Фредерик Тристан - Во власти дьявола

Или он ошибался, думая, что она способна стать трагической актрисой? Что за робость удерживала ее в амплуа милой кокетки, ведь она давно уже втайне искала глубины? Неужели она согласится навсегда остаться жеманной куклой, присыпанной рисовой пудрой, когда ей в уши уже кричат колдуньи «Макбета»? Пурвьанш звал ее вглубь и ввысь, а она выбрала спокойный солнечный пляж.

Да, приходится признать, она боялась мужчины, скрывавшегося — и так неудачно скрывавшегося — за спиной режиссера. Она страшилась его, мастера иллюзий, каждый спектакль которого был ловушкой. И когда, заключив ее в свой искусственный мир, он попытался ввести ее в то, что называл «черной глубиной», она отшатнулась. Однако она сознавала, что именно эта черная глубина и придает истинный смысл любой интриге, мешая ей выродиться в фальшь или самолюбование.

Внезапно Софи — благоразумная, осторожная Софи — поняла, что тот особенный гений Пурвьанша питался этими странными импульсами, которые она всегда считала только пороками. Превращая реальную жизнь в гигантские театральные подмостки, он получал средство опрокидывать безмятежное существование людей, вовлеченных в его орбиту, нарушать порядок вещей, и все для того, чтобы тут, на сцене, он мог наделить их высшим правдоподобием. Альберта дала ему не только обрывки своего словаря, он воплотил ее в «Черной комнате». Сошествие в ад Марии-Ангелины, ее падение позволило лучше расслышать стоны и хрипы Федры. И Софи задавалась вопросом: кем же была мадам Распай Жана Расина?

Утром мадемуазель Бонэр поняла, что следствием ее ночных метаний стал единственный вывод: любит она его или нет, она должна вырвать Пурвьанша из этого отчаяния и вернуть его в театр. И если он все еще хочет этого, она — с его помощью — станет настоящей актрисой!

XXXV

Я получил известия о Пурвьанше несколько дней спустя. До этого мы безуспешно помогали Софи разыскивать его по всему Парижу. Его отвезли в Отель-Дьё, а так как он не назвал себя и при нем не было никаких документов, он оставался там безымянным до тех пор, пока не попросил сиделку мне позвонить. Быть может, мне стоило бы сразу предупредить мадемуазель Бонэр, но я решил отправиться к нему в одиночку.

Его поместили в общей палате — огромной комнате на двадцать человек. Состояние его немного улучшилось, но врач сообщил мне, что его организм совершенно изношен от истощения и злоупотребления алкоголем и наркотиками. Он методично разрушал себя уже несколько месяцев.

Его побрили, умыли и причесали, так что сначала мне даже показалось, что я вновь вижу того, кто когда-то был моим другом. Но вскоре, заметив его исхудалое лицо, слезящиеся глаза, а главное, худобу его тела, обрисовывавшегося под простыней, я понял, что человек, который лежит на этой кровати, уже почти мертвец. Не знаю, почувствовал ли он охвативший меня ужас, хотя я и постарался его скрыть. Он протянул мне свою руку — пергаментно-желтую, с бесконечно длинными пальцами. Из белых губ едва просочился глухой голос:

— Стена, в которую я кидал свои мячи… — На его восковом лице обозначилась слабая улыбка. — Помоги мне подняться.

Я поудобнее устроил его голову на подушке. Когда я приподнимал его, мне почудилось, что в руках у меня пустота: он показался мне почти невесомым. Я сел рядом.

— Комедия окончена, — выдохнул он. — По крайней мере, я дошел до конца.

— Вы выйдете отсюда! Мы вас вытащим! — бросил я глупо.

Он отрицательно покачал головой:

— Живыми нам никогда не выбраться.

Остановился, перевел дыхание и продолжил:

— Упасть на самое дно пропасти… Быть может, только там и есть свет…

Новая передышка. Глаза закрылись. Но вот опять прозвучал его голос:

— О! Совсем немного света… Но это — всегда так!

Глаза открылись и остановились на мне с внезапной требовательностью:

— А мадемуазель Бонэр? Она поступила в «Комеди Франсэз»?

Тогда я решился:

— Она ждет вас, чтобы играть Федру…

Казалось, он ушел в себя и долго молчал. Потом наконец прошептал:

— Она знает, что я здесь?

— Пока нет…

— Хорошо. Не надо. Знаешь, она — лучшее из того, что было в моей жизни… Но я не создан для счастья…

— «Черная комната» имела огромный успех! — воскликнул я. — Я знаю, что тогда вы были счастливы.

Снова наступило молчание, потом он произнес только одно слово:

— Мимолетно…

И кажется, задремал.

Дыхание его становилось ровным, послышалось слабое похрапывание. Я не заметил, когда вошла сиделка.

