Марианна Гейде - Бальзамины выжидают
А пока что я воображал, как две девушки-лесбиянки греются в крошечной комнатке в коммунальной квартире, где они спрятались от метели и всего света, где пол устлан газетами, а единственная тусклая лампочка обёрнута колпаком из коричневой ячеистой пластмассы, какую кладут в коробки с конфетами. Конфет они, впрочем, давно не видели. Старшая девушка, пьющая кровь, работает на разрушающемся на глазах мясокомбинате, хотя кровь животных не может успокоить её жажду, всё же вид этой крови ей не неприятен и отчасти успокаивает. На общей коммунальной кухне они вдвоём жарят шипящее отфыркивающееся мясо с чёрным перцем, а потом едят его руками, запивая дешёвым красным вином из пакетов, но так бывает не каждый день, а лишь время от времени. Иногда по выходным они ходят в клуб на дискотеку, причём младшая надевает на запястье кожаную повязку с шипами, какие носят металлисты, для того, чтобы скрыть шрамы от надрезов, а старшая надевает на голову чёрную косынку с узором из черепов и скрещенных костей. Там они танцуют под очень плохую и очень громкую музыку и знакомятся с молодыми людьми быковатой наружности. Обе девушки терпеть не могут этих молодых людей, от которых пахнет потом, коктейлем «отвёртка» и недоброй животной мужественностью, вполне довольствуясь друг другом, но, тем не менее, заигрывают с ними, всячески намекая на то, что желали бы заняться любовью втроём. Подцепив какого-нибудь, они уводят его в подсобное помещение на территории фабрики игрушек, которая давно не работает, потому что никто не покупает уродливые, не соответствующие нормам санитарной гигиены изделия, которые там изготовлялись, а ещё потому, что людям нынче не до игрушек, там быстро перерезают ему горло скальпелем, обёрнутым липкой лентой, и тогда старшая долго и с наслаждением пьёт хлещущую из раны кровь, а младшая стоит на стрёме, чтобы никто нечаянно их не застукал за таким неподобающим их полу и возрасту занятием. Часть крови девушки сцеживают в пластиковые бутылки из-под «спрайта» и уносят с собой. Но так бывает не часто, а лишь время от времени. В те времена люди нередко пропадали, иногда становились жертвами криминальных разборок, а нередко и просто так, безо всякой умопостигаемой причины. Никто не подозревал девушек в их убийственной деятельности. Они возвращались домой, складывали пластиковые бутылки в полиэтиленовый пакет и вешали за окно, чтобы кровь не свернулась и оставалась свежей на морозе, потом долго любили друг друга, накрывшись одеялом, сшитых из цветных лоскутов, причём от лампы под коричневым колпаком по стенам и потолку ползли шоколадные вкусные пятна.
Каждую неделю, вооружившись кисточкой и стеклянной банкой с клейстером, я клеил голову Минотавра, которая раз за разом становилась всё более бесформенной и отвратительной. Она вызывала у меня чувство брезгливости, и я с ужасом ждал того дня, когда мне придётся предъявить свой шедевр классному руководителю. Классный руководитель была красивая молодая женщина с большими тёмными влажными глазами, как у оленёнка Бемби, всегда немного печальными, однажды мы с Аглаей были у неё в гостях, она позволила нам погладить своего пекинеса, маленького, с вытаращенными глазами, которые, казалось, готовы были скатиться по его монголоидным крепким скулам, как большие карие слёзы, и подарила мне книжку стихов поэта Ходасевича, потому что знала о моём пристрастии к чтению (о моей любви к газете «Скандалы» она, конечно, не подозревала). Я слышал, что эти собаки действительно иногда, придя в чрезмерное возбуждение, так таращат глаза, что яблоки выпадают из глазниц и повисают на тоненьких волокнах, и тогда хозяевам приходится вправлять их на место. Я очень осторожно гладил пекинеса, трепеща от мысли, что его выпуклые, как леденцы, глаза, чего доброго, могут выкатиться и лечь прямо мне в руку, так что даже испытал лёгкое отвращение, вообразив, что влажный шар касается моей кожи. Тогда-то классная руководительница отозвала меня в сторону и вручила тоненькую книжку, сказав, что это может быть мне полезно. Книжка была желтоватая и отпечатана с ерами, что, как мне казалось, делало её необыкновенной, я не знал, как благодарить классную руководительницу, которая была красивая, никогда не кричала на детей, что бы они ни сделали, а только смотрела своими большими тёмными и скользкими глазами, которые тоже, казалось, могли выкатиться от огорчения, так что просто сказал «спасибо» и положил книжку в портфель. Мне было стыдно, что я читаю газету «Скандалы» и знаю про лесбиянок.
