белых, желтых и красных брызг. Взрывная волна сотрясает воздух и землю. Грохот рушащихся конструкций, скрежет металла, вопли обезумевших людей, пронзительный вой сирен сливаются в сплошную какофонию звуков.

Федаины будто приросли к скале.

— Вот это фейерверк! — восторженно кричит Касем. — Как на выставке в Дамаске. Никогда не забуду! У меня, правда, не было денег, чтобы заплатить за вход и посмотреть поближе.

— Сегодняшний фейерверк никто из нас не забудет! — восклицает Абд ар‑Рууф. В глазах юноши отражается пламя. — Ведь его устроили мы! На оккупированной территории! Я много видел взрывов в кино, на экране, но это совсем не то.

— Э, какая разница, лишь бы в фильме были использованы подлинные кадры, — вставляет рассудительный Ахмед. — Взрыв, где бы он ни был, есть взрыв.

— Пожалуй, ты прав… — соглашается с ним Хусейн. — Ну хватит, пошли! Мы и так потеряли много времени.

Поначалу они двигаются спокойно. Всплески пламени позади постепенно затухают и скрываются за холмами.

Вдруг совсем рядом автоматные очереди.

— Ложись!

«Засада! Напоролись! Все-таки напоролись, — с досадой думает Хусейн. Но тут же ход его мыслей меняется. — Вступать в бой или нет? Судя по нарастающей плотности огня, силы неравны».

Он принимает решение:

— Назад и налево! Я буду прикрывать.

Строчит пулемет. Бешено заливаются автоматы. Пули свистят над самой головой.

Хусейн нажимает курок, приподнимается и отскакивает назад, торопясь спрятаться за камень. И вдруг хватается за грудь. Ноги тяжелеют, перестают слушаться…

Очнувшись, он видит возле себя Ахмеда и Абд ар‑Рууфа. Первая мысль, которая приходит в голову: «Где же Касем? Неужели убит? Или прикрывает отход?..»

— Ребята, оставьте меня здесь, уходите! Грудь… Передайте отцу… Поцелуйте руки матери… Я умираю!.. Да здравствует Палестина!

Над родительским ложем разбит священный шатер, шатер безмолвия. Вдруг тишина нарушена.

— О — о-о!

— Что случилось, дорогая? Почему ты кричишь?

— Мальчик!.. Мой мальчик!

— Что с тобой? Успокойся! Тебе плохо? — Абу Хусейн[20] наливает в стакан воды, протягивает его женё. — На, выпей!

— Мой мальчик! — причитает Умм Хусейн. — Мой бедный мальчик. Я только что видела его во сне. Он умер! Умер!

Наступило утро, Абу Хусейн стоял у прилавка. В чайную вошли трое федаинов, уселись за столик. Он сразу их узнал по сетчатой накидке под укалем, и сердце его сжалось в тяжелом предчувствии. Это были Касем, Абд ар‑Рууф и Ахмед. Он подошел к столику.

— Что прикажете?

— Мы бы выпили, отец, по чашечке кофе.

— Сию минуту! — Абу Хусейн обернулся в сторону кухни. — Жена, приготовь три порции кофе! Да побыстрее!