— Пора делать укол… Иначе он делается буйным, старается встать и пытается крушить все вокруг. Это — из-за наркотиков, ну, вы понимаете…

Отель-Дьё я покинул с тяжелым сердцем. Стоит ли предупреждать Софи Бонэр? Нат стыдился своего состояния, он не хотел этого, но надо ли сейчас обращать внимание на эту просьбу. Мы с Алисой поговорили о моих сомнениях. Она считала, что этот выбор не может принадлежать нам одним. Мы должны сообщить обо всем актрисе, сказать ей, где он находится, и предупредить, что Пурвьанш не желает ее видеть. Я согласился с Алисой и немного погодя уже сидел у Софи. Я рассказал ей всю правду.

Она была очень подавлена, узнав, что режиссер в таком тяжелом состоянии. Ее вновь стал мучить вопрос, который она задавала себе после того, как Нат оставил театр и сделался бродягой: быть может, это — ее вина?

— Я развенчала его миф. Прогнав его, как обычного пьяницу, я лишила его ореола того величия, какой он себе создал. А назвав его подлинное имя, я вырвала из него его театрального двойника: тот единственный облик, ради которого, как он полагал, жизнь стоит того, чтобы ее прожить.

— Нет, — ответил я, стараясь успокоить ее, насколько это возможно. — Пурвьанш решил отбросить свои иллюзии и встать наконец лицом к лицу с реальной жизнью, но из всех возможных вариантов действительности он выбрал самую омерзительную. Не правда ли, это объяснение гораздо больше подходит к его характеру, неуравновешенному и готовому на любые крайности. Мы всегда замечали в нем лишь его призрачного двойника, живущего в темноте, которой он себя окутывал. Но что мы знаем о глубинных причинах его отчаяния?

— Эй! — протестующе выкрикнула Алиса. — Вы уже забыли, что он сделал с моей матерью, да и со мной? Вы пытаетесь найти для него оправдания. А я рада, что наша стратегия увенчалась успехом! Теперь он за все заплатит!

Вмешательство моей подружки и подтолкнуло мадемуазель Бонэр к окончательному решению. В самом деле, мы и вправду хотели наказать Пурвьанша за его мрачное сумасбродство, имевшее такие тяжелые последствия, и воспользовались его любовью к Софи. В какой-то момент она сама включилась в нашу игру. Но теперь она горько жалела об этом. Она ощущала свою вину за то, что с ним случилось, и решила немедленно отправляться в Отель-Дьё.

На следующий день мы узнали, что там произошло. Нат дремал, когда она подошла к его кровати. Какое-то время она стояла и молча смотрела на него. Потом он почувствовал ее присутствие и тотчас забеспокоился, но ему удалось подавить свою тревогу. Она просто сказала:

— Я пришла.

Он попытался отвести взгляд, но потом посмотрел ей прямо в глаза и с трудом проговорил:

— Вы чуть было не сделали мне так больно…

Софи не смогла удержаться от слез и, верно, для того, чтобы скрыть свою жалость, начала произносить слова Терамена из первого акта «Федры»:

Но эта ненависть, могу ручаться смело,Коль не прошла совсем — немного ослабела.И чем тебе грозить могла бы Федра впредь?

Нат слабо улыбнулся и сделал движение рукой, прося ее продолжать. Она снова заговорила, но на этот раз это были слова Федры:

Моя сестра тебе дала бы свой клубок,Чтоб в Лабиринте ты запутаться не мог…Нет, что я! Головой твоею благороднойБезмерно дорожа, я нити путеводнойНе стала б доверять.Пошла бы я с тобой,Чтобы твоя судьба моей была судьбой! [15]

— Хорошо, — одобрил режиссер едва слышным шепотом. — Тон — верный. Вам надо было пройти через страдание и слезы, чтобы стать той актрисой, которая мне нужна. Но способны ли вы пойти за мной туда, куда иду я?

Что она могла ответить? Тогда он сделал ей знак наклониться пониже. Она подумала, что он хочет ей что-то сказать, и, чрезвычайно взволнованная, послушно нагнулась к его лицу. Сначала он нежно коснулся губами ее шеи. Но потом этот поцелуй превратился в жестокий укус. Зубы намертво впились в ее горло, он обхватил ее руками и притянул к себе, вцепившись со всей силой безумного припадка — словно дикий зверь, терзающий беззащитную лань. На крики несчастной женщины прибежали врач и сиделки. Приступ помешательства был настолько буйным, что им удалось освободить ее, только сделав ему укол, и даже после того, как он подействовал, они с неимоверным трудом разжали ему зубы.

Софи серьезно пострадала. По счастью, голосовые связки оказались не затронуты, но она получила сильный психический шок и почти на целый месяц впала в глубокую депрессию. Мы навещали ее в больнице, и, похоже, она никак не могла оправиться и приходила в себя очень медленно. Трудно сказать, что больше влияло на ее лихорадочное состояние: попавшая в рану инфекция или то страшное потрясение, которое она, как легко догадаться, испытала во время этого нападения. Она узнала, что после той ужасной встречи ее палач полностью потерял рассудок и был помещен в приют для душевнобольных. И хотя она была совершенно в этом не виновата, она упрекала себя в том, что ее приход спровоцировал такие последствия.