Раз за разом всё более подробно я представлял себе девушек из маленького богом забытого городка где-то на севере страны, такого маленького и такого забытого, что редакция газеты не сочла нужным даже упомянуть его имя, возможно, желая сохранить тайну девушек. Тем не менее, их фотография, чёрно-белая и в плохом разрешении, но всё равно похожая, разошлась по всем городам страны, где жители покупали газету «Скандалы», чтобы внести умеренное разнообразие в своё ничтожное существование, и вскоре подруги оказались в центре внимания своих голодных и обозлённых сограждан.
Родители младшей, и прежде осуждавшие поведение своей дочери, потому что она ушла из дома, поступила в медицинское училище, где училась на медсестру, а медсёстрам почти ничего не платят, и потому что она возмутительным образом сожительствует со своей подругой на глазах у всего города, потребовали, чтобы она вернулась домой, потому что им стало невозможно смотреть в глаза соседям, которые теперь знают, что их дочь лесбиянка и вампир. И, хотя девушки возмущённо отрицали справедливость этих слухов, указывая на то, что газета «Скандалы» печатает всякий вздор, высосанный из пальца, которому ни один разумный человек верить не станет, всё-таки родители в один прекрасный день явились в коммунальную квартиру в сопровождении лейтенанта милиции и увели свою дочь, которая пыталась сопротивляться, но, поскольку ей ещё не исполнилось восемнадцати, ничего не смогла поделать. На прощание она выкрикнула своей подруге, что непременно вернётся, как только станет совершеннолетней, и день рождения они отпразднуют вместе, когда уже никто не сможет им помешать, и очень сильно бранилась всеми непотребными словами, которые только знала.
После этого я возненавидел газету «Скандалы», из-за бестактного вмешательства которой разыгралась эта драма, позабыв, что сам только что выдумал эту душераздирающую и, по правде сказать, довольно бездарную историю, и пожелал, чтобы редакция этой газеты сгорела, главный редактор был отдан под суд за распространение заведомо ложной информации, а все сотрудники до одного были уволены. Я разрезал листы на очень маленькие кусочки, вкладывая всю свою ярость в это занятие, как будто эта ярость, не удовлетворившись малостью предмета, к которому была приложена, могла, слившись в единый поток, обрести действенность и поразить вероломных сотрудников ненавистного мне печатного органа, в угоду своей алчности и легкомыслию воспользовавшегося доверием двух невинных девушек и разрушившего их жизнь. Я до такой степени возненавидел «Скандалы», что кромсал их вдоль, и поперёк, и по диагонали, и в любом направлении, словно ожидая, что из страниц вот-вот потечёт кровь, однако ничего этого не происходило, и я продолжал употреблять обрезки для сооружения головы Минотавра, чей вид становился поистине чудовищным. Выпуклые глаза пялились рябыми бельмами, ноздри криво раздувались, один рог был короче другого, точно это были крабьи клешни. Скоро уже близилась театральная постановка, Аглая заходила теперь не так часто, всё свое время употребляя на репетиции, а в свободное время постоянно бормотала себе под нос слова своей роли: «О Чужестранец! Я укажу тебе путь из лабиринта и помогу уничтожить чудовище!» — и прочую чепуху, которую мы все вместе сочинили на уроке внеклассного чтения под управлением нашей классной руководительницы. Следовало поторопиться с работой, а заодно и закончить с историей двух девушек из маленького северного городка, ставших жертвами человеческого бессердечия и неприкрытого цинизма газеты «Скандалы».
Оставшись одна, старшая девушка сильно затосковала. Убогая жизнь в крохотной комнате коммунальной
квартиры, прежде освещённая присутствием любимой подруги, лишилась всякого удовольствия и смысла. Соседи после визита родителей второй девушки в сопровождении лейтенанта милиции стали не по-доброму смотреть, прятали вещи, еле здоровались и, стоило ей выйти из кухни, говорили, так, чтобы их было слышно, всякие гадости. Мясокомбинат закрыли, потому что больше не могли платить зарплату работникам, стало нечего есть. Девушка тосковала по своей подруге, по вкусу её тёплой дружественной крови, которая была приятней всякой другой, на коже началось раздражение, синеватыми звёздами загоравшееся на животе, груди и ляжках и вскоре распространившееся по всей коже. Особенно трудно становилось, когда над городом поднималась полная луна и городские шизофреники, число коих за последние время в разы увеличилось, бродили по городу, как сомнамбулы, шаря бессмысленным взглядом по лицам прохожих и выкрикивая всякие глупости, которые услышали по радио или прочитали в газетах. Тогда девушку охватывала неумолимая жажда крови, так что она сильно закусывала кисть и после долго слизывала скудно сочащуюся кровь. В один прекрасный день она не выдержала и, зажав в кармане скальпель, который её исчезнувшая подруга украла в медицинском училище, где училась на медсестру, с обёрнутой липкой лентой рукояткой, отправилась на улицу в поисках жертвы.
